Всеволод Соловьев - Наваждение Страница 27

Я даже сталъ чувствовать, что буду радъ, если они успѣютъ оклеветать меня, если генералъ прямо объявитъ мнѣ, что не желаетъ моего присутствія. Вѣдь, только этими внѣшними препятствіями и можно меня заставить не ходить къ нимъ. О, какая слабость!

Во весь слѣдующій день я, однако, туда не пошелъ. Я именно ждалъ, я давалъ возможность Рамзаеву и Коко исполнить ихъ замыселъ.

И еще день прошелъ, а я все не трогался. Вечеромъ я получилъ записку отъ Зины. Она зоветъ, пишетъ, что ей необходимо меня видѣть. Я пошелъ.

Она встрѣтила меня одна, и первыя ея слова были:

— Что такое случилось между тобою и Коко?

— Ты не такъ спросила, — отвѣтилъ я. — Ты должна была спросить, что случилось между мною и Рамзаевымъ.

Я подробно разсказалъ ей всю безобразную сцену у Палкина.

— Ну да, я такъ все это и знала! Зачѣмъ-же ты сейчасъ не пріѣхалъ, я-бы предупредила…

— А, такъ значитъ было что предупреждать. Оттого-то я и не пріѣхалъ. Я далъ имъ полную волю. Ну, что-же вышло? Говори. Мужъ твой намѣренъ отказать мнѣ отъ дома?

— Да! — Она улыбнулась. — Я желала-бы посмотрѣть, какъ это онъ будетъ отказывать моимъ друзьямъ! Нѣтъ, совсѣмъ не то! Коко дѣйствительно явился, говорилъ съ мужемъ и на тебя наговаривалъ. Но мужъ поступилъ весьма благоразумно и даже такъ, что я отъ него этого и не ожидала. Онъ призвалъ меня и заставилъ Коко при мнѣ повторить все. Тотъ смутился, сталъ краснѣть, заикаться, но все-же повторилъ. Ну, а когда онъ повторилъ, я, конечно, попросила его избавить меня навсегда отъ своего присутствія. Слѣдовательно, ты можешь быть покоенъ: его никогда ужъ у насъ не увидишь.

— Да, это хорошо, — сказалъ я. — Но дѣло не въ немъ, онъ просто дуракъ и безсмысленное орудіе въ рукахъ другаго. А о другомъ ты пока еще не сказала ничего.

Она не сразу мнѣ отвѣтила. Она какъ-то странно опустила глаза.

— Съ Рамзаевымъ, — наконецъ, проговорила она:- мы еще не видѣлись, и тутъ, я думаю, будетъ очень трудно поладить съ мужемъ: онъ слишкомъ высокаго о немъ мнѣнія.

Въ это время въ комнату вошелъ генералъ.

Онъ прямо подошелъ ко мнѣ съ протянутыми руками, обнялъ меня и приложилъ къ моей щекѣ свои колючіе, надушеннные усы.

— Очень радъ васъ видѣть, голубчикъ, — заговорилъ онъ медленно, все еще слабымъ голосомъ. — Я нарочно просилъ Зиночку послать за вами. Она навѣрно ужъ вамъ все разсказала. Да, не думалъ я, что у васъ есть враги такіе! Но только они безсильны, успокойтесь. Мы васъ знаемъ и, повѣрьте, я очень цѣню вашу дружбу къ моей женѣ. Это старая дружба, съ дѣтства, этакая дружба не измѣняетъ! Да и характеръ вашъ я хорошо понялъ, такъ ужъ такой скверный мальчишка не можетъ измѣнить моего мнѣнія о васъ. Будьте покойны: во мнѣ вы имѣете друга. Я вамъ вѣрю.

Онъ крѣпко сжалъ мою руку. Мнѣ вдругъ сдѣлалось тяжело и неловко.

Еще такъ не давно, еще сейчасъ, да и всегда этотъ старикъ представлялся мнѣ какъ-бы не существующимъ, я никогда не обращалъ на него никакого вниманія. Но тутъ я понялъ, что онъ существуетъ, этого мало, что онъ очень много значитъ. Мнѣ захотѣлось, чтобъ онъ говорилъ мнѣ теперь совсѣмъ другое. Мнѣ захотѣлось, чтобъ онъ вѣрилъ всему, чтобы вѣрилъ всѣмъ росказнямъ Коко и компаніи, считалъ-бы меня своимъ врагомъ, человѣкомъ, жаждущимъ похитить его семейное счастіе.

Мнѣ захотѣлось даже, чтобъ онъ сейчасъ указалъ мнѣ на двери! Тогда-бы я могъ прямо взглянуть ему въ глаза, тогда-бы свалилась съ плечъ моихъ та тяжесть, которая, очевидно, давно ужъ лежитъ на нихъ, но которую я только что сейчасъ замѣтилъ. Но онъ все повторялъ: «Будьте спокойны, я вамъ вѣрю!»

— Да, — продолжалъ онъ, усаживаясь въ кресло:- право, въ деревнѣ жилось лучше. Я ужъ не говорю о своей болѣзни, а о томъ, что тамъ, гдѣ нѣтъ людей, всегда лучше, право такъ! Тутъ-же… вотъ, думаешь, окруженъ друзьями преданными, со всѣми ласковъ, ко всѣмъ расположеніе показываешь, а вонъ и найдется такой вертопрахъ, придетъ, — и такъ ужъ тебѣ плохо, чуть не умираешь, — а онъ придетъ да и старается всячески разбередить тебя. Хорошо, что другаго болвана не видно, Мими. Это, право, кончится тѣмъ, что не велю никого пускать. И безъ нихъ проживемъ en petit comité съ вами, да вотъ съ Рамзаевымъ…

— Такъ вы Рамзаева считаете своимъ другомъ, Алексѣй Петровичъ? — проговорилъ я.

— Да, хорошій онъ человѣкъ, хорошій! — не замѣтивъ тона моего вопроса, отвѣтилъ генералъ. — Въ его расположеніе я вѣрю, да и вамъ онъ другъ старый.

— Я не стану разубѣждать васъ, хоть, можетъ быть, и слѣдовало-бы, — только объ одномъ прошу: не считайте его моимъ старымъ другомъ: это самый старый врагъ мой!

Генералъ изумленно поднялъ на меня глаза и покачалъ головой.

— Нѣтъ, нѣтъ, Андрей Николаевичъ, я не знаю, что такое произошло между вами; можетъ быть, тотъ-же скверный мальчишка и васъ хотѣлъ поссорить; видно у него нѣтъ другого занятія въ жизни, какъ строить каверзы; только, вѣдь, и вамъ тоже не слѣдъ всему вѣрить и поддаваться такимъ глупымъ людямъ… Нѣтъ! Рамзаева не обижайте. Я за него въ такомъ случаѣ заступникъ. Нѣтъ, это хорошій человѣкъ, дай Богъ побольше такихъ! Я ужъ его знаю. Отъ него никогда дурного слова не слышалъ, а ужъ въ это-то все время, въ болѣзнь мою, какой намъ былъ всѣмъ помощникъ! Нѣтъ, это золотой человѣкъ!

Конечно, я могъ кое-что сдѣлать, я могъ разсказать все серьезно, съ самаго начала и, можетъ быть, моимъ разсказомъ заставилъ-бы генерала измѣнить мнѣніе о его другѣ. Но мнѣ вдругъ стало все это необыкновенно противно. «Да Богъ съ ними, пускай дѣлаютъ что хотятъ!» А тутъ еще и Зина заговорила, и я съ изумленіемъ слушалъ ее. Она нашла нужнымъ стать на сторону мужа и заступаться за Рамзаева.

— Да, это правда, онъ одинъ изъ самыхъ любезныхъ людей, какихъ только я знаю, и, дѣйствительно, онъ оказалъ намъ большія услуги во все время болѣзни Алексѣя Петровича. Еслибы не было его, я просто не знала-бы, что мнѣ и дѣлать. Не будь къ нему строгъ, André, даже если и есть какія-нибудь недоразумѣнія между вами, все можно покончить мирно. Къ тому-же я, вѣдь, тебя знаю, ты все черезчуръ принимаешь къ сердцу. Нужно быть хладнокровнѣе.

— Да, да, нужно быть хладнокровнѣе! — совсѣмъ какъ будто машинально повторялъ генералъ и, медленно поднявшись съ кресла, вышелъ изъ комнаты.

XVI

Я взглянулъ на Зину, но ровно ничего не прочелъ въ лицѣ ея.

— Скажи мнѣ, зачѣмъ тебѣ нуженъ Рамзаевъ? — началъ я. — Какъ сумѣла ты уничтожить Коко, такъ, конечно, сумѣла-бы уничтожить и этого, если-бы захотѣла. Но ты не хочешь! Зачѣмъ онъ тебѣ?

Она слегка пожала плечами и едва замѣтно улыбнулась.

— Да я, право, ничего противъ него не имѣю! До сихъ поръ я не видѣла отъ него ничего дурного.

— Ну, такъ въ такомъ случаѣ выбирай между имъ и мною, — сказалъ я.

— Что? Что? — перебила она. — Выбирать между имъ и тобой? Оставь эти фразы; между тобою и имъ нѣтъ ничего общаго, слѣдовательно, и выбирать нечего. Тебѣ его нечего бояться; онъ мнѣ не близкій человѣкъ, не другъ; онъ мнѣ просто нуженъ, потому что ты знаешь какъ я лѣнива, какъ я непрактична, какъ я ничего не умѣю устраивать. Если онъ когда-нибудь осмѣлится мнѣ говорить про тебя дурное, тогда другое дѣло, сумѣю ему отвѣтить какъ слѣдуетъ, сумѣю ему показать настоящее его мѣсто. Но пока этого ничего нѣтъ, я его терплю по его удобности. Я на него смотрю, какъ на моего управляющаго! Все ему поручаю. Онъ теперь ведетъ всѣ мои дѣла. Гдѣ я найду такого человѣка?

— Онъ ведетъ твои дѣла изъ безкорыстной дружбы, ты думаешь?

— Нѣтъ, я этого не думаю. Очень можетъ быть, что онъ разсчитывалъ превратиться въ оффиціальнаго нашего управителя.

— Да, для того, чтобы васъ обманывать и въ концѣ-концовъ обобрать!

— Я не думала, André, что ты сталъ такъ рѣзокъ. Ну, хорошо, ну, положимъ, хотя-бы даже и это; такъ, вѣдь, еще вопросъ: удастся ли ему? А пока, пока я поручаю ему только такія дѣла, гдѣ онъ не можетъ ни обманывать меня, ни обирать. Успокойся-же пожалуйста! Не повторяй мнѣ эту смѣшную фразу о выборѣ между вами.

— Но я серьезно тебѣ повторяю, — сказалъ я:- что вовсе не желаю встрѣчаться съ нимъ.

— Вотъ это дѣло другое! Да, вѣдь, день великъ, онъ можетъ здѣсь бывать и не встрѣчаться съ тобою. Я ужъ буду такъ устраивать, чтобы не было вашихъ встрѣчъ. Только одно: ты долженъ мнѣ дать честное слово не оскорблять его предъ моимъ мужемъ. Нужно, чтобы все это было подальше отъ Алексѣя Петровича теперь всякая малость его раздражаетъ и чрезвычайно вредно на него дѣйствуетъ…

— Давно-ли ты стала такъ заботиться о его здоровьѣ! — невольно сказалъ я, взглянувъ ей въ глаза.

Но она нисколько не смутилась.

— Ты меня въ самомъ дѣлѣ, кажется, начинаешь за убійцу принимать? — проговорила она, какъ-то странно усмѣхнувшись. — Но, во всякомъ случаѣ, ты долженъ мнѣ дать честное слово не дѣлать ему сценъ. Даешь? Ну, пожалуйста, прошу тебя!

Она подошла ко мнѣ еще ближе, съ нѣжной улыбкой взглянула мнѣ въ глаза, и я далъ ей это слово.