Сергей Максимов - Голубое молчание (сборник) Страница 27

СЕВЕРЦЕВ: Не беспокойтесь, когда найдем нужным — отпустим. Так вы не верите в то, что Климов шпион?

ШИРОКОВ: Нет.

СЕВЕРЦЕВ: (показывает чертеж): Чей это чертеж?

ШИРОКОВ (слегка удивлен): Мой… Модель 45…

СЕВЕРЦЕВ: Как он попал в квартиру Климова? (пауза). Я вас спрашиваю, как он попал в квартиру Климова?

ШИРОКОВ: Понятия не имею. Чертеж хранился в конструкторском бюро завода.

СЕВЕРЦЕВ: Однако, он найден у Климова при обыске, в присутствии понятых — служащих гостиницы… Конечно, мы понимаем: вы тут не при чем. Но, видимо, он использовал вас, завязал кое-какие знакомства на заводе…

ШИРОКОВ: Он никогда не был на заводе и никаких знакомств у него там не было.

СЕВЕРЦЕВ: Но не дочь же ваша передала ему этот чертеж.

ШИРОКОВ: Оставьте в покое мою дочь.

СЕВЕРЦЕВ: Но кто же мог?…

ШИРОКОВ: Оставьте в покое мою дочь.

СЕВЕРЦЕВ: Но ведь не святым же духом перелетел чертеж.

ШИРОКОВ: Не знаю. Ничего не знаю.

СЕВЕРЦЕВ: Где вы познакомились с Климовым?

ШИРОКОВ: Вам это известно. Я был в технической командировке. В 45 году. В Вашингтоне. В нашем посольстве.

СЕВЕРЦЕВ: Да ведь мы кое-что знаем о вашем пребывании в Америке. Вы ведь не очень, мягко выражаясь, лояльны к советской власти.

ШИРОКОВ: Слушайте, полковник: ведь я вижу, куда вы клоните. Но дело вот в чем. Мои, быть может, не совсем лояльные, как вы говорите, настроения еще не могут служить поводом к тому, чтобы делать из меня пособника шпионов, вредителей и т. д. Что греха таить — таких, как я, — миллионы, с «настроениями-то»… Но ведь мы честно, а, бывает, и героически работаем — уж такая у нас сложная, противоречивая психология, у людей с «настроениями- то»… Не поручусь, что и у вас их нет, а ведь вы — вона на каком ответственном посту… Давайте-ка на откровенность! Ведь если в вашей квартире установить микрофон…

СЕВЕРЦЕВ: Генерал…

ШИРОКОВ: Да будет вам!… Не поручусь я, что нет их и у товарища… майора. Как, майор, а?

РАСШИВИН: Полковник, я прошу оградить меня от грубостей свидетеля.

СЕВЕРЦЕВ: Товарищ Широков, будьте любезны отвечать только на вопросы.

ШИРОКОВ (вставая): Не поручусь я, что нет их, скажем, и у товарища Молотова. Но это еще не значит, что Вячеслав Михайлович шпион.

СЕВЕРЦЕВ (тоже встает): Генерал…

ШИРОКОВ: И я — не шпион и не вредитель. Я честно, уже много лет, строю нашей стране танки. Дочь моя — отличница-студентка. Моего сына, героя Советского Союза, сбили американские истребители… А вы — эх, вы! — устанавливаете в моем доме микрофоны, подслушиваете… Кому это надо!… (устало садится).

СЕВЕРЦЕВ (тоже садится): Я понимаю ваше раздражение, генерал, и, повторяю, сожалею, очень сожалею. (пауза). Вот что еще, Федор Федорович: меня очень беспокоит тот факт, что вас третий день нет на заводе.

ШИРОКОВ: Я болен.

СЕВЕРЦЕВ: Я — другого мнения. Я полагаю, что ваши семейные дела не дают вам права саботировать производства… Кстати, почему 45-я модель не преодолела бетонного барьера?

ШИРОКОВ: Кто главный конструктор: вы или я?

СЕВЕРЦЕВ: Вы… Я — контроль, в некотором роде.

ШИРОКОВ: Есть технический контроль.

СЕВЕРЦЕВ: И я контроль, Федор Федорович, и я контроль. Зачем вы утяжелили переднюю часть танка?

ШИРОКОВ: Чтобы ноги водителю не калечило на минах.

СЕВЕРЦЕВ: Но танк перестал брать намеченный барьер.

ШИРОКОВ: Позвольте мне уйти… Мы с вами вряд ли поймем друг друга.

СЕВЕРЦЕВ (садится): Одну минуту. Вы иногда работали дома. Климов бывал в вашем кабинете?

ШИРОКОВ: Дома я работал только над некоторыми деталями. Никаких секретных материалов я никогда не приносил с завода на дом.

СЕВЕРЦЕВ: Скажите, ваша дочь…

ШИРОКОВ (гневно): Я же просил оставить в покое мою дочь… И вообще — я вынужден буду, полковник, доложить на осеннем кремлевском совещании товарищу Молотову о том, что…

СЕВЕРЦЕВ: Вы не приглашены на это совещание, генерал.

ШИРОКОВ: Кто сказал?

СЕВЕРЦЕВ: Я, Федор Федорович, сказал.

ШИРОКОВ: Значит, на вас управы нет?

СЕВЕРЦЕВ: Нет, Федор Федорович, нет…

ШИРОКОВ: Слушайте, как вас там… Я не хочу знать ваших подлых замыслов. У меня был дом — полная чаша… Я вижу, как благодаря вам разваливается, гибнет моя семья… Как безжалостно втаптывается в грязь самое дорогое, годами выношенное в сердце… У меня убили сына в бессмысленной, вами — слышите! — вами затеянной войне! У меня искалечили другого сына в другой войне, в танке моей конструкции. Теперь подло, провокаторски — ведь я вас вижу насквозь! — вы хотите погубить любимого человека моей дочери… И, вероятно, погубите, как погубили уже не одну жизнь… Раздавлены миллионы жизней. Ради чего все это? Ведь не ради же идеи о всеобщем счастье, а лишь ради абсолютной, неограниченной власти, которой вы добиваетесь с маниакальным упорством. И ради этой ничтожной цели я строю вам танки, которые десятками тысяч вместе с атомными бомбами обрушатся однажды на человечество и задушат его… Довольно! Я не хочу больше!… Довольно… я не хочу…

(Пауза)

СЕВЕРЦЕВ (тихо, спокойно): И вы носите партийный билет?…

ШИРОКОВ: Возьмите его, возьмите его…(достает партийный билет и кладет па стол) Как говорит Карамазов, «почтительнейше возвращаю» (пауза).

СЕВЕРЦЕВ (встает, подходит к Широкову и кладет ему партийный билет в карман кителя): Дорогой товарищ, ты устал. Нервы твои расстроены. Тебе, в самом деле, надо отдохнуть. Вот последнюю модель закончите — и отправляйтесь-ка месяца на три в санаторий. В самый лучший отправим вас.

ШИРОКОВ: Позвольте мне уйти.

СЕВЕРЦЕВ: Майор, протокол, пожалуйста (Широкову). Подпишите вот здесь. (Широков, не читая, подписывает). Относительно дочери можете быть спокойны. Она — тоже жертва, и мы это понимаем. Но встретиться нам с нею придется. К сожалению, этого избежать нельзя. Всего доброго.

(Расшивин и Широков уходят)

Ну и старикашка!… (в телефон) Особый корпус, пожалуйста… Спасибо… Северцев у телефона. Приведите ко мне арестованного Климова (кладет трубку. Вспыхивает лампочка). Войдите!

РАСШИВИН (входит): Ишь, разбушевался генерал-то наш! Попался бы он мне в 37-м году, я бы из него котлетку сделал.

СЕВЕРЦЕВ: Санаторий-то я ему устрою, конечно… лет на 25. Пусть только работу закончит… Ну, с Климовым у нас, собственно говоря, одни формальности. Режим соблюдается точно?

РАСШИВИН: Да. Два последние дня я не давал ему пить.

СЕВЕРЦЕВ: Очень напуган?

РАСШИВИН: Нет, представьте, хорохорится… Сигнал!

СЕВЕРЦЕВ: Допрос пойдет тем порядком как был запланирован. Возьмем перекрестным… Войдите. (входит Климов в сопровождении конвоира. Северцев конвоиру). Вы свободны.

КОНВОИР: Есть! (уходит, некоторое время Северцев и Расшивин занимаются своими делами, не обращая внимания на арестованного. Климов молча стоит).

КЛИМОВ: Товарищ полковник, я прошу объяснить…

СЕВЕРЦЕВ: Я вам не товарищ… Садитесь (Климов садится). Гражданин Климов…

КЛИМОВ: Дайте мне, пожалуйста, воды… Мне два дня не давали пить…

СЕВЕРЦЕВ (с деланным удивлением): Что вы говорите? Что за безобразие! Майор, почему арестованному не давали воды?

РАСШИВИН: Понятия не имею. Тут какое-то недоразумение.

СЕВЕРЦЕВ: Распорядитесь, пожалуйста (Майор выходит в коридор и быстро возвращается). Гражданин Климов, вам предъявляется обвинение (подает бумагу). Прочтите и распишитесь…

КЛИМОВ (читает): «… предъявлено обвинение по статье 58, пункт 6 Уголовного Кодекса РСФСР». Что это значит?

СЕВЕРЦЕВ: Шпионаж. Да ведь вы, впрочем, знаете…

КЛИМОВ: Что за вздор!

СЕВЕРЦЕВ: Вы — американский шпион.

КЛИМОВ: Вы с ума сошли, товарищ…

СЕВЕРЦЕВ: Я вам, кажется, раз уже запретил называть меня «товарищем».

РАСШИВИН: Брянский волк вам товарищ, а не мы…

СЕВЕРЦЕВ: Повторяю, вы — шпион.

КЛИМОВ: Это не так просто доказать… И вообще: почему до предъявления обвинения меня вот уже десять дней содержат в камере, как собаку. Что это значит?

СЕВЕРЦЕВ: Читайте дальше и распишитесь.

КЛИМОВ (дочитывает документ и возвращает Северцеву): Я никаких бумаг не подписываю и не собираюсь подписывать. Все, что здесь написано — ложь!

СЕВЕРЦЕВ: Так ведь это только формальность — предъявлено обвинение и больше ничего. Вот видите, как вы неумно себя ведете с самого начала. Поймите, я хочу вам искренне помочь в вашем тяжелом положении, а вы… > (вспыхивает лампочка). Войдите! (входит конвоир с бутылкой нарзана). Впрочем, если не хотите подписывать — пожалуйста… Конвой, распишитесь, пожалуйста, за гражданина Климова в том, что ему предъявлено обвинение.