Меир Шалев - Библия сегодня Страница 27

Иов даже предвосхитил описание, данное Богом, мудрости Творца: «Ибо Он прозирает до концов земли́, и видит под всем небом. Когда Он ветру полагал вес, и располагал воду по мере, когда назначал устав дождю и путь для молнии громоносной».

Попросту говоря, Иов не нуждается в ответах, которые дает ему Бог. Он ни разу ни на йоту не усомнился в величии Бога. Иов просто хочет узнать, где он сбился с пути, и взывает к Богу со всей силой своих мук: «Сколько у меня пороков и грехов? покажи мне беззаконие мое и грех мой. Для чего скрываешь лице Твое, и считаешь меня врагом Тебе?» Этот стих часто цитируют как свидетельство полновесности ответа Бога: самый факт, что он говорит с Иовом, так сказать, лицом к лицу, — уже ответ на все его страдания. Иов чувствовал себя отстраненным от Бога, а потому спросил: «Для чего скрываешь лице Твое?» Теперь, после ответа Бога, он говорит: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя». Иными словами, теперь все тип-топ. Огромное спасибо.

Правда, в разных местах текста Иов изливал свои чувства по поводу отторжения от своего Создателя. Он жалуется, что Бог его покинул, даже стал его врагом. Он говорит: «Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны, не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями». И далее: «Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, — стою, а Ты только смотришь на меня. Ты сделался жестоким ко мне; крепкою рукою враждуешь против меня».

Поскольку богоявлением было удостоено столь малое число людей, действительно есть некоторый повод утверждать, что оно само по себе уже весть, то есть богоявление уже ответ, и оно придало новое измерение отношениям между Иовом и его Создателем.

Да, пожалуй, если бы суть проблемы заключалась в самом богоявлении или будь слова Бога лаконичными и строго относящимися к делу, пусть даже и в озарении божественного краснобайства. Но словоизлияния Бога тянутся бесконечно. Они подробны и требуют подробнейших ответов. Они, как я уже указывал, не впечатляют и ни с какой стороны не удовлетворительны.

Есть и еще одно предположение. Бог, не исключено, грешил преувеличениями, описывая свое величие и могущество в противопоставление беспомощности человека. Так он рисует беспредельность собственной мудрости — которую ум человека постигнуть не в состоянии, — дабы втолковать Иову, что человеку не следует искать нравственную систему поведения там, где ее не существует. Бог пытается разобъяснить Иову, что он, Бог, в своих поступках не руководствуется нравственными нормами людей. Следовательно, у Иова нет права обвинять Бога на основании человеческой морали. Если человечество вообразило, будто Богу положено вести себя согласно человеческим этическим нормам, это его — человечества — проблема. Бога она не касается. Он идет своими неисповедимыми путями, понятными ему, и только ему одному.

Но это заманчивое объяснение опровергается в самой Книге Иова. В конце-то концов сам Бог отрекомендовал Иова как человека непорочного, справедливого, богобоязненного и удаляющегося от зла, и именно это послужило толчком ко всем бедствиям, постигшим Иова. Если Бог исходно судил об Иове в согласии с этими человеческими моральными нормами, он не может отрицать их значимость.

Так какой же ответ может быть дан Иову? Следует понять, что это двоякая проблема. С одной стороны, Книга Иова разбирает моральную проблему, над которой в то или иное время задумывается любой верующий. Результат этих раздумий определяет восприятие Библии. С другой стороны, Иов не просто носитель религиозной проблематики. У него есть свой характер. Он — человек, который потерял своих сыновей и дочерей, человек, у которого внезапно рухнул весь его мир, смертельно больной человек, которого винят в грехах, им не совершенных. Этот тяжко страдающий человек, соскребающий свои струпья черепком и рыдающий от горя и мук, также заслуживает ответа.

Разумеется, мы, премудрые читатели, ответ знаем. Нам известно то, что неизвестно Иову: что Бог заключил пари с дьяволом, а Иов — несчастная жертва жестокого эксперимента, поставленного Богом.

Иов так никогда и не узнал тайну, стоявшую за его неимоверными страданиями. Читатель волен вскочить и прокричать правду, отчаянно размахивая руками в попытке объяснить Иову, что все это надувательство, что его сбили с толку. Но читатель беспомощен. Он вынужден наблюдать, как Бог избирает самый безопасный выход из положения — сокрытие правды. Это простенькое решение предпочиталось власть предержащими на всем протяжении истории, и нетрудно понять почему. Открой Бог Иову, что все его страдания были ему уготованы для того, чтобы Бог мог выиграть пари у дьявола, то Иов проклял бы не только день, в который был рожден, он проклял бы Бога. Ну а Бог не любит проигрывать пари. Проигрывать вообще не в его стиле. С другой стороны, Бог забыл, что мы, читатели, знаем правду. Нам он не может втереть очки своими «ответами из бури». И мы тоже имеем право на удовлетворительное объяснение. К несчастью, мы его никогда не получим.

Конец Книги Иова, видимо, рассчитан на умиротворение растерявшегося читателя. Бог обрушивается на трех друзей Иова: «Вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов». Из этого мы должны понять, что Иов с почетом оправдан. Касательно материального возмещения Бог много обстоятельнее: «И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние; у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери». Иными словами, оно того стоило. Новые верблюды, новые коровы, новые ослицы, новые сыновья, новые дочери — все новое, не бывшее в употреблении, и на едином дыхании. На читателя это производит не очень приятное впечатление: кто-то, очевидно, считает, что потеря верблюдов с ослицами и гибель детей расстроили Иова совершенно одинаково и потому он может быть утешен соответствующей компенсацией.

«Иов всегда был и навсегда останется чисто символическим примером», — говорят некоторые наши мудрецы. Другие утверждают, что нет, Иов существовал на самом деле, а вот его страдания — нет. И написано о них только для того, чтобы показать нам, что, выпади они ему на самом деле, он сумел бы им противостоять. По-видимому, автор этих слов подсознательно Книгу Иова терпеть не может. В любом случае это очень интересный подход к страданиям Иова — заявить, что их никогда не было. Может быть, мудрецы верили, что ответ Бога из бури был ясен, как Божий день, и непреложен, как Божья правда. У верующего выбора нет: он вынужден разбираться с этой проблемой во всех ее теологических сплетениях. Мы, те, кто верит, что ответ Бога был составлен каким-то смертным, пользуемся этим случаем, чтобы воззвать к Богу на будущее выбирать спичрайтеров потолковее.

ДОЛГ ПРИЗЫВАЕТ

Надзиратели же пусть объявят народу, говоря: «кто… обручился с женою и не взял ее, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не взял ее».

Война — дело серьезное, и древние еврейские законотворцы прекрасно это знали. Они считали, что мероприятия подобной важности, решающие вопросы жизни и смерти, не допускают несерьезного к себе отношения и к ним недопустимо приступать легкомысленно. В результате они тщательно обдумали всевозможные последствия призыва.

Глава 20 Второзакония обеспечивает своего рода конституционное военное уложение, которое рассматривает большинство вероятных ситуаций. Во-первых (раздел 2), призывникам требуется словесное ободрение. К ним должен выйти священник и вдохновить их такой вот речью: «Слушай, Израиль! вы сегодня вступаете в сражение с врагами вашими: да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их; ибо Господь, Бог ваш, идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими и спасти вас». Идиоматика могла измениться за три тысячи лет, но суть боевого клича остается неизменной: «За Бога и Отечество, вперед марш!»

Далее кадровые офицеры должны опросить призывников и дать отсрочки по ряду категорий. «Надзиратели же пусть объявят народу, говоря: «кто построил новый дом и не обновил его, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не обновил его». Тот же принцип применялся к человеку, который насадил виноградник и еще не вкусил его плодов или обручился с женою и еще не взял ее. За этими категориями отсрочек стояла идея, что ни от одного человека в Израиле нельзя требовать, чтоб он рисковал смертью в бою до того, как утвердит себя, то есть построит дом и женится. Потенциальному новобранцу предоставлялась отсрочка: «Пусть он остается свободен в доме своем в продолжение одного года и увеселяет жену свою, которую взял».[8] Как заведено, мудрейшие библейские комментаторы особенно усердно истолковывали именно этот пример человеческих слабостей.