Английский раб султана - Евгений Викторович Старшов Страница 27

Так же и в армии. Простой, сданный в янычары христианский юноша, служа преданно и верно, выходил в полководцы или иные высокие чины. Пример тому — великий зодчий Синан (из более позднего времени), некогда православный византиец, потом ренегат, янычар, сапер и, наконец, архитектор, чьими творениями в Стамбуле и Эдирне (Адрианополе) до сих пор восхищается весь более-менее культурный мир.

Или вот, Месих-паша (он же Мизак-паша, мы еще с ним встретимся), в православии — Мануил Палеолог, племянник последнего византийского императора и брат царевны Софьи, жены Ивана Третьего. Этот человек очень удачно устроился, сменив религию (в 1477 году, чуть позже описываемых событий) и даже став великим визирем. И в то время как его зять Иван Третий скидывал ордынское иго с Руси, в том же 1480 году руководил турецкими войсками, осаждавшими Родос.

Великий воин Албании Георгий Кастриот, более известный как Скандербег, сделал неплохую военную карьеру при султане Мураде Втором, отце Мехмеда Завоевателя, но с готовностью пожертвовал всем ради свободы родины, много лет изничтожая турецких завоевателей.

В более позднее время, при Сулеймане Великолепном и Селиме Втором, был знаменит венгерский ренегат адмирал Пиали-паша. Голодным ребенком его подобрали янычары при осаде Белграда в 1530 году. Он был воспитан при турецком дворе и получил в жены, ни много ни мало, внучку самого султана Сулеймана.

Христиане крепко запомнили этого свирепого турецкого начальника в боях за Триполи и Мальту, а затем за Кипр. (Имя Пиали-паши до сих пор носит одна из улиц христианской Ларнаки.)

В общем, любой талант приветствовался османами, и ему были открыты все пути-дороги. Главное — принять ислам и быть верным рабом султана.

Старичок в зеленой чалме рассказал пленным много подобных нравоучительных примеров (хоть и не мог брать эти примеры из шестнадцатого века, как автор этой книги), а закончил так:

— Я буду вашим мюридом — наставником в вере. Пока, чтобы начать свой спасительный путь, вы только поднимите правую руку — для этого вас раскуют — и произнесите: "Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его". Все, вы — мусульмане. Вас обрежут, и начнется обучение языку, обычаям.

Упоминание обрезания не вызвало у слушателей беспокойства. Израненные в бою, они, кажется, равнодушно отнеслись к перспективе получить еще одну легкую рану.

Старичок невозмутимо продолжал:

— При этом вы будете, дабы и далее оставаться истинными мусульманами, выполнять намазы, то есть молиться. Я обучу вас, как это правильно делать. Будете поститься в священный месяц Рамадан и при всякой возможности подавать милостыню — благо вам будет из чего…

При упоминании денег моряки чуть приободрились, а старичок как будто этого не заметил, хотя явно упомянул об этом с умыслом.

— Знаю, что вы почти все — моряки, — говорил он. — В Алаийе у вас будет хорошо оплачиваемая работа. Ее здесь много, на любой вкус и умение. Здесь снастим корабли великого падишаха, у нас прекрасный док на пять судов. У кого есть предрасположение оставить морское дело и заняться, к примеру, хлопководством — и эта возможность будет ему предоставлена. Если среди вас есть знатоки литейного дела — и это хорошо, мы начинаем отливку пушек в Топхане Куле, арсенальной башне порта.

Слушатели, несмотря на обещанные блага, не изъявляли желания принять истинную веру, поэтому старичок заговорил о тяготах:

— Что вас ожидает с другой стороны, пока вы будете раздумывать: тяжелые труды по починке крепости, которую мы только три года как отбили у нечестивого караманского бея, и посему работы там очень много; 133 башни — не шутка, да еще стены. Будете грузить лес на суда, отправляющиеся в Египет, убирать хлопок, проводить воду. Выбирайте сами, созидать ли вам государство османов, как дом родной, дабы жить в нем в счастливом труде и добром соседстве, либо быть вечными рабами.

"Искуситель" в зеленой чалме взглянул на юного Торнвилля:

— Что же касается рыцаря, он поначалу пойдет служить в крепость и, иншаллах[43], возрастая в чинах и воинском умении, прославит своей доблестью войска великого падишаха. Есть и иной путь: написать на родину, чтобы за него прислал выкуп его достопочтенный дядя. В ожидании этого рыцарь будет искупать свои вины перед Высокой Портой своим трудом во славу Аллаха, пророка его Мохаммеда — да благословит его Аллах и приветствует, — и нашего повелителя Мехмеда Фатиха[44], который является тенью Аллаха на земле, а также великим царем всех царей, правителем бессчетных земель и стран Востока и Запада.

— Как, однако же, вы хорошо обо мне осведомлены! — желчно изрек Торнвилль.

— Ничего удивительного — про тебя все рассказал твой стрелок.

— Это он меня огрел? — спросил Лео.

Турок загадочно закатил глаза вверх и развел руками — понимай, мол, как знаешь, это не мое дело.

— Ничего я никому писать не буду! — заявил Торнвилль.

— Неразумно. В тебе пока не говорит мудрость — может, гнев, может, неразумие, может, рана. Главное, знай, что мы прекрасно напишем твоему дяде и без тебя. Франкские волхвы[45] богаты. Пусть их деньги послужат славе государства османов, Аллах акбар[46]! Но лучше прими мой совет: не дело — воину таскать камни и месить глину. Переходи под зеленое знамя ислама и воюй.

— Ты, турок, не знаешь наших обычаев. Еще менее рыцарское дело — предавать своего Бога.

Старик покачал головой.

— Может, в силу определенного человеческого несовершенства я и вправду не ведаю каких-либо ваших обычаев, однако я знаю много людей — и простых, и знатных, — которые спокойно перешли в ислам и преуспели. Что же, и они, по-твоему, предали Бога? Ты должен знать, что это невозможно, ибо Аллах есть Бог, и ты отрекаешься отнюдь не от Него, но от ложных учений о Нем. Я вижу в тебе острый ум, и мне приятно будет побеседовать с тобой о нашей вере. Гораздо более достоин похвалы тот, кто пришел к познанию Истины своим умом, нежели прикинулся познавшим ее, манимый мирскими благами, оставаясь внутри себя по-прежнему невежей.

— Ты речист и убедителен… — Лео чуть смягчился. — Но пока что я лучше потаскаю камни.

— Это ожидаемо. Человеку на то и дал Аллах разум, чтоб он думал. Богу не может быть угоден несмышленый ишак, особенно если он умножает свою глупость своим упрямством и отказывается принять истинную веру, не слушая доводов. Хотя я слышал, что ваши волхвы рассуждают иначе и считают такое упрямство подвигом…

Видя, что эти рассуждения пока не находят