Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста Страница 27

— Боишься, что он уже погиб от рук внучки Али-паши?

— Да, думаю и об этом. Но как мог ты угадать мою мысль, Эль-Кадур?

— Раб должен уметь читать в сердцах своих господ.

— А как ты полагаешь, жив он еще?

— Вернее всего, что жив. Если бы они хотели убить его, то сделали бы это тотчас же по взятии Никосии. Если же они увезли его в такое надежное место, то следует думать, что он имеет для них большую цену… Не лучше ли идти вперед, падрона? Нас здесь могут заметить со стен крепости и принять за каких-нибудь шпионов, если мы будем стоять на месте.

Минут через десять ходьбы по ущелью наши путники вдруг очутились почти под самыми стенами крепости, не заметив нигде часовых. Должно быть, турецкие часовые пренебрегали своими обязанностями, вполне уверенные, что им тут нечего ожидать нападения со стороны христиан. Однако в тот самый момент, когда путники вышли из ущелья и стали подниматься на крутизну, с одной из башен послышался тревожный крик:

— К оружию!

Вслед за тем на подъемном мосту, спущенном над глубоким рвом, окружавшим замок, показался отряд янычар под предводительством капитана.

— Кто идет? — послышался оклик на турецком языке.

— Свои, — отвечал на том же языке Никола, делая знак янычарам опустить оружие, которое они было подняли.

Грек одинаково хорошо говорил на нескольких восточных языках.

— Откуда вы? — спросил капитан янычар, продолжая держать наготове обнаженную саблю.

— Из Фамагусты.

— Что же вам нужно?

— Нам поручено проводить сюда капитана Гамида, сына мединского паши.

— Где же он?.

— Здесь! — откликнулась герцогиня на арабском языке, выступая вперед из окружения своих спутников.

Турок внимательно оглядел ее, не скрывая некоторого изумления, потом отдал ей своей саблей честь и сказал:

— Да пошлет пророк тебе и твоему отцу на тысячу лет благоденствия! Госпожа Гараджия, внучка Али-паши, будет счастлива, имея возможность оказать тебе гостеприимство. Пожалуй за мной, эфенди.

— А могу я взять с собой своих людей?

— Они все турки?

— Да, все турецкие подданные.

— В таком случае и они могут быть уверены в хорошем приеме у нас. Ручаюсь за это.

Приказав движением руки янычарам расступиться, капитан повел новоприбывших во внутренний, так называемый «почетный» двор крепости, окруженный прекрасными портиками в арабском стиле, колонны которых местами носили следы бывшей ожесточенной бомбардировки. Такие дворы в турецких зданиях представляют собой нечто вроде приемных.

Усадив герцогиню в одном из портиков на роскошный ковер, капитан пригласил ее провожатых занять места вне колоннады, под тенью исполинской пальмы, резные листья которой образовали прекрасный шатер. По его приказанию двое богато одетых негров принесли шелковые подушки и серебряный поднос с чашками дымящегося ароматного кофе, разными прохладительными напитками и сластями.

Хорошо зная турецкие обычаи, герцогиня медленно выпила чашку кофе, закусила несколькими сладкими пастилками, после чего села на приготовленные для нее на ковре подушки и обратилась к почтительно стоявшему перед ней капитану с вопросом:

— Где же внучка Али-паши? Вероятно еще спит?

— О нет, — ответил турок, — госпожа Гараджия привыкла подниматься раньше своих воинов. При четвертой страже, на самом рассвете, она всегда уже на ногах.

— Почему же ты не докладываешь ей о моем прибытии?

— Потому что ее в настоящее время нет дома! Час тому назад она отправилась смотреть христианских пленников, которых поставила на ловлю пиявок. Этих тварей требуется множество для больных воинов в Фамагусте, и они всего охотнее идут на христианскую кровь.

— Что такое — спросила герцогиня, побледнев. — Гараджия употребляет пленных христиан для ловли пиявок?

— Кого же еще посылать на это дело, когда нет других подходящих людей. Не отправлять же своих воинов, чтобы у них пиявки мало-помалу высосали из жил всю кровь?.. Кому же тогда защищать крепость, в случае если венецианцы вздумают явиться сюда со своим флотом? — говорил турок.

— Пусть лучше мрут с пользой для нас пленники-христиане, не держать же их тут даром да еще возиться с ними.

— Следовательно, вы держите здесь пленников только для того, чтобы заставить их умирать медленной смертью?

— сдавленным голосом продолжала молодая девушка, делавшая над собой почти сверхъестественные усилия, чтобы не разразиться негодованием.

— Конечно, в конце концов они тут все перемрут, — хладнокровно отвечал турецкий капитан. — Гараджия не дает им достаточно отдыха для того, чтобы высосанное из них пиявками количество крови могло опять восстановиться.

— Хотя я и отъявленный враг христиан, но то, что ты говоришь, кажется мне неслыханной жестокостью, не делающей чести сердцу женщины, — не могла не сказать молодая венецианка.

— Может быть, эфенди. Но так как здесь командует внучка Али-паши, то никто не имеет права вмешиваться в ее распоряжения. Даже я не могу возражать ей ни слова, когда вижу явную несправедливость.

— А сколько же у вас пленников?

— Человек двадцать.

— Все из Никосии?

— Да, оттуда, и все они — дворяне.

— Ты знаешь их по именам?

— Некоторых знаю.

— Нет ли между ними капитана по имени Ле-Гюсьер? — продолжала свои расспросы герцогиня, едва скрывая свое волнение.

— Ле-Гюсьер? — повторил турок, видимо, напрягая свою память. — Ах, да, это тот французский дворянин, который находился на службе у венецианской республики… Да, между нашими пленными есть и такой, он также назначен для ловли пиявок.

Герцогиня до крови кусала себе губы, чтобы заглушить крики ужаса и гнева, вырывавшиеся из ее груди. Дрожащими руками отирая со лба холодный пот, она промолчала несколько времени, стараясь вполне овладеть собой, потом по возможности спокойно сказала:

— Из-за этого дворянина я и прибыл сюда.

— Ты желаешь его освободить, ефенди?

— Мне поручено доставить его в Фамагусту.

— Кто дал тебе такое поручение, эфенди?

— Мулей-Эль-Кадель.

— Дамасский Лев! — вскричал турок, и на лице его выразилось глубокое изумление. — Но почему же этот доблестнейший из героев интересуется нашим пленником?

— Не знаю, он мне не говорил об этом.

— Гм!.. Не думаю, эфенди, чтобы Гараджия решилась уступить его. Она, кажется, очень дорожит своими пленниками, и если кто-нибудь из них нужен Мулею-Эль-Каделю, она потребует за него такой большой выкуп, на который едва ли согласится Дамасский Лев.

— Почему же Мулей-Эль-Кадель достаточно богат для того, чтобы выкупить кого он пожелает и за какую угодно цену.

— Я знаю, что его отец одно из самых важных лиц в государстве: родственник султану и страшный богач. Но что же за охота Мулею-Эль-Каделю бросать золото на ветер ради какого-то христианина?

— Ну, уж этого я не знаю, — сказала молодая девушка, которой очень тяжел был этот разговор. — Мое дело исполнить данное им поручение, а зачем ему понадобился этот пленник — меня не касается… Когда же вернется госпожа Гараджия? Мне некогда ждать. У меня немало дел в Фамагусте, да, кроме того, есть и еще поручение от Мустафы.

— Если тебе угодно, я могу проводить тебя к месту ловли пиявок, — предложил турок после некоторого размышления. — Там ты увидишь и нашу госпожу и пленника.

— Хорошо, я согласен отправиться туда, — сказала герцогиня.

— Вот и отлично. Я сейчас прикажу оседлать лошадей. Через несколько минут мы можем отправиться.

Когда турок удалился, чтобы сделать нужные распоряжения, Перпиньяно и Никола Страдного поспешили подойти к молодой девушке, с видом изнеможения опустившей голову на грудь.

— Виконт здесь? — шепотом спросил венецианец.

— Здесь, но, должно быть, мы увидим его в самом жалком положении.

— Почему вы так думаете, синьора? — осведомился грек.

— Он находится вместе с другими пленниками на ловле пиявок в стоячих прудах.

— А, злодеи! — пробормотал Никола, яростно сжимая кулаки и хмуря лицо.

— Разве это такое трудное дело? — удивился Перпиньяно.

— Не только трудное, но прямо ужасное, синьор, — сказал грек. — Я хорошо знаком с этим делом, так как мне пришлось провести за ним немало дней. В один месяц человек так истощается ловлей пиявок, что едва может держаться на ногах от малокровия и сопряженной с этим состоянием слабости. Не дай Бог никому испытать этого!.. Все тело ловца пиявок представляет сплошную язву… Ох, страшно и вспоминать!

— Да неужели эта женщина могла решиться послать на подобную пытку даже такого знатного пленника, как виконт Ле-Гюсьер? — недоумевал лейтенант, точно так же побледневший, как и его спутница.

— Мне сейчас подтвердил это турецкий капитан, — со вздохом проговорила герцогиня.

— Постараемся во что бы то ни стало освободить виконта из этого ужасного положения… Мы не остановимся ни перед чем, даже перед взятием этой крепости, если понадобится, не так ли, Никола?