Георгий Гулиа - Сулла Страница 27

К о р д. Моли богов, чтобы хлеб не вздорожал.

М а р ц е л л. Говорят, он скоро будет бесплатный.

К о р д. Опять бредни новоявленных гракхов! Я терпеть не могу брехунов. Кто слыхал, чтобы хлеб валялся на прилавках, как булыжники? Совсем бесплатный! Опупел ты, что ли?

М а р ц е л л. Сулла обещает бесплатный хлеб…

К о р д. Кто?

М а р ц е л л. Сулла.

К о р д. Это тот самый, который вчера сжигал город? Погляди вокруг, сколько золы…

М а р ц е л л. Хлеб, говорят, будет совсем бесплатный…

К о р д (с ехидством). А зелень?

М а р ц е л л (серьезно). Платная!

К о р д. И спаржа за деньги?

М а р ц е л л. И спаржа.

К о р д. А петрушка?

М а р ц е л л. Тоже платная.

К о р д. А мавританская трава?

М а р ц е л л. Как и всякая зелень – платная.

К о р д. Почему это так? Объясни мне. (Иронически.) Хлеб – бесплатный, а петрушка – платная?

М а р ц е л л. О!

К о р д. Что «о»?!

М а р ц е л л. То, что слыхал! Зелень поднимется в цене. Вот увидишь! Я скажу почему. Зелень требует тщания великого и ума. Зелень требует рук. Зелень без воды сохнет. Над каждой грядкой надо потеть. А хлеб?

К о р д. Что хлеб?

М а р ц е л л (пренебрежительно). Хлеб сеют преимущественно люди глупые. Они идут за плугом, погоняют буйволов или быков. Сеют – и хлеб вырастает.

К о р д. Без хлеба ты подохнешь. А без твоей мавританской зелени вполне обойдутся.

М а р ц е л л. Ты вперед не забегай. И не перебивай меня…

К о р д (ворчливо). Ладно, дуй себе дальше!

М а р ц е л л. Хлеб нужен всем. Как и вода. Тот, кто даст бесплатный хлеб, – тот заслужит любовь.

К о р д. Любовь? Чью?

М а р ц е л л. Народа.

К о р д. Ты или слишком уж умный, или круглый дурак. При чем тут народ? Его спрашивают? Он кому-нибудь нужен? Народ – быдло! Понял?

М а р ц е л л. Значит, и я?

К о р д (резко). Да, и ты!

М а р ц е л л. А ты сам?

К о р д. Что – я сам?.. (Чуть не крича.) Я сам первый осел! Я – мул несчастный! Баран! Ты думал, что я себя пощажу? Скажи, думал?

М а р ц е л л (прислонился к стене, почесал кончик носа). Раз мы с тобой бараны, ослы и прочий домашний скот, то о чем нам говорить? В глубине души я верил, что я человек. Или подобие человека. Ты меня начинаешь убеждать совсем в другом.

К о р д. Я же не со зла.

М а р ц е л л. А все-таки хорошо – бесплатный хлеб. А? Пошел к булочнику – буханка у тебя в руках. Без особых проволочек, даже «спасибо» можно не говорить. А можно и сказать, от этого тебя не убудет.

К о р д (смеется). Какой же ты еще слабый и маленький! Тебе бы только мечтать! Впрочем, все мы такие. Я же сказал – быдло! О чем мечтаем-то? О буханках! Лишь бы желудки набить! Жратвы бы побольше! А как же душа?

М а р ц е л л. Это еще что такое?

К о р д. Душа, что ли?

М а р ц е л л. Да, душа.

К о р д. Я, значит, маху дал. Душа, верно, ни при чем. Мы же быдло!

М а р ц е л л. Ты никогда не отличался мягким характером. Но нынче ты что-то очень и очень не в духе.

К о р д. Да, во мне все горит. От гнева. От бедности нашей. От нищенства, я бы сказал.

М а р ц е л л. Недаром ушел от нас Крисп.

К о р д. При чем здесь Крисп?! Он – человек беспокойный. Он взял оружие и примкнул к победителям. Знает свое дело. Далеко пойдет. Помяни мое слово.

М а р ц е л л. Он давно был за Суллу. Потому что этот, говорят, за народ. Обещает большое богатство, говорят. Когда пограбит Митридата.

К о р д. И ты тоже надеешься на это богатство?

М а р ц е л л. Как и все!

К о р д. Значит, так: быдло надеется, и ты надеешься?

М а р ц е л л (безо всякой обиды). Угадал.

К о р д. Этот Крисп придет со щитом или его принесут на щите. Такие не любят середины.

М а р ц е л л. А может, приползет на брюхе?

К о р д. Всякое может случиться.

М а р ц е л л. А все-таки он длинноногий. Знает, что делает. Пошел не к Марию, а к Сулле.

К о р д. Дурак ты, Марцелл! Ты же только что сказал: он давно тянулся к Сулле.

М а р ц е л л (с ехидством). Тянулся! Может, Сулла – бог, и Крисп это угадал первым из нас.

К о р д. Бог не бог, но тебя может препроводить к праотцам. И даже глазом не моргнет. А может и помиловать. Разве это не бог? У него своя компания. Он – за богатых! За знатных; когда он говорит «народ», он думает только о них, а не о нас.

М а р ц е л л. Как глупы все эти земные боги! Сидят на нашей шее, да еще считают себя благодетелями. Настоящие боги не сидят на шее и не путаются у тебя в ногах. Я так скажу: будь ты бог или не бог, но не мешай жить людям!

Корд смачно сплюнул.

По мне, был богом Апулей Сатурнин. Слыхал про него?

Корд мычит.

Слыхал, говорю?

К о р д. Ну и что потом?

М а р ц е л л. Он сочинил закон о дешевом хлебе. Вот это да! И Сулла обещает, говорят…

К о р д. Крисп вернется со щитом…

М а р ц е л л. Ты его уважаешь. Плюешь на него, но там (ткнул себя пальцем в грудь) ты его уважаешь.

К о р д. Может быть. Я редко кого уважаю.

М а р ц е л л. Давай пойдем к своим старухам и к детям, а эти – сильные мира сего – пускай наводят порядки. Ломают себе шеи. Наше дело – сторона.

К о р д (вздохнул). Я давным-давно говорю это. Пошли. Я закрываю лавку.

М а р ц е л л. Погода портится…

Корд гремит огромным засовом.

7

– Ну? – сказал архимим Полихарм. – Что говорил Буфтомий там, в Ноле?

Сулла подтвердил, что предсказание прорицателя сбылось. Что очень этому рад. Что рад тому, что Буфтомий нынче в гостях у него и что он может оказать гостеприимство Буфтомию здесь, в Риме.

Сулла крайне любезен, крайне радушен.

– Эта ночь наша, – сказал Сулла. – И никто нам не помешает провести ее так, как хотим.

Кроме Полихарма и Буфтомия были здесь уже знакомый нам Милон, ваятель Басс Камилл, два маркитанта, Африкан и Оппий, и еще некая поэтическая бездарность, которую представил Полихарм.

– Гениальный поэт, – сказал архимим. – Его долго отовсюду гнали.

– Кто же его гнал? – спросил Сулла.

– Разумеется, Марий.

– Марий? – Сулла обратился к поэту: – Отныне твоя муза будет свободной. Ты будешь петь на свой лад, и никто не посмеет обижать тебя.

Поэт схватил руку своего благодетеля.

– О великий! – тонким голоском вскричал поэт, целуя руку. – Сколь целебны твои слова! Сколь они милы моему раненому сердцу!

– Будет, будет, – снисходительно сказал Сулла, заметив слезы на глазах служителя муз. – Как твое имя?

– О великий! Оно еще столь безвестно, что стыдно даже произносить его. Но что поделаешь! Такова судьба гонимых, презираемых, угнетенных певцов… Мое имя едва ли что-нибудь скажет тебе…

– А все-таки, милейший, назови себя.

– Вакерра, о великий, Вакерра – твой слуга.

– Нет, не слыхал, – сказал Сулла. – Но это ровным счетом ничего не значит. Я, говоря по правде, мало знаю поэтов… Что такое служитель муз? Сегодня он в тени, а завтра – глядишь, соперничает с Гомером. И начинает жить в веках, подобно Гомеру.

Вакерра был польщен.

– О! – воскликнул он. – Сразу видно знатока! Великие люди, о Сулла, всегда любили поэзию. Они оказывают ей свое внимание. Спасибо тебе, о Сулла!

Поэт снова схватил руку полководца и прильнул к ней. Горячими губами. В благодарственном поцелуе.

– Ладно, ладно, – промолвил Сулла.

– Я был гоним, о Сулла! Но теперь я вижу свою гавань. Я чувствую руку того, кто оборонит меня от злых людей. Марий пытался погубить мою музу. Он…

И вдруг поэт перешел на стихи. У него, впрочем, хватило ума продекламировать нечто совсем не длинное. В стихах Сулла прямо не упоминался, но что-то туманно говорилось об «отважном, спасшем Рим от тирании». И Сулла вполне мог принять это на свой счет.

– Милейший, – решительно заявил Сулла, – отныне покровителем тебе будет моя восточная армия. Там, где будет мало моей помощи, там встанут мои баллисты и катапульты. – Он подумал. – Вот что: есть у меня на примете одна вилла. Она недалеко. Здесь. Под Римом. Вернусь с победой – и она станет твоею.

Все слышали это обещание. Актеры горячо аплодировали. Архимим сказал:

– О Сулла, твоя щедрость воистину безгранична. Тебе благоволят боги, а ты благоволишь, словно бог, своим маленьким друзьям.

Сулла поцеловал актера в губы. Чмокнул на всю комнату.

Нынче красные пятна на его лице выделялись резче, чем обычно. Это бывало с ним в моменты радости или в моменты гнева. Полководец громогласно объявил, что эта ночь принадлежит ему и его друзьям, что не желает заниматься делами, не хочет ни о чем думать. Веселья, вина – вот чего жаждет его душа!

Маркитанты, богатеющие возле легионов, сообщили Сулле сегодняшнее меню. Он слушал их весьма серьезно, делал замечания, одобрительно кивал. Полководцу понравилось почти все, но выразил пожелание, чтобы гостям был предложен еще один сорт вина. Не сказал какой. Дал понять, что урну с этим вином внесет в свое время Эпикед, все распробуют его, и тогда, только тогда, если оно понравится, – оно будет предложено пирующим. Африкан и Оппий живо согласились с ним и, в свою очередь, предложили некий сюрприз: блюдо, которое почитается в Колхиде и которое большая редкость.