Ладислас Фараго - Дом на Херрен-стрит Страница 28

Позднее, во время налетов американской авиации на Германию, один из крупных заводов рейха был бомбардирован американским летчиком по фотографии, переданной ему перед выполнением задания и доставленной из архивов агентства Координатор информации по совету одного из разведчиков, знавшего о существовании такой фотографии. Этот разведчик вспомнил, что еще задолго до войны собирал для «Координатора информации» фотографии предприятий и заводов, помещавшиеся на фирменных бланках. Фотография упомянутого выше немецкого завода была сделана, что называется, с птичьего полета.

Большую помощь агентство «Координатор информации» оказало и при захвате американцами города Бон (Северная Африка). При этом была использована информация, добытая сотрудницей агентства, которая знала много иностранных языков и регулярно присутствовала на допросах французских инженеров-беженцев из Бона.

И все-таки даже при наличии всех перечисленных выше заслуг общая оценка деятельности американской стратегической разведки, данная Рузвельтом в первой половине 1942 года, была совершенно справедливой: Соединенные Штаты не имели такого разведывательного аппарата, какой требуется великой державе в наши дни для ведения «большой войны».

Наиболее активную роль в военной и военно-морской стратегической разведках США, как уже упоминалось в высказываниях Эйзенхауэра, должны были играть военные и военно-морские атташе. Однако, находясь на положении привилегированной группы, они со временем превратились в касту, которая большую часть своего времени тратила на светские развлечения. Они были склонны скорее приспосабливать свое собственное мышление и образ жизни к господствующим тенденциям в странах, где они проходили службу, чем оставаться истинными патриотами и постоянно быть начеку. Президента Рузвельта огорчала не столько неосведомленность военных атташе, сколько их очевидная предубежденность и необъективность в оценке положения в странах, где они были аккредитованы. В американских анналах истории минувшей войны нет никаких ссылок на то, как военно-морской атташе в Токио капитан 1 ранга Генри Смит-Хаттон информировал военно-морское министерство США о нападении японцев в декабре 1941 года, хотя известно, что он по собственной инициативе сжег свои шифры и секретные бумаги 5 декабря. Смит-Хаттон был ловко дезориентирован японцами, которые умело преподнесли ему отдельные факты, раскрыть внутреннее содержание которых он не смог. За несколько дней до нападения на Пирл-Харбор на улицах Токио и Иокогамы появились большие группы японских военных моряков. Они, очевидно, служили на военных кораблях, которые предположительно должны были находиться в Йокосуке. В действительности же это были солдаты сухопутных войск, переодетые в морскую форму и посланные в города для введения в заблуждение иностранных разведок.

Полковник Ейтс был американским военным атташе в Москве во время нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Вскоре после начала войны он вылетел в Вашингтон для доклада генералу Маршаллу. В этом докладе он дал совершенно неправильную, искаженную и тенденциозную картину положения в Советском Союзе и на советско-германском фронте. В связи с этим генерал Эйзенхауэр вспоминает один забавный инцидент:

«Пример пылкого рвения, с которым мы набрасывались на каждую жалкую кроху информации, казавшуюся нам достоверной, был еще раз продемонстрирован после прибытия в Вашингтон полковника Джона Ретея, который в начале войны был нашим военным атташе в Румынии. Полковник, энергичный офицер, один из лучших наших атташе того времени, был интернирован румынами и позднее перевезен через нейтральный порт в США.

Ретея сразу же пригласили в оперативное управление военного министерства. В своем докладе полковник Ретей заявил, что германская военная машина, с его точки зрения, еще не полностью развернута и что ее мощь настолько велика, что Россия и Великобритания, по всей вероятности, будут раздавлены этой мощью, прежде чем США смогут вмешаться и выручить их. По его подсчетам, немцы имели в то время в резерве 40 тысяч боевых самолетов с обученными летчиками.

Информация Ретея о наличии у немцев в резерве 40 тысяч самолетов вызвала в оперативном управлении явное недоверие. Мы знали, что продвижение немецких войск было только что приостановлено у стен Москвы, и были убеждены в том, что, если бы немцы в действительности обладали такой огромной мощью, о какой говорил Ретей, они не стали бы сохранять свои резервы в тот момент, когда их нужно было использовать для захвата Москвы».

Положение, создавшееся в управлении военно-морской разведки, довольно образно обрисовал в письме одному из своих друзей полковник Джон Томасон. Полковник Томасон писал следующее:

«Наше министерство чем-то очень напоминает внешние завихрения циклонической бури. Все кружится и пляшет. Адмирал Эрнест Кинг назначен начальником адмирала Гарольда Старка. Он взял на себя большую часть функций последнего. К нашей галактике добавилась еще одна планета первой величины. Обе светят, сбивая с толку штурмана.

Адмирал Теодор Уилкинсон возглавляет управление военно-морской разведки. Это третий начальник управления за последние полтора года. Капитан 1 ранга Хирд руководит иностранным отделом, а капитан 1 ранга Уоллер – внутренним. Твой старый дальневосточный отдел находится в надежных руках капитана Артура Макколама. Наши штаты непомерно раздуты. Министерство – самое настоящее пристанище для невежд со связями. По сути дела, управление военно-морской разведки не такое уж плохое, когда речь идет о сборе информации. Но что толку в информации, если она не используется?»

Авторитет управления военно-морской разведки подрывался тем, что оно занимало обособленную и довольно странную позицию и руководствовалось в своей работе явно предвзятыми, надуманными и необъективными положениями и принципами. Офицерский состав управления по традиции был настроен антикоммунистически, и потому оценка, которую давало это управление возможностям Советской Армии, была необъективной: за действительное выдавалось желаемое. Исключение составлял, пожалуй, только офицер, ведавший советским отделом. Этому человеку полагалось, так сказать, по штату знать истинное положение вещей в Советском Союзе, и он действительно знал его лучше других. Это был отпрыск большой семьи военно-морских офицеров, майор корпуса морской пехоты США Эндрю Уайли. Весь советский отдел управления состоял из двух человек: Уайли и его помощника. Отдел занимал одну комнатку, в военно-морском министерстве в Вашингтоне. Майор Уайли превратил эту комнатку в русский оазис. Будучи таким же противником коммунизма, как и другие, майор Уайли имел, однако, какую-то слабость к русскому народу в целом.

Вдохновленный замечательными достижениями советского народа в войне против гитлеровских полчищ, он украсил стены своего кабинета советскими плакатами военного времени и лозунгами, которые передавал ему советский военно-морской атташе, поставил радиолу и часто проигрывал пластинки с красноармейскими песнями.

Объективность в оценке силы Советской Армии поставила майора Уайли в положение полной изоляции от его коллег – офицеров военно-морской разведки. Уайли буквально изгнали из общества, и изгнание это зашло настолько далеко, что его имя исключили даже из списка постоянных докладчиков, информирующих о ходе войны в России на ежедневных оперативных совещаниях, проводившихся в Пентагоне. Коллеги по работе стали избегать Уайли, не желали слушать его рассказов о ходе войны в России и все чаще приглашали для этой цели офицера из управления военной разведки, который рисовал им картину положения в тогдашней России в более пессимистических тонах.

В оперативной комнате Белого дома президент Рузвельт каждое утро выслушивал охи и вздохи руководства управления военной разведки относительно положения в России. Ему были явно не по душе все эти доклады, отчасти потому, что новости были неутешительными, отчасти потому, что в эти доклады просачивались знакомые ему антисоветские мотивы предубежденности и предвзятости. В качестве иммунитета президент Рузвельт выработал в себе предубежденность и предвзятость по отношению к американской разведке в целом и к военной разведке в частности.

Отношение к разведке в Белом доме изменилось настолько, что позднее, когда разведывательная служба значительно улучшила свою работу и руководители разведки пытались убедить президента в необходимости принять ряд важных военно-политических решений, которые смогли бы приблизить конец войны, Рузвельт категорически отказался от всех предложений, потому что не доверял им. По той же причине Рузвельт настаивал на своем мнении относительно слабости движения Сопротивления в Европе, отказывался принимать на веру доклады разведки об острых разногласиях и противоречиях внутри германского верховного командования и отвергал все рекомендации о необходимости внесения изменений в формулировку о безоговорочной капитуляции, хотя данные военной стратегической разведки настоятельно требовали такого изменения.