Алексей Новиков - Последний год Страница 27

Редактор-издатель «Современника» очень высоко ценит участие князя Козловского в журнале. Он непременно добьется от него следующей статьи о паровых машинах…

Теория вероятностей и паровые машины в литературном журнале? Именно так! Точные науки должны войти в круг знаний читателя.

До сдачи последних корректур остаются считанные дни, а, по замыслу редактора, третий номер «Современника» охватит общественную жизнь в государствах чуть ли не всего земного шара. Перевод записок Джона Теннера с пространными объяснениями, написанными Пушкиным, познакомит читателя с социальными основами американской жизни. Добро или зло – прославленные порядки Соединенных Штатов? Что кроется там под пышной вывеской демократии? Об этом идут страстные споры в Европе. Пушкин вмешивается в спор.

«С изумлением увидели демократию, – пишет редактор «Современника», – в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве».

Русский писатель с негодованием говорит о рабстве негров: он называет отношение в Штатах к индейцам бесчеловечным; он утверждает, что все благородное, бескорыстное может быть подавлено неумолимым эгоизмом, страстью к наживе, хотя и под флагом демократии. Читатели «Современника» сами увидят, что народы живут под гнетом не только в России и не только при самодержавии.

Не дорого ценю я громкие права,От коих не одна кружится голова.Я не ропщу о том, что отказали богиМне в сладкой участи оспоривать налогиИли мешать царям друг с другом воевать;И мало горя мне, свободно ли печатьМорочит олухов, иль чуткая цензураВ журнальных замыслах стесняет балагура.Все это, видите ль, слова, слова, слова.Иные, лучшие мне дороги права;Иная, лучшая потребна мне свобода:Зависеть от царя, зависеть от народа —Не все ли нам равно? Бог с ними.                                    НикомуОтчета не давать, себе лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;По прихоти своей скитаться здесь и там,Дивясь божественным природы красотамИ пред созданьями искусств и вдохновеньяТрепеща радостно в восторгах умиленья,Вот счастье! вот права…

На листке, на котором написаны эти стихи, помечено: «Из Альфреда Мюссе» и еще раз: «Из Пиндемонти».

Но ни Мюссе, ни Пиндемонте не имеют никакого отношения к тексту. Ссылка на них изобретена для укрытия своих собственных мыслей от цензуры. Авось, мол, перевод легче пропустят.

И все-таки стихи остаются ненапечатанными.

В журнал готовится еще одна статья Пушкина – о переписке Вольтера. Неутомимо развертывая перед читателями летопись всечеловеческой культуры, автор тонко показал: величие гения нередко уживается с человеческими слабостями. Он закончил свой очерк так:

«…Независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы».

Независимость! Как воздух нужна она тому, кто написал эти строки. Ему ли не препятствуют мелочи жизни? Не ему ли с молодости угрожают бури судьбы? Не ему ли стремятся заковать и мысль и волю?

В городе уже говорят о театральных премьерах и предстоящих балах. Пушкины получают первые приглашения. Большая новость – эти приглашения приходят по городской почте, только что учрежденной в Петербурге. Почта завоевывает всеобщее признание. Ею пользуются и светские и деловые люди, шутники и любители анонимных интриг. Рассказывают забавные анекдоты. Но какое же новшество обходится без курьезов?

На Мойку, в дом княгини Волконской, прибывают элегантные конверты, украшенные гербами. Светская жизнь вступает в свои права.

Наталья Николаевна не выходит из модных лавок. Суматошится, разъезжая по городу, Коко. Обе опаздывают к обеду. Азинька смотрит на сестер укоризненно. Сестры, чтобы умиротворить ее, наперебой рассказывают, какие прелестные модели получены к сезону из Парижа.

Александр Сергеевич правит корректуры. Он ведет счет уже не на дни, а на часы. Приготовлен для печати ответ академику Лобанову, ответ всем холопствующим перед властью перьям, всем путающим литературу с доносами и сыском. Приготовлено письмо таинственного А. Б., вкладчика в журнал из Твери.

Когда Михаил Евстафьевич Лобанов в своем «Мнении», читанном в академии, напал на критика, пиратствующего в словесности, он не назвал его имени. Пушкин в ответе Лобанову в свою очередь не может назвать по имени Виссариона Белинского. Но это имя почетно названо в письме А. Б. …Стало быть, союз заключен и будет объявлен на страницах «Современника». Однако Александр Сергеевич с особой тщательностью скрывает тайну А. Б. Достаточно и того, что он, как редактор-издатель, поместит это письмо в своем журнале.

От кого же скрывать, однако, редакционную тайну? От прежних сотоварищей по журналу? Но они отходят от «Современника» все дальше и дальше. Если бы поэт поставил свое имя под всеми материалами, написанными им лично для выходящего номера, в оглавлении пестрела бы фамилия автора: «Пушкин, Пушкин, Пушкин…»

Титанический труд, – но долго ли он может продолжаться? А ведь именно в этой книжке журнала читатели прочтут: «Современник» будет издаваться и в следующем, 1837 году.

Правда, Александр Сергеевич знает – к тому времени он не будет в одиночестве. Для этого и отправлено письмо к Павлу Воиновичу Нащокину в Москву. Нащокину дается важное поручение – пригласить на постоянную работу в «Современник» Виссариона Григорьевича Белинского, в котором редактор-издатель «Современника» превыше всего ценит независимость мысли. Пригласить Белинского следует Павлу Воиновичу срочно, твердо и решительно, чтобы ехал молодой критик в Петербург, к Пушкину, безотлагательно.

Когда думает об этом Александр Сергеевич, лучше идет работа.

– Ты не забыл, что мы званы завтра в Царское, к Карамзиным? – Наталья Николаевна вошла в кабинет и встала около письменного стола. Смотрела на заваленный рукописями и корректурами стол и удивлялась: никогда еще не скапливалось у мужа столько бумаг.

Пушкин откинулся в кресле. Смотрел на жену утомленными, непонимающими глазами.

– К Карамзиным? Ох, нельзя мне сейчас отрываться, Таша! Один за всех остался в журнале. И представь – во всем Петербурге не вижу дельного помощника… Но к Карамзиным, ангел, конечно, поедем.

Глава четвертая

За именинным столом собрались давние и близкие друзья семейства Карамзиных. Виновница торжества, Софья Николаевна может быть довольна. В скромной дачной столовой тесно от гостей. Никто не пренебрег приглашением.

Дружеские речи тонут в веселом смехе. Тосты следуют один за другим. Сентябрьское солнце льет в окна неожиданно щедрые лучи.

Именинный обед не отличается, правда, ни роскошью, ни изысканностью блюд. Но не тем и славится дом Карамзиных. Сюда ездят ценители умной, тонкой беседы, сюда тянется молодежь, чтобы взглянуть на прославленных людей, которые бывают здесь запросто. Здесь между разговором о поэзии можно узнать свежие новости, касающиеся придворных или министерских сфер. Недаром Софья Николаевна, признанная царица этого салона, умеет сделать так, что здесь по собственной охоте бывают и высшие сановники, и гвардейская молодежь, и будущие поэты из студентов. Тут собираются и титулованная знать, и таланты, увенчанные славой, и подающие надежды молодые люди, разумеется, из хороших фамилий.

Но сегодня за именинным столом присутствуют только самые близкие друзья. И так было немало хлопот и волнений с этим обедом у хозяйки дома. Теперь Екатерина Андреевна, ко всем благосклонная, приветливо улыбающаяся, сидит во главе стола, а рядом с ней вкушает хлеб-соль почетный гость и давний друг Василий Андреевич Жуковский.

Молодежь шумит. Наполняются бокалы и дружно поднимаются за здоровье именинницы. К Софье Николаевне тянется чокаться ее брат Александр Николаевич, офицер гвардейской артиллерии, мечтающий, впрочем, о поприще поэта и журналиста. Его перебивает младший брат Владимир, по семейному, не очень почтительному, прозвищу «Вошка». Но как же и отнестись всерьез к студенту университета, рассеянно блуждающему между науками и туманными влечениями юного сердца?

– Пью за твои желания, Соня, хотя это вовсе не значит, что я их знаю, – говорит Вошка, чуть раскрасневшийся от вина.

Софья Николаевна, смеясь, поднимает бокал. Ей некогда отвечать: ее приветствуют наперебой. В общем говоре именинница едва слышит, как за ее испытанную дружбу поднимает бокал барон Жорж Дантес-Геккерен.

– Благодарю, благодарю, милый барон! – Софья Николаевна хотела бы в свою очередь пожелать ему больше выдержки и благоразумия. Сегодня он после долгого перерыва впервые встретил в обществе Натали Пушкину. Смеясь и болтая с гостями, именинница переводит глаза на Наталью Николаевну. По дипломатическому сговору хозяек дома, ей и Пушкину отведено место в отдалении от Дантеса. В соседки Дантесу избрана Екатерина Гончарова. По крайней мере хоть Коко будет сегодня счастлива!