Кейт Аткинсон - Боги среди людей Страница 27

— Похороните меня в лесу, — сказал наконец Тедди. — Без имени, без эпитафии, просто посадите дерево. Лучше всего дуб, но подойдет любое. Только не перепоручай этого маме.

Смерть — конец всему. Иногда нужна целая жизнь, чтобы это понять. Он подумал о Санни, неустанно странствующем в поисках того, что сам Тедди оставил позади.

— Обещай прожить свою жизнь с умом, — сказал он Берти.

— Обещаю, — отозвалась Берти, уже в свои двадцать четыре зная, что это вряд ли возможно.

Гимн «Любовь Божественная, превосходящая любовь земную» возвестил, что утренняя воскресная служба подходит к концу. Тедди бродил среди надгробий. Похороненные здесь люди в большинстве своем умерли задолго до его рождения. В дальнем конце кладбища Урсула собирала конские каштаны. Деревья вымахали огромными, и Тедди задумался, сплетаются ли их корни с костями покойных; представил, как они прорастают через грудные клетки, браслетами обвиваются вокруг запястий и лодыжек.

Когда он подошел к Урсуле, та внимательно рассматривала колючую зеленую скорлупу. Сквозь трещину поблескивал гладкий ореховый бочок.

— Плоды дерев, — сказала она, передавая каштан Тедди. — Media vita in morte sumus. «Посреди жизни мы объяты смертью».{61} Или наоборот? Правда же, есть нечто волшебное в том, как жизнь зарождается прямо у тебя на глазах, только-только входит в этот мир: как появляется на свет теленок или распускается бутон?

Мальчишкой Тедди видел на ферме рождение телят. Его стошнило от вида склизкого последа, окутавшего новорожденного теленка, отчего тот выглядел так, будто его уже освежевал мясник.

Утренняя толпа прихожан волнами текла из церкви на солнечный свет.

— Ты раньше любил играть в «каштаны», — сказала Урсула. — В этой мальчишечьей игре есть что-то средневековое. Булава — так ведь назывались эти шары с острыми шипами? Или это моргенштерн — утренняя звезда? Какое милое название для жестокого оружия…

Урсула продолжала болтать, и Тедди понял: так она пытается сменить тему, чтобы не говорить об ужасах последней войны. Урсула-то знала, что происходило на земле во время бомбежек; Тедди мог только воображать, но воображению в его мире больше не осталось места.

Разумеется, во время учений он тоже насмотрелся всякой жути, несчастных случаев, но этой темы не стоило касаться за обеденным столом эпохи Регентства, поглощая тушеную курицу.

Он собрал грязные тарелки, чтобы отнести на кухню, проигнорировав слова Сильви о том, что это сделает Бриджет, и вдруг заметил на столе куриный скелет, уже почти без мяса. Тедди стало дурно.

На летных учениях в Онтарио «авро-энсон» у него на глазах пошел на вынужденную посадку: экипаж отрабатывал маршрутный полет, но тут же вернулся из-за неисправности двигателя. Тедди видел, как самолет слишком быстро приближается к аэродрому, виляя из стороны в сторону, а потом с полными баками рикошетит от взлетно-посадочной полосы, как «блинчик» на воде. Прогремел оглушительный взрыв. Большинство очевидцев бросились в укрытия; Тедди спрятался за ангар.

На земле никто не пострадал; к охваченному пламенем «энсону» поспешили кареты «скорой помощи» и пожарные машины.

Поступило сообщение, что один из членов экипажа был выброшен взрывом из машины, и Тедди отправился на поиски вместе с парой товарищей по воздушным тренировкам. Они нашли эту одинокую потерянную душу в кустах сирени, росших по периметру их базы. Позже они узнали, что это был «шкраб», опытный летчик-инструктор ВВС Канады, с которым Тедди летал буквально накануне. Теперь же он представлял собой страшную картину: скелет, чья плоть начисто содрана силой взрыва. (Освежеван, подумал Тедди.) Кишки инструктора гирляндами свисали с цветущей сирени, все еще источавшей различимый аромат, хоть и смешанный с тошнотворной вонью мясной лавки.

Один из товарищей Тедди бросился прочь, крича во все горло и проклиная увиденное. Парень махнул рукой на учебу и с тех пор больше не летал. Ему вменили «Н. М. С.» и с позором уволили из армии; кто знает, что с ним сталось. Другой пилот, валлиец, долго смотрел на останки инструктора и сказал просто: «Вот бедняга». Реакция самого Тедди была чем-то средним. Ошеломленный этим кошмарным зрелищем, он тем не менее порадовался, что сам не сидел в том «энсоне». Впервые Тедди наблюдал непотребства, которые механика войны творит с хрупкими человеческими телами. Его сестра, как он подозревал, такого уже насмотрелась.

— Это на потом, — сказала Бриджет, заметив, как Тедди уставился на ошметки мяса, словно вознамерившись их стащить.

По локти в мыльной воде, Бриджет стояла у глубокой фаянсовой раковины и мыла посуду. Тедди снял с крючка кухонное полотенце и предложил:

— Давай я буду вытирать.

— Нет, ступайте, — ответила Бриджет. Тедди знал, что в ее устах это означает благодарность.

Сколько лет Бриджет? Он даже приблизительно не мог бы определить. На его веку она прожила бо́льшую часть своего века, пройдя путь от наивности и даже взбалмошности («только что с корабля», не упускала случая заметить Сильви) до усталой покорности. По ее словам, она «упустила свою удачу» во время минувшей войны, а Сильви уточнила, презрительно усмехнувшись:

— А что такое удача? Каторга замужества, постоянная тревога о детях? Нет, лучше уж тебе быть с нами.

— Вернусь я домой, — сказала она Тедди, неохотно уступая ему мокрую тарелку. — Как только все это закончится.

— Домой? — переспросил растерявшийся на минуту Тедди.

Она повернулась к нему лицом, глядя в упор, и тут он понял, что никогда по-настоящему на нее не смотрел. Или смотрел, но не видел.

— В Ирландию, — уточнила она, словно он ничего не смыслил в этой жизни — а он полагал, что так и есть. — Ступайте за стол. Я сейчас пудинг принесу.

А Нэнси? А что с Нэнси? Где она, спросите вы? В одночасье выдернутая год назад из загадочного мира натуральных чисел и помещенная в тайное укрытие. Когда ее спрашивали о роде занятий, она отвечала, что работает в одном из подразделений Торгового совета, которое перевели из Лондона в безопасную загородную местность. Чтобы предотвратить дальнейшие вопросы, она монотонно бубнила: нормирование дефицитных материалов отечественного производства. Тедди надеялся с ней повидаться, но в последнюю минуту она ему позвонила:

— Никак не могу вырваться, очень жаль.

Без малого полтора года прошло — и ей «очень жаль»? Как удар под дых, но Тедди быстро ее простил.

— До чего же скрытная! Не знаю, когда увидимся, — жаловался он Урсуле, когда они «слонялись» по аллее. («Люблю это словечко, — сказала ему сестра. — Теперь слоняться особо не получается».)

Перед тем как вернуться в Лисью Поляну, они остановились выкурить по сигарете. Сильви не разрешала курить в доме. Урсула глубоко затянулась и сказала:

— Ужасная гадость. Но все лучше, чем война.

— А письма присылает вообще ни о чем. — Тедди снова завел разговор о Нэнси. — Как будто над ней цензор стоит. Уж такая секретность. Как по-твоему, чем она занимается?

— Ну, в любом случае чем-то очень математическим, — с явной уклончивостью ответила Урсула, которую охотно просвещал «мужчина из Адмиралтейства». — Думаю, ей будет легче, если ты не станешь дознаваться.

— Германскими шифрами — так мне кажется.

— Только никому не говори, — сказала Урсула, подтверждая тем самым его догадку.

После обеда Тедди предложил Урсуле выпить виски в «роптальне». Это было бы данью памяти отца — Тедди чувствовал, что они не помянули его должным образом.

— В «роптальне»? — переспросила Урсула. — К сожалению, ее больше нет.

Просунув голову в дверь задней комнатки, Тедди убедился, что в скромном отцовском пристанище устроена, по выражению Сильви, «швейная».

— Теперь здесь уютно, светло и просторно, — сказала мать. — А раньше царил мрак.

Стены она перекрасила в нежно-зеленый, на полу расстелила обюссонский ковер, а тяжелые бархатные шторы заменила льняными занавесками ажурной работы. Рядом с кушеткой, которую Сильви «купила за гроши у антиквара в Биконсфилде», угнездился викторианский швейный столик, прежде ютившийся в спартанской комнате Бриджет.

— Здесь кто-нибудь шьет? — спросил Урсулу Тедди, вертя в руках катушку хлопчатобумажных ниток, извлеченную из корзины для рукоделия.

— А ты как думаешь?

Итак, вместо «роптальни» они отправились на прогулку в сад, который теперь в основном занимали грядки с овощами и просторные курятники. Своих кур Сильви держала под надежным замком: в округе расплодились лисы. Среди лужайки по-прежнему непоколебимо стоял развесистый бук, но остальная часть сада, за исключением розария Сильви, начала приходить в запустение.

— Не могу найти приличного садовника, — сердито посетовала Сильви.