Александр Артищев - Гибель Византии Страница 27

Долго я сидел на корточках, зачарованно глядя в толщу воды. В те прекрасные мгновения я ощущал себя божеством, свысока взирающим на зрелище жизни низших существ. Утомившись, я тихо отошел в сторону и мы с наставником вернулись в город, погруженный каждый в свои думы. Спустя какое-то время я вновь, на этот раз один, поспешил к тому волшебному уголку и с содроганием увидел на месте болотца бесформенную кучу свежевскопанной земли: неподалеку возводили какую-то постройку.

Погиб необычайный микрокосм, погиб в одночасье, не успев осознать, за что карает его чужая безразличная воля. Представь на мгновение весь ужас, всю боль погибаемых существ, хотя и обделенных разумом, но все же не лишенных простейших чувств. Вся уникальность, неповторимость жизни, все хрупкие и замысловатые связи — всё оборвалось в мгновение ока, для этого потребовалось всего лишь несколько тачек земли. Попытайся ощутить в себе их беспомощность и тот безмолвный крик, когда очередная порция щебня погружала творения Божии во мрак, бесповоротно отнимая у них пространство, мир и право на существование.

Мегадука встал, не скрывая своего негодования.

— Воистину, твой цинизм не знает пределов. Сравнивать высшее творение Господа — человека — со стаями безмозглых болотных тварей и переносить на них наши чувства….. Извини, мастер, но моя душа восстает против подобных аналогий. Прости меня еще раз, но время уже близко к полудню. Я отнял у тебя много времени.

— Нотар! — у самой двери Феофан вновь остановил мегадуку.

Голос его был тих и спокоен, но в глазах отчетливо читалось предостережение.

— Ты не должен сегодня держать речь на Ипподроме.

Лука мотнул головой, как бы стряхивая неприятные воспоминания и зябко поёжился. Сколько времени он провел в купальне, было нелегко определить, но он почувствовал, что несмотря на подогретую воду, его тело начало сотрясаться в мелком ознобе. Держась за поручни, он быстро вышел из бассейна и лег на крытую простынями скамью.

— Мириам! — громко позвал он и эхо от его голоса смахнуло вниз несколько набрякших на потолке капелек влаги.

Мулатка появилась сразу, как-будто ожидая голоса за дверью. Часто кланяясь, она приблизилась, держа на вытянутых руках полотенце, и принялась тщательно обтирать худую спину хозяина — никто из прислуги не пребывал в заблуждении насчет истинного владельца этого особняка. Умелый массаж, чередующийся с втиранием благовонных масел, разогрел застоявшуюся кровь и Нотар почувствовал долгожданный прилив энергии.

— Довольно, — остановил он ее. — Остальное оставь на долю своей госпожи.

Служанка прекратила растирание и метнувшись к столику, вернулась с хитоном тончайшей отделки на вытянутых руках. Лука одевался медленно, как человек, которому некуда, да и незачем спешить. Разведя руки в стороны, он с нескрываемым удовлетворением осматривал себя: ему по душе был просторный, не стесняющий движений византийский стиль облачений. На людях же, чтобы не вызывать насмешек за спиной, мегадука появлялся в общепринятой европеизированной одежде. Мулатка возложила цветочный венок на лысеющую голову и придерживая ниспадающий складками край его хитона, проводила до входа в покои Ефросинии.

Гетера лежала среди разбросанных подушек и скучающе играла с маленьким пушистым котенком. При виде сенатора ее глаза сощурились, а зубки слегка прикусили край нижней губы.

«Сегодня он более чем когда-либо похож на выжившего из ума старого паяца», — досадливо, с холодной насмешкой подумала она. — «Этот нелепый балахон на удивление подстать венку бездарного комедианта».

Она приподнялась с ложа и с улыбкой протянула руки. Нотар присел на краешек кровати и поочередно прижал к губам хрупкие, почти прозрачные из-за белизны кожи кисти. Ефросиния небрежно смахнула котенка на пол и приглашающе подвинулась вглубь постели.

— Ты сегодня заставил меня долго ждать, — обиженно надув губки, произнесла она.

Мегадука поднялся, приблизился к большому, в рост человека зеркалу, снял с макушки венок и принялся задумчиво, в упор разглядывать свое отражение. Ефросинии вдруг припомнился юноша с нежным лицом и пустыми глазами и она чуть не закричала в голос, вновь ощутив на себе взгляд, который отразила на прощание блестящee покрытие стекла.

— Что с тобой, любовь моя? Ты побледнела и вся дрожишь!

— Нет, нет, пустяки! — гетера отворачивала лицо. — Это легкое недомогание, оно скоро пройдет.

Нотар привлек ее к себе, Гетера не сопротивлялась, напротив, приникла к нему и спрятала лицо на его груди.

С того самого дня, когда пришедший неведомо откуда, страшный, подобно предвестнику смерти, человек скрылся за дверью, одарив угрозами и обещанием вернуться, что-то незримое надломилось в ней. Холеная, избалованная с малых лет вниманием и заботой окружающих, она впервые столкнулась с недоброй, беспощадной силой, способной шутя, одним сжатием пальцев оборвать тонкую нить ее жизни.

Ужас, чувство беспомощности глубоко проникли в нее. Ожили детские страхи, боязнь темноты и теперь она пугливо вздрагивала при малейших шорохах за окнами или за дверью; с наступлением сумерек в каждом углу ей мерещились мрачные, ждущие своего часа тени. Она потеряла покой и по ночам сон долго не шел к ней; в сновидениях же не переставали мучить кошмары, которые подобно клубку змей опутывали ее, не давая сил пошевельнуться или вздохнуть. Она возненавидела своего покровителя, невольную причину этих страхов и вынуждена была прилагать немало усилий, чтобы скрыть свое состояние от окружающих.

Нотар успокаивающе гладил ее по голове, перебирая заплетенные в косы волосы. Овладев собой, Ефросиния отстранилась и вымученно улыбаясь, откинулась на подушках.

— Вот и все, я же говорила, — она отбросила со лба прядь волос. — Просто слегка закружилась голова.

Объяснение прозвучало уклончиво, но Лука не стал настаивать. Он прилег рядом с ней и принялся ласкать гладкое и нежное, источающее аромат, послушное каждому прикосновению тело.

— Мой адмирал сегодня не в духе? — проворковала она, просовывая колено между ног любовника.

— Надеюсь, ты исправишь мое настроение.

— Я сделаю все, чтобы мой повелитель остался доволен, — гетера плотнее прижалась к нему.

Но тут в ее ушах вновь зазвучал насмешливый голос незнакомца. Отстранившись, она набросила на лицо маску озабоченности.

— Что-то тревожит тебя. Я давно не видела тебя таким угрюмым и неразговорчивым. И ласкаешь меня, как-будто чужой. Наверно, все из-за султана? Я знаю, это он, противный, не дает тебе покоя.

— Нет, тут дело не в султане. Я сам себе противен. Несколько дней назад я невольно совершил предательство. На Ипподроме мои сторонники и люди, близкие к ним, ждали моего слова, но я молчал, позорно молчал. У меня было, что сказать им, они знали это, верили в меня. А я……

Мегадука вздохнул и замолк, не закончив фразы.

— А ты?

— Я помнил слово, данное мною Феофану.

— Феофан Никейский? Я что-то слышала о нем. Это, кажется, начальник тайной полиции? — Ефросиния отвернулась, чтобы скрыть блеск глаз.

— Начальник тайной полиции? — хмыкнул Нотар. — Не совсем, хотя ты почти угадала. Его трудно назвать официальным лицом, хотя влияние Феофана ненамного уступает власти василевса. Он владеет знанием, искусством игры на тайных рычагах дипломатии и власти и потому могущественнее всех дворцовых советников.

— И даже самого протостратора?

— Самого протостратора…. Все это пустая игра слов! Давно уже нет империи, подвластные василевсу территории не больше в размерах заурядного удельного княжества. И чуть ли не каждый воевода сопредельных земель имеет под своим началом больше солдат, чем наш протостратор. Мы все еще живем в прошлом, среди теней, и как марионетки, пляшем на фоне выцветших бумажных декораций. Величаем друг друга титулами, за которыми давно стоит одна пустота. А впрочем, к чему эти скучные беседы!

— Нет, нет, продолжай, — запротестовала гетера. — Мне интересно тебя слушать.

Мегадука приподнялся на локте и удивленно взглянул на нее.

— Странно. В последнее время ты стала проявлять любопытство к моим делам. Хотя не далее как несколько месяцев назад ты запрещала даже упоминать о них!

— Я просто хочу разделить с тобой твои заботы, — серебристо рассмеялась Ефросиния и закинув руки ему за голову, привлекла к себе, осыпая поцелуями.

ГЛАВА X

Хотя городские улицы не были освещены и ночная темнота почти скрадывала очертания домов, цепкая зрительная память без ошибки подсказывала Роману правильный путь. Свернув в боковой переулок, он быстро прошел вдоль высокого каменного ограждения усадьбы Палеологов и вскоре остановился возле заранее намеченного места.

В немногие из своих свободных дней он присмотрел этот участок в узком проходе между боковой стеной соседнего строения и оградой парка, край в которой был выщерблен на треть. Выпавшие камни валялись тут же, неподалеку. Установив два наиболее крупных обломка друг на друга, он встал на них, ощупывая потрескавшуюся штукатурку и края образовавшегося углубления в стене. Затем, ухватившись за край пролома, подпрыгнул, подтянулся на руках и, перекинув ногу через ограду, соскочил вниз.