Эдуардо Мендоса - Удивительное путешествие Помпония Флата Страница 28

Римляне открыли ворота Храма, когорта быстро заняла все помещения, и в стратегических пунктах были расставлены часовые. Затем Ливиан Малий отправил свободных солдат отдыхать и наконец присоединился к нам. После того как все обменялись приветствиями, мы спросили, каким образом он узнал о нашем бедственном положении и как ему удалось после получения тревожной вести успеть явиться нам на подмогу, на что он ответил:

— Вчера вечером, направляясь в Антиохию, после того как мы выполнили задание правителя Сирии, когорта стала лагерем в семи милях отсюда, и тут у засеки возник некий человек и сказал, что он доставил важное послание. Его без промедления провели в мою палатку, и я увидел юношу необычайной красоты, который сообщил, что он грек по имени Филипп и до вчерашнего дня обитал в Назарете. По его словам, небольшой отряд римских солдат под командованием трибуна попал в серьезную переделку, так как в Назарете начался бунт. Если мы поспешим, удастся избежать кровопролития; в противном же случае вся страна окажется ввергнута в хаос, и вспыхнет междоусобица. Он так на этом настаивал, что я решил отправиться в Назарет, как только Аврора покинет свой сверкающий трон. Перед походом я хотел снова увидеть Филиппа, но он исчез, и никто не мог сказать мне, когда и каким образом он это сделал. Однако грек оставил письмо, велев передать первосвященнику Анану. Я не придал особого значения исчезновению грека, но совета его послушался. И, клянусь Геркулесом, Филипп сказал правду.

— Но остальное при этом выглядит необъяснимым, — заметил я, когда Ливиан Малий завершил свой рассказ. — Скажи, как мог Филипп знать вчера вечером то, что случится сегодня?

— У греков хорошо развито чутье на неприятности, — отозвался Апий Пульхр. — Кроме того, какое нам дело до подоплеки, коль скоро все разрешилось благополучно. Посмотрим же, что содержится в адресованном тебе послании.

— Филипп настаивал, что оно предназначено для первосвященника, — возразил славный Ливиан Малий.

— К нему оно и попадет, после того как я ознакомлюсь с его содержанием. Там могут быть сведения, жизненно важные для интересов Рима.

Ливиан Малий порылся в складках своего плаща и наконец извлек свиток папируса, перевязанный красной лентой. Апий Пульхр выхватил его у того из рук, развязал узел и принялся разворачивать свиток, но тотчас снова свернул, в гневе воскликнув:

— Вероломный грек! Послание написано на его варварском языке!

Первосвященник Анан наконец появился после совершения жертвоприношения, и ему поведали историю Ливиана Малия и вручили свиток с просьбой прочесть послание вслух. Первосвященник пробежал глазами по первым строкам, побледнел и сказал дрожащим голосом:

— Господь — пастырь мой! Это вовсе не рука Филиппа, а рука покойного Эпулона, и, насколько мне дано судить, речь идет о подлинной исповеди.

— В таком случае, Анан, донеси до нас ее содержание и не опускай подробностей.

— Так я и сделаю, если вы не будете строго судить мой перевод. Вот что гласит послание: «Эпулон приветствует Анана. Я рад, если ты находишься в добром здравии, я здоров. И после этой формулы вежливости начну свою исповедь, ибо должен ты знать, что имя мое вовсе не Эпулон, сын Агара, и не купец я по роду занятий, а на самом деле зовусь Тео Баласом. Я тот самый беспощадный разбойник, что много лет держал в страхе всю страну. Я похитил много денег и убил многих невинных людей. Несколько лет тому назад, собрав несметные богатства — плод моих преступлений — и устав от полной опасностей жизни, которую приходилось вести под открытым небом, страдая от ненастья, я решил обосноваться в месте, где никто бы меня не знал, и начать новую жизнь под чужим именем. Я завел семью, женившись на молодой вдове, построил надежный дом, ладил с властями, делал щедрые подношения в Храм и помогал бедным. Сделавшись честным гражданином и завоевав благосклонность священников, я занимался дозволенными торговыми делами, которые увеличили мое богатство. Казалось, все шло в согласии с моими желаниями.

Однако несколько недель тому назад произошел со мной случай, вроде бы ничтожный, но внесший разлад в мою жизнь. Дело было ночью, и все домашние спали — все, кроме меня. А я остался в библиотеке, чтобы придирчиво поразмыслить над условиями одной сделки. Вдруг меня оторвал от работы стук в дверь, я пошел отворить, но за дверью никого не было. Я подумал, что шум произвел ветер или домашнее животное либо он родился в моем воображении. В самом скором времени снова раздался стук, и опять за дверью никого не оказалось. Скорее рассерженный, чем встревоженный, я запер дверь, дважды повернул ключ в замке и забрал его с собой. Когда в третий раз раздался стук, я решил оставаться на месте. Но тут заскрипели дверные петли, я поднял глаза и увидел, что дверь, несмотря на то что ключ лежит на столе справа от меня, сама собой медленно открывается и на пороге возникает человеческая фигура. Потом незваный гость приблизился ко мне, и я понял, что это покойник, успевший основательно разложиться. Он заговорил: „Тео Балас, несколько лет тому назад ты отрезал мне два пальца на руке, чтобы снять перстни, а потом отрубил голову, и теперь я пришел и прошу отдать мне мое“. Сильно напугавшись, я тем не менее нашелся с ответом и объяснил, что перстней у меня уже нет, но я с радостью возмещу их стоимость в золотых монетах. Призрак расхохотался, обнажив острые зубы, и ответил: „Горе мне! Там, где я теперь пребываю, от золота проку мало; нет, я пришел за своими пальцами“. И без лишних слов он схватил мою руку и со страшной силой потянул себе в рот. Я пробудился от собственного крика. В библиотеке никого не было, дверь оставалась закрытой, а ключ лежал рядом со мной на столе.

Не прошло и нескольких дней, как мне приснился похожий сон. На сей раз покойник сказал, что я выколол ему глаза, чтобы он признался, где спрятал сокровища, а может, и просто ради удовольствия, и теперь он, как и тот, предыдущий, явился потребовать то, что ему принадлежит. Я проснулся, когда его когти были готовы выцарапать мне глаза. Мертвец из третьего сна пришел, чтобы получить назад свою печень. И каждый раз видения были столь жизненными, что, проснувшись, я не только не чувствовал облегчения, а, наоборот, погружался в еще большую тревогу.

По слухам, в Назарете жила женщина, обладавшая даром толковать сны. Я отправился к ней и все рассказал, прежде взяв с нее клятву, что она никому не откроет правды, поскольку из моих сновидений легко заключить, кто я такой и кем был прежде. Она обещала хранить тайну, а потом велела мне не бояться ночных гостей. Мертвые, сказала она, занимаются только другими мертвецами. И над тобой, без сомнения, подшутили проказливые духи. Напрасно ты, Тео Балас, отворил дверь, когда в нее постучали в первый раз, потому что стоит отворить им дверь, они будут проникать через нее, когда им заблагорассудится, пока снова не закроешь для них этот путь. Так вот, чтобы избавиться от ночных посещений, тебе надобно всего лишь поменять замок в двери библиотеки. А что касается вещих знаков, то ничего не бойся. В городе тебя никто не может узнать, никто, кроме меня, а от меня твоя тайна никогда не уйдет. Я щедро заплатил ей за совет, при этом отказался от других услуг, которые она тоже мне предложила, и спешно вернулся домой. А на следующее утро послал своего домоправителя за здешним плотником, чтобы тот поменял замок в двери библиотеки. Когда пришел Иосиф, я понял, что на самом деле сны все-таки несли в себе вещий знак, а Зара-самаритянка не сумела верно угадать их смысл. Иосиф тоже узнал меня, сильно при этом изумившись и напугавшись. Мы обменялись резкими словами, и это слышал кое-кто из домашних. В конце концов плотник дал слово не выдавать меня. Тем не менее жизнь моя отныне была в опасности, потому как со всей очевидностью следовало ожидать, что либо он, либо Зара проговорятся, ведь власти, как римские, так и иудейские, назначили за мою голову большую награду. Я задумал план бегства, решив при этом еще и погубить Иосифа, для чего потихоньку вытащил у него из ящика с инструментами стамеску и подсунул туда один из новых ключей. Чтобы осуществить мой план, мне нужна была помощь Зары и ее дочки, чей малый рост позволял проникнуть в библиотеку через узкое окно. Короче говоря, они помогли мне добыть кровь животного и нужное снадобье, а также избавиться от ключа. Меня сочли мертвым и похоронили. На третий день я выбрался из погребальной пещеры. Потом без промедления направился в дом гетеры и убил как ее, так и девчонку, поскольку обе знали, что я задумал и как задуманное осуществил, а также знали, кто я такой на самом деле. Затем я покинул город в уверенности, что Иосифа обвинят в убийстве и казнят и что, вздумай он в доказательство своей невиновности открыть мое имя, ему никто не поверит. Если эта исповедь еще застанет его в живых, с него следует снять все обвинения, ибо не существует на свете человека честнее и праведнее. А я снова возьмусь за старое, и от этой судьбы мне, видно, никогда не уйти. Добавлю, что с ходом времени такое убеждение будет делать меня еще более жестоким. И, начиная новый этап своей жизни, решил я переменить имя и отныне называться Баррабасом, самым страшным из разбойников».