Елена Хаецкая - Атаульф Страница 27

Дедушка рассказ мой выслушал, допросил своим чередом, кто и как меня запер; после затрещину дал и с тем отпустил, наказав привести к нему Гизульфа, как только явится.

И я остался месть свою лелеять.

Только под вечер возвратились охотники. Во двор вошли — одежда в пятнах крови, в грязи до подмышек, дымом пахнут. У дяди Агигульфа рогатина сломана, идет, хромает. За ним Гизульф вышагивает. На меня и не смотрит, нос кверху дерет. А я из-за дедушкиной спины выглядываю и жду, пока дедушка всю компанию чехвостить начнет.

Дедушка и начал. Без единого слова вытянул палкой дядю Агигульфа по хребтине.

— За что? — взвыл дядя Агигульф жалобно.

— Я тебе покажу, пес шелудивый, за что! — заревел дедушка Рагнарис и снова палку занес.

Дядя Агигульф сообразил, что дело худо, в дверь кинулся. Дед — за ним.

Выскочил дед за порог — да так и встал.

Мы замерли, любопытствуя, что там он увидел, во дворе. А дед рявкнул, не оборачиваясь:

— Ильдихо! Света дай!

Ильдихо подскочила, головню из очага выхватила и деду посветила. А посветив, ахнула, чуть головню не выронила, потому как из темноты глянула на нее морда страшная окровавленная.

Тут и мы все подошли, обступили.

Дядя Агигульф, морщась и спину потирая, начал рассказ. Как пошли на охоту. Как он, Агигульф, предчувствуя опасность охоты, загодя велел от мальца (то есть, от меня) избавиться.

С Атаульфом, продолжал дядя Агигульф, так вышло. Когда он, Агигульф, проведал, что за Гизульфом меньшой брат (то есть, я) увязаться хочет, велел Гизульфу избавиться от обузы. «Какой ты воин, ежели от противника уйти не можешь» — такими словами пристыдил Гизульфа. И добавил, что ждать будет с Валамиром за околицей до первого света, а там без Гизульфа уйдет кабана брать.

А уж какими путями Гизульф поручение дядино выполнил, то ему, Агигульфу, неведомо. Ибо кабанья охота — дело нешуточное.

За дубовой рощей, продолжал дядя Агигульф, в Сыром Логе вепрь на охотников вышел. Прямо на него, Агигульфа, и выскочил. Тот его на рогатину и возьми. Секач же был тяжелый, да еще в низине почва под ногами склизлая. Грянулся он, Агигульф, оземь, рогатина возьми и сломись.

Дядя Агигульф лежит. И добро бы просто так лежал. Так кабан на нем елозит, как мужик на бабе, и его, Агигульфа, погубить хочет. А дядя Агигульф кабанье рыло снизу руками могучими подпирает, дабы не стал кабан его клыками рыть.

Валамир пока соображал, пока поспевал да разворачивался, Гизульф первым подскочил и кабана прикончил. В точности под лопатку рогатину всадил. Так на дяде Агигульфе кабан и сдох.

Охотники, радуясь удаче, кабану кровь пустили, в миску собрали (у запасливого Валамира с собой была); тут же огонь разложили, кровь зажарили и вместе съели.

Первым Гизульф крови кабаньей отведал. И сердце вепря ему досталось.

Потом кабана разделили; заднюю часть Валамир забрал, а прочее — вот оно, у нас на дворе лежит, баб стращает.

Тут уж не до сна всем было, хоть и время позднее, нужно кабана палить.

Пятачок кабаний Гизульф сам отрубил, сам прокоптил, к стене прибил в каморе над лавкой, где спал. Клыки же потом в заветное дерево в лесу вживил.

Гизульф рассказывал мне потом, что кабан тот был не простой, а волшебный. Посланный прямо из хеля.

Я же Гизульфу, в свою очередь, рассказал, как до рассвета с галлиуруннами бился и только заветный нож Ульфа, в доме им оставленный, от беды меня оборонил.

И видел я, что брат старший не верит, но сомневается. Я предлагал ему убедиться и в дом звал. Мол, воткнут тот нож над дверью. И одна галлиурунна ножом тем к двери прибита. Только она расточилась или прозрачная стала, не пойму.

Однако лезть в дом и вторично дедов запрет нарушать Гизульф так и не решился.

На том замирение вышло мое с братом Гизульфом.

На другой день Валамир пир устроил в честь удачной охоты. Пива поставил. Собрались воины холостые, не женатые. Даже Ода-пастуха позвали.

И было на том пире решено Гизульфа в воины готовить.

Но о том следующий сказ.

Сказывают, что вепри — животные мертвых. Один охотник, увлекшись, пошел за вепрем и так забрел в царство мертвых, откуда нет возврата. Так нашему дедушке рассказывал его дедушка, когда наш дедушка был таким, как я.

Иных же вепрь водит по лесу, и они становятся как Ахма-дурачок.

Дядя Агигульф говорит, что вепрь шарит по лесу широким зигзагом. Тут главное — на дороге у него не замешкаться, когда вепрь идет впереди выводка. Если в сторону отступить, мимо пройдет, не заметит. Хитрые вандалы так и делают и либо сбоку его бьют, либо на выводок посягают.

Гепиды же через тугоумие свое немало от вепрей страдают.

Что же до нас, готов, то раз на раз не приходится.

Дядя Агигульф тоже чуть было от вепря не пострадал. Отец мой Тарасмунд говорит, что дядя Агигульф иной раз почище гепида.

Дядя Агигульф говорит, что брат мой Гизульф будет хороший охотник.

Я завидую моему брату Гизульфу.

После охоты на кабана устроил Валамир у себя большой пир. Призвал на свой пир таких же, как он сам: удальцов, молодых да неженатых.

Собрались.

Аргасп, Теодагаст, Гизарна пришли. Дядя Агигульф, конечно, пришел, друг Валамиров. И Гизульфа привел, брата моего, который и одолел свирепого вепря.

Од-пастух, еще был. Он Гизульфа на три зимы старше. И собаки с ним пришли, Айно и Твизо, под столом сидели, кости грызли.

Валамир у кабана загодя его кабаньи стати срезал, сидел за столом, собак ими дразнил, потешался. Собаки же зубами лязгали и морды умильные строили. Все очень смеялись. Больше всех — Аргасп и Гизарна. Потом бороться затеяли, собаки рядом вертелись, борцов за ноги ухватить норовили.

Валамир же борцов подзуживал: дескать, берегите стати свои мужские от собак, ибо Айно и Твизо до статей этих весьма охочи.

Дядя Агигульф хохотал и все кричал Оду, допытывался: сам-то пастух как с этими суками управляется?

Дулся за это Од; чуть праздник не испортил.

Аргасп между тем изловчился и Гизарну об пол в пылу борьбы бросил; прямо в Айно и попал. Веселье еще пуще разгулялось.

Тут Од встал и дяде Агигульфу предложил бороться. Очень обиделся он за своих собак.

Валамир же, хоть и пьян был, предложил идти во двор бороться, на свежем воздухе.

Дядя Агигульф сказал:

— Пусть сначала Гизульф с Одом борется; мне, мужу зрелому, зазорно бороться со столь молодым противником.

Од Гизульфа победил и синяк ему под глазом поставил и нос разбил.

Тогда дядя Агигульф за родича вступился, заревел страшно, набросился на Ода и поборол его.

Тут Валамир изрядную шутку придумал — стати кабаньи к себе пониже живота привязал, на четвереньки стал и, хрюкая, по двору ходить начал.

Другие же, преисполнившись зависти к остроумию и находчивости Валамира, подражать ему начали, и скоро все богатыри уже ходили по двору зверообразно и громко хрюкали.

Валамир вепрем ходил, прочие — выводком кабаньим; последним по малолетству своему Гизульф ходил.

Только Од с ними не ходил — псиц удерживал, поскольку Айно и Твизо бесились в бессильной ярости.

И злился Од, что не участвовать ему в столь знатной потехе.

Заметил это Валамир, хоть и пьян был, и как учтивый хозяин муди Оду отдал — веселись, Од!

Теперь Од кабаном стал, а дядя Агигульф охотником. И чуть не убил Од-кабан Агигульфа. И опять Гизульф дядю Агигульфа спас, сверху прыгнул на Ода-кабана. Собаки же, Айно и Твизо, Гизульфа не тронули, потому что Гизульф заговоренный — его никогда собаки не трогают.

Тут утомились удальцы и снова пошли в дом бражничать. Там и решено было Гизульфа к девке свести. Гизульф не хотел к девке идти, но дядя Агигульф настоял, сказав:

— Не бойся, я с тобой буду.

Валамир, еще большую потеху предвкушая, сам предложил для Гизульфа свою Марду, девку-замарашку.

Удальцы-холостяки ржали, как кони. Даже мрачный Од смеялся.

Привели Марду. Сонная была, в волосах солома, глаза на свет щурит. Валамир ее с сеновала вытащил — спала она там.

Валамир ее в спину подтолкнул к Гизульфу. И икнул Валамир, и сказал Валамир Марде-замарашке:

— С ним пойдешь.

Марда же спросонок не поняла, о чем речь. Переспрашивает:

— Чего?

Дядя Агигульф, пошатнувшись, Валамира оттеснил и сказал:

— Я объясню.

Все еще пуще хохочут, Марда озирается, Гизульф красный стоит.

Тут дядя Агигульф, видя смятение родича своего, взял за руки Марду и Гизульфа и повлек за собой, сказав:

— Идемте, покажу, что делать надо.

И скрылись все втроем на сеновале. А что там произошло, никому не ведомо. И никто из троих про то не рассказывал, но, по виду судя, никто в обиде не остался.

Наш дядя Агигульф — великий воин. Ульф еще более великий воин. Но, покуда Ульф живет в рабстве, а с нами не живет, самый великий в селе воин — наш дядя Агигульф. К тому же он любимец богов. Так говорит дедушка Рагнарис.