Александр Антонов - Велиная княгиня. Анна Романовна Страница 28

Анна встретила известие о гибели Мисхира почти покойно, лишь где-то в глубине души у неё прорезалось сострадание к рано покинувшему сей мир рыцарю странствующего ордена «стрельцов». Слушая рассказ Тарса о несчастье близ острова Митилена, она подумала том, что Господь Бог милосерден к ней и не допустил, чтобы она попала под давление братьев и сватов императора Оттона, уберег её от гибели в морской пучине.

В день прибытия скидии на остров всех погибших предали земле по христианскому обычаю. Монахи, которые опекали затворниц, отслужили панихиду и уже вечером справили тризну. Той же вечерней порой Таре попросил царевну Анну выслушать, какие вести он привез из Константинополя, и принять его покаяние. Дослушав Тарса, Анна печально улыбнулась и заметила:

- Вижу, вы живете строго по Господним заповедям: сначала грешите, а потом каетесь.

- Заповеди Господа Бога для нас священны, - ответил Таре.

Анна привела Тарса в дом и приняла его в той же трапезной, где каялся Мисхир. И сидел Таре против Анны и Гликерии на том же месте, где три дня назад сидел его учитель. Глядя на Тарса, Анна отметила, что это два совершенно разных человека. Если у Мисхира было суровое и замкнутое лицо, по которому никогда не угадаешь, о чем он думает, то Таре светился откровенностью и располагал к доверительности. Его темно-серые глаза лучились добром, лицо часто озарялось приветливой улыбкой. Когда Таре сказал, что он был в числе тех, кто похитил царевну и что он вовсе не ведал, ради чего совершено покушение, Анна приняла его исповедь, поверив во все.

- Когда мы с Мисхиром вошли в храм, он прошептал мне, что мы выполняем волю императора. Мог ли я возразить? Только с течением времени я понял, что над нами тяготел преступный замысел. Тогда я был готов отправиться с покаянием к императору Цимисхию. Но он был убит, а идти к новому императору я не рискнул, считая его соучастником злодеяния.

- Ты, славный рыцарь, был недалек от истины. Мои братья Василий и Константин были против моего супружества с князем россиян. Они искали войны с Русью.

- И вот вновь, ваше высочество, россияне добиваются вашей руки, с тем я и спешил на остров Хиос. И хотя послы императора Оттона все ещё в Константинополе и ждут вашего возвращения, отныне у вас есть выбор. Потому скажите, ваша светлость, что вы намерены делать?

У Анны волной подкатилась к сердцу радость: Русь уже не сон, но язь. Теперь все зависело от неё, и Анна сказала:

- Мой славный рыцарь, я зову тебя к себе на службу. И мы завтра неё уедем в Константинополь.

- Я готов к тому и другому, - с поклоном ответил Таре.

На следующий день ранним утром Анна и Гликерия покинули на скидии Тарса остров Хиос, где провели почти семь лет, и отплыли заливом в город Смирну, чтобы, добыв лошадей и карету, отправиться к южному берегу пролива Босфор. Находясь в крайнем возбуждении, Анна уже отваживалась из Босфора плыть в Черное море, добраться до устья Днепра и достичь Киева. Здравый смысл и мудрые предупреждения Гликерия погасили горячий порыв. Чтобы отплыть к русским, все-таки нужно было получить согласие братьев и благословение церкви - к тому обязывал царский титул Анны. Но если бы она знала, что ждет её впереди, то, может быть, и дерзнула бы. Плывя в Смирну, Анна ещё не ведала, что целых восемь лет жизни уйдет у неё на борьбу с братьями, с церковью. Лишь настойчивость россиян и великого князя Владимира помогут Анне вырваться из более тяжкого заточения, чем было на острове Хиос.

Глава десятая. ПЕРУНОВЫ ПРАЗДНИКИ

Вскоре же, как ускакали из стольного града Киева в Царьград Стас Косарь и Борис Путята, на горожан нахлынула новая беда. Воевода Стемид оставил на русской земле ватагу отпетых головорезов. Он высадил их на берег в нескольких верстах от городка Родни. Все они были переодеты в торговых людей, несли товары в коробах, да в них же было спрятано оружие. Так и появились они в киевских посадах, потом и в самом Киеве. А когда отшумело в городе торжество по поводу изгнания варягов, на другую же ночь в Киеве возникли два пожара. Вначале загорелась православная церковь Пресвятой Девы Марии, а спустя какой-то час на Священном холме вспыхнул хворост, которым обложили деревянного бога Перуна. Когда христиане стали тушить пожар в своей церкви, а язычники вызволяли Перуна, на тех и на других напали разбойники с закрытыми лицами и началась резня. Беззащитных людей убивали, бросали в огонь, и мало кому удалось спастись. Разбойники тут же скрылись. Воины из княжеской дружины, которые поспешили к местам разбоя, уже никого не захватили.

Уцелевшие горожане не могли сказать, кто на них напал, никто из нападавших не оставил следов. Своё черное дело люди Стемида исполнили ловко. Оно породило в городе волнения, вспыхнули страсти, пробудились религиозные распри и тоже, как пожар, охватили город. Христиане утверждали, что храм подожгли Перуновы поклонники, а язычники обвиняли христиан в нападении на их святыню, и никто не попытался установить истину мирно. Одна часть горожан подняла оружие на другую, земля обагрилась кровью россиян.

Уже во второй половине ночи в опочивальню князя Владимира прибежал Добрыня, разбудил его и выдохнул:

- Князь-батюшка, беда явилась! В городе люди режут друг друга. Христиане убивают Перуновых детей.

- Поднять дружину! - повелел князь.

- Дружина ждет твоего слова, да сотню ратников я уже послал на Подол.

Владимир быстро оделся, взял оружие и выбежал на теремной двор. Там его ждали три сотни воинов. Князь и Добрыня вскочили на коней и повели дружину усмирять киевлян, затеявших междоусобную резню. Гридни и отроки долго носились по улицам и криками, а то и мечами отрезвляли дерущихся горожан. Лишь на рассвете они поняли, что стали жертвами злого умысла. Однако кое-кто из христиан и язычников злой умысел видел не в себе, а в другом, и было похоже, что тишина в городе наступила временная, чуткая, готовая взорваться и огласиться звоном мечей. Догорала христианская церковь, а искры от пожара запали в души верующих и не гасли.

Но ещё сильнее, чем у христиан, жаждой мщения были поражены души язычников. Когда князь Владимир вернулся на теремной двор, там его ждали городские старцы, блюстители порядка и нравов. Старший из них, жрец Драгомил, с белой бородой по пояс сказал, с чем пришли так рано кияне. Слова Драгомила сильно задели Владимира.

- Тебе, молодой князь, укор делаем: зачем дал волю выкормышам своей бабки? Ты её веру не принял, а потворствуешь. Сходи на Священный холм и увидишь, как христиане надругались и чуть не сожгли нашего бога Перуна, многих наших детей живота лишили.

Нахмурился князь Владимир, обиду за бабушку Ольгу, за великую княгиню, ощутил в груди.

- Ты, Драгомил, хотя и почитаем мною, но великую княгиню Ольгу не тревожь, - твердо ответил он. - Она выстрадала свою веру, пусть же спокойно почивает в райских кущах. А кто на батюшку Перуна, на бога Белеса руку поднял, сие мы узнаем, найдем татей и покараем. Виновным быть брошенными в яму и закопанными. Вот моё слово!

- Сказал хорошо, но слушай моё слово иное, - продолжал старейшина Драгомил. - Испокон веку князья наши новили лики богов, как в великокняжеском тереме утвердились. Зачем обычай нарушил?

Владимир улыбнулся. В груди разлилось тепло от горячего чувства к старцам, потому как упрек был отеческий, справедливый. Так и в Новгороде было. Там он обновил Перуна, прикрепил серебряную голову, поставил на высокий гранит. Князь ласково ответил старцам:

- Спасибо, кияне, за отцовский упрек. Будет вам новина на Священном холме. Перуну, Велесу и Хоросу - всем серебряные лики дам. Батюшку Перуна ещё золотыми усами отличу.

- Он тебя не оставит заботами, - заметил Драгомил.

- Буду помнить о сем.

Владимир хотел добавить, что соберет на Священном холме многих богов, каких чтят верующие на Руси, и устроит пантеон, каковой, слышал он, существует в Корсуне от древности. Но он не успел сказать это.

В этот миг на теремной двор вернулся Добрыня с отрядом гридней и отроков. Между их коней, связанные веревками, волочились три пленника. Они были в грязи, лица побитые, в крови, одежды порваны. Добрыня подскакал к Владимиру:

- Князь-батюшка, вот они, враги россиян, которые нашего бога Перуна осквернили и христиан ущемили.

- Кто они? - спросил Владимир.

- Варяг Стемид своих пособников оставил. Помнишь, как он грозился здесь, на теремном дворе?

- Помню. И татей этих по Швеции помню, как Путята не хотел их нанимать, - сказал Владимир и обратился к старцам: - В полдень поведем их по Киеву и отдадим на суд-расправу громаде. И ты, Драгомил, судьей будешь, да чтобы христиане твое слово услышали.

- Волей твоей и разумом покорен, - ответил Драгомил и поклонился в пояс.

В эту же бурную и трудную для россиян ночь, когда рассвет лишь близился и солнце ещё не показалось, в степях за реками Сурой и Трубежом лавиной катились к Киеву печенеги. Они мчали, чтобы выполнить зов князя Ярополка. Однако перед тем, как степнякам перейти реку Трубеж, они повстречали русича Варяжко. Боярского сына привели к постаревшему князю-кагану Куре, и Варяжко рассказал о том, что произошло за последнее время в Киеве. Но вместо того чтобы увлечь печенегов в поход на Киев, он остудил их пыл, отговаривая Курю ходить на Русь. Изменил прежний порыв Варяжко сон, который посетил молодого воина, когда он спал под ракитовым кустом. Явился Варяжко апостол Андрей Первозванный и сказал: «Не чини князю Владимиру зла и угроз. Он же явится братом твоим во Христе. Тебе с ним вместе радеть и страдать за веру». Громко прозвучали эти слова посланника Господа Бога святого Андрея и запали в душу Варяжко так глубоко, что не давали ему покоя. Потому он и остановил орду кочевников, устрашив их непоборимой силой войска молодого князя Владимира.