Эптон Синклер - Зубы Дракона Страница 28

Она не чувствовала себя униженной, играя вторую скрипку в семье, потому была бабушкой. Кроме того, она не забыла урока краха на Уолл-стрите. Пусть Ирма оплачивает семейные счета и нянчит ребенка семьи, а ее свекровь будет делать все, что во власти социальной интриганки высшей квалификации, чтобы рекламировать ее состояние, представлять ее в выгодном свете, способствовать встречам с нужными людьми и созданию правильных впечатлений. Бьюти даже написала матери Ирмы, чтобы убедить ее приехать в Берлин и помочь в решении этой задачи. Между ними не должно быть никакого соперничества или ревности. Напротив, они должны стать партнерами, чтобы Ирма получила все, на что ей дает право ее элегантность, обаяние и социальное положение, Бьюти воздержалась от слова богатство.

Ланни, конечно, должен был активно в этом участвовать. Он сам напросился на эту роль, и теперь не мог отступить. Он должен был позволить портным приходить и примерять свои новые одежды, и терпеливо стоять во время подгонки. Независимо от того, как скучно это было, независимо от того, что он предпочел бы проиграть некоторые новые композиции Хиндемита! Его мать ворчала на него и научила его жену тоже ворчать, такова печальная судьба всех добрых людей. Когда он и Ирма были приглашены на обед к принцу Ильзабургу цу Шварцзальдеру или на бал во дворце барона фон Фридриксбруна, было бы немыслимо Ирму лишить таких почестей, и разразился бы скандал, если бы кто-то другой сопровождал ее.

Но не было никакого скандала, если Йоханнес Робин сопровождал старшую фрау Бэдд, так как всем было известно, что его жена была плохо приспособлена к светской жизни. Бьюти, с другой стороны, позаботилась о своей привлекательности, что никто не мог догадаться, сколько ей лет. Она была пышной уже полностью распустившейся розой. Светское общество ошибалось в своих предположениях относительно хозяина и его гостьи, каждый участник этой странной пары был счастлив со своим супругом, а оба супруга предпочитали оставаться дома. Мама Робин, чтобы следить за двумя младенцами, которых она одинаково обожала. А Парсифаль Дингл, чтобы читать публикации Новой мысли и произносить те молитвы, которые, как он был твердо уверен, влияли на души всех людей, которых он знал, охраняя их от зависти, ненависти, злобы и от полного отсутствия щедрости. У самого Парсифаля было так мало перечисленных мирских пороков, что он даже не считал за унижение, что его жену называют старшей фрау Бэдд.

Еврей, который родился в лачуге с земляным полом при царском режиме, был горд сопровождать обеих дам Бэдд в die grosse Welt44 Берлина. Он так и откровенно сказал им с юмором и без подобострастья. А ещё он заявил, что когда он с ними, то его кровь считается чистой, а его состояние незапятнанным. И добавил, что многие вновь прибывшие Schieber платили миллионы марок за вступление в высшее общество, а он, хитрый, получил всё практически бесплатно. Он мог говорить такие вещи, не просто потому, что Бесс и Ганси породнили их семьи, а потому, что он знал, что нужен Робби Бэдду для бизнеса, как ему самому были нужны дамы Робби в социальной сфере. Честная сделка, и все заинтересованные стороны понимали это.

Так бывший Яша Рабинович из Лодзи дал торжественный прием и бал в честь двух дам Бэдд. Праздничное убранство было тщательно продумано, список гостей усердно изучен, а повара трудились в течение недели, готовя фантастические блюда. Приемные комнаты Мраморного дворца, который был похож на железнодорожный вокзал, напоминали мечту режиссера фильма о Бали или Бразилии. Во всяком случае, это было колоссальное событие, и Йо-ханнес сказал, что магнаты, которые придут, не будут исключительно его собственными деловыми партнерами, государственные деятели, не будут исключительно теми, кто получал от него средства на свои кампании, а члены аристократических семей не будут исключительно теми, кто был должен ему деньги. «Кроме того», — добавил проницательный наблюдатель: «они приведут с собой своих жен и дочерей».

Ланни Бэдд в своем лучшем праздничном костюме, бродил в этом ослепительном обществе, выражал присутствующим уважение, помогая им чувствовать себя как дома, танцевал с любой прусской девочкой-подростком, страдающей от отсутствия внимания, направлял официантов к любой пожилой даме, страдающей желудком. Пожилые дамы с величественными манерами и с большими розовыми бюстами, но без бретелек, и с невероятно голыми спинами. Слуги в розово-зеленых ливреях с золотыми пуговицами, в белых шелковых перчатках, чулках и в лёгких бальных туфлях с розетками. Ланни покорно изучил список важных персонажей и знал, кого приветствовать, не совершая бестактности. Он помог обучить свою жену, так чтобы она могла соответствовать величию своего состояния. Никогда не мечтал о карьере светского бездельника!

«Вы знаете, графа Штубендорфа?» — спросила одна из величественных пожилых валькирий.

«Я никогда не имел чести», — ответил американец: «Но я посещал дом Его превосходительства много раз».

«Действительно?» — вопрошает Его превосходительство. Он высокий и прямой, как шомпол, с острыми, глубокими морщинами, седыми волосами не более, чем на полсантиметра в длину. Его очень яркая новая форма украшена орденами и медалями, которые он заработал в течение четырех лет никогда не забываемой войны.

Ланни объяснил: «Я был большую часть своей жизни другом Курта Мейснера».

«Действительно?» — ответил граф. — «Мы считаем его великим музыкантом, и гордимся им в Штубендорфе.»

«Я провел несколько рождественских каникул в доме Мейснера», — продолжал молодой американец: «Я имел удовольствие слушать ваши обращения к вашим людям каждый год, и я слышал вашего почтенного отца до войны».

«Действительно?» — повторяет снова Его превосходительство: «Я не могу жить там больше, но я возвращаюсь туда два или три раза в год, из-за лояльности к своим людям». Седой воин донес до своего бывшего врага: «Я не могу жить в моем родовом доме, потому что он стал частью Польши и управляется лицами, которых я считаю почти недочеловеками. Вы и ваши армии сделали это, незаконно вмешавшись в дела Германии и выхватив трудные победы у нее из рук. Затем вы ушли, оставив нас на разграбление хищным французам и мелочным торгашам англичанам».

Это был не вопрос для обсуждения. Поэтому Ланни промямлил несколько вежливых слов без особого значения и отошёл к другой группе, размышляя: «Если Йоханнес думает, что он сможет расположить к себе этого джентльмена, то он, безусловно, обманывает самого себя».

Но Ланни сделал ошибку, которую он обнаружил позже, вечером. Чопорный аристократ подошел к нему и заговорил снова более теплым тоном. — «Мистер Бэдд, я осознал, что помню вас в Штубендорфе. Кроме того, Мейснер рассказывал о вас».

«Герр Мейснер относился ко мне, как к одному из своих сыновей», — скромно ответил Ланни.

«Ein braver Mensch[39]», — подтвердил Его превосходительство. — «Его сыновья служили верой и правдой». Он продолжил говорить о семье своего управляющего, от способностей и честности которого он зависел, как до него зависел и его отец. Слушая эти формальные речи, Ланни догадался, что произошло. Пожилая валькирия напомнила графу, что этот счастливчик, молодой Taugenichts,[40] женился на сказочно богатой наследнице. А Его превосходительство предполагал что, это какое-то молодое ничтожество, корчащее из себя важную шишку и заявляющее о своей близости с одним из его сотрудников!

И вот великий аристократ проявляет снисхождение, noblesse oblige[41]. Он все знал про мистера Бэдда, о, конечно! — «Курт Мейс-нер сочинил значительную часть своей музыки в вашем доме, я слышал». Он не добавил: «Я слышал, Курт Мейснер был любовником вашей матери в течение многих лет». Он говорил о композициях Курта и показал, что он действительно знал о них. Echt deutsche Musik[42], которую можно безоговорочно хвалить. Молодого франко-американца, который построил студию для работы немецкого музыкального гения, можно сравнить с юнкером, который предоставил меблированный коттедж для гения и его семьи.

А теперь выяснилось, что Ланни служил секретарем-переводчиком в штате американской Комиссии, которая вела переговоры о мире. «Я хотел бы поговорить с вами о тех парижских днях», — отметил генерал. — «Вы могли бы объяснить некоторые моменты, касающиеся американской позиции, которая всегда была для меня загадкой».

«Я буду рад сделать все возможное», — вежливо сказал Ланни. — «Вы должны понимать, что ваш великолепный Schloss49 произвел большое впечатление на маленького мальчика, и ваш отец, и вы сами казались мне очень важными личностями».

Его превосходительство приветливо улыбнулся. У него не было ни малейшего сомнения, что его отец был великой личностью, и что сейчас он таким же является. «Планируете ли вы приехать в Штубендорф на это Рождество?» — спросил он.