Евгений Сухов - Кандалы для лиходея Страница 28

– В малой гостиной не столь давно проводилась тщательная уборка. Поэтому и мебель аккуратно расставлена, и чистенько везде, – подытожил Иван Федорович.

– Именно так, – кивнул Уфимцев. – Теперь нам с вами остается ответить или на крайний случай выдвинуть предположение относительно следующего вопроса: а почему именно в комнате, где состоялся нелицеприятный разговор двух управляющих имениями графа Виельгорского, Козицкого и Попова, закончившийся криками Попова, была произведена тщательная уборка, в то время как остальные помещения остались нетронутыми? И ответ напрашивается один, в этой комнате убирались, чтобы…

– Уничтожить улики, – продолжил теперь уже за уездного исправника Воловцов.

– Именно так, – согласился Уфимцев. – А уликами этими могли служить пятна крови на мебели и ковре, кровь на орудии убийства…

– Так вы полагаете, что это все же Козицкий убил Попова? – прекрасно зная ответ, спросил Иван Федорович.

– Полагаю и даже очень полагаю, – ответил Павел Ильич. – Убийство было совершено шестого мая именно в этой комнате, которую потом тщательнейшим образом убрали, уничтожив все улики преступления. А орудием убийства, – Уфимцев неожиданно резко повернулся к каминной полке, – могло послужить вон, клеймо, к примеру…

Воловцов проследил за движением исправника и тоже посмотрел на чугунное клеймо. А что, версия Уфимцева была и правда весьма убедительной. Да и Настасья говорила, что Козицкий вспыльчив. Вполне мог в запале схватить это клеймо и ударить им Попова по темечку…

Иван Федорович так и сказал Уфимцеву. На что тот спросил:

– Значит, вы беседовали с ней?

– Без малого час, – ответил Воловцов.

– Ну и как она вам показалась?

– У меня осталось о ней какое-то двоякое впечатление, – произнес Иван Федорович. – Чую, что врет, а верить хочется. Да и странная она какая-то. Мне время от времени казалось, что я разговариваю не с крестьянской девкой, а по меньшей мере с графиней.

– Они это уме-е-еют, – протянул Уфимцев, очевидно, под словом «они» имея в виду не крестьянских девок, а всю бабью породу. – Вот что я вам, Иван Федорович, скажу: лживая она, эта Настасья, от волос до пят! Я доселе еще и не видывал таких…

– Я полагаю, кое в чем она мне не солгала, – задумчиво произнес Иван Федорович, припоминая сегодняшний разговор с Анастасией.

– И в чем же таком она вам не солгала? – с некоторым сарказмом спросил уездный исправник. – Что такого она вам сказала, в чем вы ей поверили, Иван Федорович?

– Она сказала, что никогда не видела Попова… – ответил Воловцов и посмотрел на Павла Ильича.

– Ну как же! Живет с Козицким, Попов приезжал именно к нему, а она его не видела? – усмехнулся Уфимцев. – Быть такого не может!

– Вы меня не дослушали, Павел Ильич, – медленно произнес судебный следователь. – Она сказала, что никогда не видела Попова «живьем».

– Вот как! – откинулся на спинку стула Уфимцев. – Оговорилась. Сейчас, небось, локти себе кусает…

– Не думаю, что такая женщина будет когда-нибудь «кусать себе локти». Выдержка у нее, я вам скажу, – любой мужчина позавидует! Но я не об этом… Вы понимаете, Павел Ильич, что значит эта ее оговорка? – спросил Иван Федорович.

– Конечно, – усмехнулся уездный исправник. – Это значит, что она видела Попова мертвым.

– Именно так…

– Ну, в этом нет ничего удивительного, – Уфимцев принял прежнее положение. – Здесь, в малой гостиной, все замыто. А кто мыл? Кто убирался, вычищая кровь? Господин управляющий Козицкий? Вряд ли. Не мужское это занятие: полы мыть да пыль протирать. Может, уборку производила нанятая на селе баба? Так Самсон Николаевич не такой дурак, чтобы привлекать к этому делу постороннего человека, который может все выболтать. Стало быть, уборкой занималась она, Настасья эта! Более того, она скорее всего помогала своему полюбовнику вытаскивать труп Попова из барского дома и прятать его. Одному с трупом не справиться. Не звать же опять-таки деревенских мужиков на подмогу…

– Что ж, я с вами полностью согласен, – подытожил то ли совещание, то ли дружескую беседу судебный следователь Воловцов. – Эту вашу версию, Павел Ильич, мы с вами и примем за основную. Остается лишь…

– Найти труп Попова, – закончил за Ивана Федоровича Уфимцев. И добавил: – Далеко они его утащить не могли. Закопали где-то здесь, неподалеку. А что у нас расположено недалеко от особняка?

Они встали и подошли к окну. Сумерки еще не легли на землю, и можно было увидеть господский двор с сараем и начинающийся за ним яблонево-вишневый сад.

– Они закопали труп в саду? – скорее подумал вслух, нежели произнес для собеседника Воловцов.

– Возможно, – согласился Уфимцев. – Или спрятали вон в том сарае, – повел Павел Ильич подбородком в сторону довольно ветхого деревянного строения, кажется, закрытого на большой висячий замок. Завтра мы этим и займемся. Не возражаете? – вопросительно посмотрел на судебного следователя уездный исправник.

– Ничуть, – ответил Воловцов.

Глава 12

Третья декада июня 1896 года

В эту ночь Настя спала плохо. Да что там плохо: почитай, и вовсе не спала вплоть до самого утра. Козицкий же пришел под вечер пьяный. Наверное, все время провел в питейном заведении, а иными словами, в кабаке, благо Павловское – село большое, и все, что людям надобно, в нем имеется: церковь, приходская школа, базар, магазин и, конечно же, кабак. Куда ж без кабака русскому человеку? Как тогда прогнать накатившую тоску-печаль? Разве что на луну выть, как волкам-одиночкам, нагоняя уныние и безнадежность. А в уныние при нынешних обстоятельствах впадать никак не пристало. От него соображается плохо и слабость в теле одолевает. В таком состоянии им теперь пребывать нельзя: вон сколько их, полициантов, понаехало, и с ними следователь судебный. Серьезный мужик этот Воловцов, цепкий. Этому ежели палец в рот положить, вмиг откусит. Да что там палец? Всю ладонь! Ухо с ним следует держать востро… А этот, похоже, в уныние все же впал, поэтому и напился. Как пришел – слова не сказал: упал на кровать и уснул. Когда раздевала его, спящего уже, буркнул что-то спросонок, а что – не разобрала: то ли битюг, то ли каюк какой-то. А вот ей не спится, матушка вспомнилась скрюченная. И бабка с ее круглыми глазами и шепотом, что, дескать, непростая ты, внученька, и жизнь твоя будет ох какой не простой…

С этой-то бабки, некогда красавицы Дуняши, и началась история Анастасии Чубаровой…

В одна тысяча восемьсот пятьдесят третьем году тогдашний владелец имения Павловское граф Михаил Михайлович Виельгорский отмечал присвоение ему чина статского советника. Поскольку в тот год стояло необыкновенно жаркое лето, то, совершив все благодарственные визиты московским вельможам, поспособствовавшим получению знатного чина, граф уехал в Павловское, куда созвал гостей – друзей-приятелей и соседских помещиков, – малость попировать.

Стол в большой гостиной, уставленный яствами и питием, был просто сказочен и являл собою предмет, а лучше сказать, образный вид, достойный кисти настоящего художника или пера известного сочинителя.

Двенадцать перемен блюд! Не считая закусок, холодных и горячих, жульенов, пастетов, фруктов и десерту. Наименований напитков было более трех десятков. Не все свадьбы бывают такими, как этот званый обед, каковой устроил граф Виельгорский своим гостям.

Прислуживали гостям кроме лакеев крестьянские девушки в образе нимф, одна другой краше. Их специально выбирал из своих крепостных Михаил Михайлович. А чтобы гостям было приятственно лицезреть этих нимф, он специально выписал из Москвы известного цирюльника, и тот сделал им римские прически, то есть высокие, сложные, с локонами в несколько ярусов и тонкими косичками вдоль шеи. И одел их граф подобающим образом: в прозрачные газовые туники со множеством ниспадающих к подолу складок, украшенные перьями. Когда девушка стояла, о том, что у нее под одеждой, можно было только догадываться и строить всяческие фантазии, но вот когда она шла… Словом, на выряженных нимфами девушек любо-дорого было посмотреть. Вот гости и смотрели. Кто – с восхищением, кто с интересом и любопытством, а кто и с известным желанием, которое находит на мужчин, когда они видят прекрасных полураздетых и прехорошеньких особ, да еще и пребывает подшофе.

Михаил Михайлович был не из той породы гостеприимных и не отягощенных глубокой моралью помещиков, которые, имея гарем из крепостных девушек, дарили их на ночь своим дорогим гостям. Не имел граф Виельгорский и собственно гарема, наличием какового грешил кое-кто из его соседей. Однако беседу в нужном направлении с девицами Михаил Михайлович все же провел. Им надлежало иметь на лице улыбку, быть любезными с его гостями и не отказывать ни в каких просьбах. Иначе могло не поздоровиться и им самим, и их семьям.