Морис Симашко - Маздак Страница 28

Много дней ехал он, подвязанный между двумя мулами, после того как солнце соленой пустыни ударило ему в голову. Конь тогда сам вынес его к каравану. Когда он снова взобрался в седло, они уже оставили в стороне Страну Волков. Красные осыпающиеся горы были впереди, и за ними Хорасан — страна, где восходит солнце над Эраншахром…

8

На краю видимого мира стоял Авраам — сын Вахромея. В пути остались вершины, где камни преображались в белый лед. Но здесь, на ровной земле, только дивы могли насыпать эту гору. Она так и называлась, древняя крепость на горе, — «Дворец Дивов». В старой парфянской рукописи рассказано о царице Вис, запертой здесь когда–то ревнивым мужем. Ее любовник, воитель Рамин, слал ей письма, привязанные к стрелам…

Совы живут сейчас в цитадели. Ее толстые стены пробили когда–то солдаты Искандария, но не стали их восстанавливать. Новый город Маргиана–Александрия был построен рядом, и только окаменевшие кирпичи брали для него из древнего Кеева городища. А потом царь Антиох огородил стеной зеленые поля и сады, и стали называть это место Маргиана–Антиохия. Она ясно видна отсюда, волнистая стена, защищающая Мерв от сыпучего песка и туранцев. А вокруг, во все стороны, лишь голые барханы до горизонта…

Три дня он уже в Мерве, и каждое утро задолго до солнечного восхода взбирается сюда, на искусственную гору. Не верится, что маленькие земные люди могли насыпать эти чудовищные валы. В предутренней чистоте особенно ясно видна граница жизни и смерти. Как меч Джамшида, на треть раздвинул пески желтый Мургаб. Где–то в горах Эраншахра твердая ледовая рукоять, а здесь, в утяжеленном расширении, Мерв. Он синий и зеленый отсюда. Ветви смыкаются над рекой, и только восьмиугольные башенки дасткартов разрывают кое–где сцепившиеся кроны карагачей и платанов…

Великий канаранг Гушнаспдад, военный правитель Хорасана, стал во главе посольства и сразу возненавидел Авраама. Губы на большом отекшем лице по–арийски брезгливо поползли книзу, когда услышал он, что дано Аврааму право ходить где захочется и записывать какие–то сказки. Зато других диперанов посольства он приказал не выпускать из казармы. Все три дня они учились быстрой посадке в седла, чистили двор, сбрую, коней. Слова сказанного, а тем более написанного, не терпел канаранг и вымещал на них свои чувства.

Хоть одно было хорошо, что избавило это наконец Авраама от Льва–Разумника. При царском серебре послан был тот от эранамаркера Иегуды и всю дорогу до Мерва лез Аврааму в душу. На первом же привале подошел он вплотную, взялся за шнуровку куртки, заглянул в глаза.

— Нам предстоит длинная и ответственная дорога, — сказал он. — Очень хорошо, что с посольством едет такой высокообразованный человек, как вы, мар Авраам!..

Впервые назвали его так, и это было приятно. Серьезно, доверительно умел разговаривать Лев–Разумник, так, что человек невольно поднимался в собственных глазах. Самые большие глупости не казались уже такими очевидными. Хотелось слушать и соглашаться. Даже умный, благородный Абба терпел его возле себя и только временами грубо обрывал, когда тупость превосходила всякую меру. Ни единой искры божьей не было в выкаченных глазах Льва–Разумника, но зато считал он лучше всех в Эраншахре. Со сна мог он мгновенно разделить или умножить любые многозначные числа. Зато теперь канаранг Гушнаспдад заставил его пересчитывать серебро, что везли на сорока мулах!..

Молодой воитель Атургундад, племянник канаранга, стал почему–то покровителем Авраама в Мерве. Как и сам канаранг, был он большим и спесивым, а на одутловатом лице читалось такое же закоренелое омерзение ко всему живому и подвижному. Но когда при взгляде на Авраама губы канаранга поползли вниз, у племянника они сразу выровнялись. Воитель Атургундад сам подошел к нему, а великий канаранг отвернулся…

Неустанно ходил Авраам по Мерву. Кружилась голова от звуков и красок. На всех дорогах земли лежит от сотворения мира этот город, и все человеческие боги нашли здесь убежище. Жрецы и монахи населяли его древнюю часть: индийские предсказатели судьбы с их застывшим медным богом, христиане, манихеи, иудейские наставники праведности, даже гуннские шаманы с бубнами сидели на базаре. И жрицы огня Арамати–земли с голыми животами находились при каждом из сорока зороастрийских храмов. Танцы и удовлетворение мужского голода — их пропитание…

А на прямых, как в старых ромейских городах, улицах встречались под косматыми овечьими шапками правильные ромейские лица. И не только от солдат Искандария Великого и Антиоха происходили здешние жители. Много позже парфянский царь Ород расселил здесь, на границе с Тураном, плененные римские легионы консула Марка Красса…

Тяжелая серая пыль лежала на дорогах — та же, из которой высились барханы за Антиоховой стеной. Но, смоченная водой, она буйно рождала все доступные глазу цвета: зеленый, синий, желтый, голубой, багровый. Словно покрашенные были звонкие продолговатые дыни, гигантскими пирамидами уложенные на базаре, оранжевое пламя источали в темной листве персики, и обрызганными кровью казались абрикосовые деревья. А синим, голубым, фиолетовым был виноград. Высоко над головой висели причудливые гроздья величиной с хорошую овцу, и так густо теснились в них ягоды, что становились квадратными, прямоугольными, коническими. Большие зеленые листья прорастали между ними…

И все, все было неправдоподобно сладким. Даже снежно–белая редька и крупный матовый лук елись просто, как яблоки. Сладкими были мясо и рыба в Мургабе.

А ночью одуряюще сладким был воздух. Плоские земляные крыши толщиной в локоть от палящего солнца покрывались грубым полотном и кошмами. Все, что произрастало здесь, резалось, разламывалось и сушилось, испуская невероятные запахи…

И животных эта земля порождала необыкновенных. О кентаврах, полулюдях–полулошадях, рассказывалось в предании у греков–ромеев. Высокие, с длинной сильной шеей кони пустыни представлялись им единым телом с парфянскими лучниками…

Еще одно ромейское сказание понял здесь Авраам. Черные, белые, серебряные были маргианские овцы, и шерсть их отливала чудным лунным блеском. Но когда увидел он знаменитый мервский сур, то сразу вспомнил стихи о Язоне и супруге его — несчастной Медее. Раз в году на полтора миллиона ягнят рождается один урод с руном цвета чистого золота. Его везут отсюда на границу в Лазику для перепродажи, потому что издревле идет он на оторочку мантий для ромейских царей. Порождением Кавказа считали его аргонавты. Вчера дядя Авель бар–Хенанишо сам отобрал две бесценных шкурки, чтобы через сотоварища Леонида Апиона передать в подарок новому кесарю. На волосы младенца походили яркие солнечные завитки, и невозможно было оторвать взгляда от них…

Дасткарты в Мерве стояли нетронутыми. Может быть, обилие плодов было тому причиной или близость к Турану, откуда всякий раз можно ждать вмешательства в случае смуты. Пятую часть из хранилищ роздали здесь великие людям, и никто пока открыто не требовал большего…

Вниз посмотрел Авраам. Полутемно еще было в примыкающих к базару улицах, но двигались уже по ним арбы с громадными, выше лошадиного роста, колесами, на которых легко переезжать ябы с водой. И сам базар уже многоцветно пенился, выплескиваясь под старые крепостные стены. Там, где они обрушились, бесчисленные ковры и кошмы, свертки серебристого атласа, чаны жидкой халвы–мешалло и горы дынь–бахрман хлынули внутрь, захлестывая солдатские казармы…

По ту сторону базара виднелось большое торговое подворье. Три дня уже люди туранского царя с серебряными пластинами в подтверждение их права учитывали товары и деловито прикрепляли к каждому тюку специальную дощечку с печатью. На всем дальнем пути до границ Китая никто не тронет их…

Все таким же суровым был дядя его Авель бар–Хенанишо. Ни единого родственного слова не слышал от него Авраам. Но помнил он сухие теплые руки и кисловатый сок, лившийся на воспаленные губы.

Ночами бодрствовал дядя. Помимо заботы о караване осуществлял он церковные дела. У епископа Мерва был с ним Авраам. Молодым оказался тот, со светлой волнистой бородкой и мукой в глазах. Смертный кашель душил его всякий раз, но епископ сам обошел все сараи и конюшни, благословляя в трудную дорогу людей и скот.

С ними пойдут и десять монахов–проповедников. По ту сторону заброшенной цитадели жили они вместе с совами, уже год ожидая попутного каравана. Навсегда останутся они в Китае, разнося среди язычников свет и слово божье…

Как жена Лота, окаменел вдруг Авраам, когда узнал среди проповедников Тыкву, заблудшего студента академии из Нисибина. Но совсем другим уже стал Тыква. Жесткая складка служения появилась у него на лбу, а глаза смотрели на что–то бесплотное, видимое лишь ему одному. Мешок арамейских грамот и апостольских проповедей был его имуществом…