Переулок Мидак - Нагиб Махфуз Страница 28

Ридвана Аль-Хусейни. И самое лучшее, что она сможет получить от матери в качестве приданого, будут видавшая виды кровать, диван-канапе и несколько медных горшков. После чего ей придётся только драить полы, стряпать, стирать и кормить детей. И по жизни она так и пойдёт — босая да в заплатанном джильбабе. Она содрогнулась, как если бы увидела нечто страшное. Где-то в глубине души её зашевелилась чрезмерная страсть к нарядам и проснулась дикая неприязнь к детям, за которую её попрекали все женщины в переулке.

К ней вновь вернулось то самое мучительное замешательство: она не понимала, верно ли поступила или ошиблась, когда последовала за ним.

Аббас же наслаждался, глядя на неё зачарованным, страстным и полным надежды взглядом. Её молчание и задумчивость лишь усилили его чувства к ней, и голосом, исходившим из самых потаённых уголков сердца, он произнёс:

— Почему ты молчишь, Хамида?… Одно твоё слово исцелит моё сердце и перевернёт весь мир. Мне достаточно всего одного слова. Говори же, Хамида. Прерви молчание.

Однако она так и не проронила ни слова, оставаясь жертвой замешательства. Тогда Аббас снова заговорил:

— Одно твоё слово заполнит мою душу надеждой и счастьем. Ты, верно, даже не знаешь, что сотворила со мной любовь!.. Она вселяет в меня новый дух, который я раньше не имел!.. Она делает меня совершенно новым созданием и подталкивает меня взять этот мир приступом без страха. Ты знала это?… Я очнулся от летаргического сна. И завтра ты увидишь меня новым человеком.

Что всё это значит?… Голова её склонилась с удивлением. Сердце его распирало от удовольствия — он привлёк её внимание, — и с гордостью и пылом он произнёс:

— Да. Положусь на Аллаха и испытаю судьбу, как и другие. Я пойду служить в британскую армию, и кто знает, может и мне посчастливиться поймать удачу, как твоему брату Хусейну.

В глазах её заблестел интерес, и сама того не осознавая, она спросила:

— Правда?… И когда это будет?

Он предпочёл бы, чтобы она говорила о чём-то другом, ощутить её волнение до того, как завладеет её вниманием, услышать милые его уху слова, слыша которые, душа тает от страсти. Однако он считал это внимание маской, с помощью которой она скрывала своё смущение и пылкое чувство, которое было похоже на его собственное, чей секрет вот-вот раскроется. Широко раскрыв губы в улыбке, он сказал:

— Вскоре я отправлюсь в Телль Аль-Кабир, и поначалу буду работать с ежедневным жалованьем в двадцать пять фунтов. Все, с кем я советовался, заверили меня, что это лишь небольшая сумма из тех огромных денег, что получают все, кто работает на армию. Я приложу все усилия для того, чтобы получать самое большее, на что способен. Потом я вернусь сюда после окончания войны — говорят, это не скоро ещё будет — и открою новый парикмахерский салон на Новой дороге или на улице Аль-Азхар, и буду вести безбедную жизнь, которой мы вместе насладимся… Иншалла… Помолись за меня, Хамида.

Что-то новое и доселе неизведанное произошло с ней. Если этот парень будет серьёзен, то кое-что из того, что она жаждала, исполнится. Такую душу, как у неё, несмотря на крайние бунт и алчность, могут успокоить и приручить деньги.

Тоном упрёка Аббас пробормотал:

— Ты разве не хочешь помолиться за меня?

Еле слышным голосом она произнесла слова, ставшие прекрасной мелодией, ласкавшей его слух, хотя голос уступал её красоте:

— Да направит тебя Аллах на удачный путь.

Он радостно выдохнул и ответил:

— Амин. Да внемлет этому господь. Весь мир будет нам улыбаться по воле Аллаха. Твоё довольство для меня — это довольство всего мира… Мне нужно от тебя только, чтобы ты была довольна.

Она постепенно начала выходить из оцепенения, и в темноте, что незаметно подбиралась к ней, обнаружила проблеск света — исходящего от блистающего золота. И даже если он не устраивал её как личность и не возбуждал её, возможно, от него исходил этот блестящий свет, к которому она так стремилась, отвечавший её острой тяге к силе и богатству. И потом, прежде всего, он был единственным молодым человеком, подходящим ей во всём переулке!… И то было правдой, без всякого сомнения. В душу её закралось чувство облегчения, пока она слушала его слова:

— Ты не слышишь меня, Хамида?… Мне нужно от тебя только, чтобы ты была довольна!

На её тонких губах нарисовалась улыбка, и она промямлила:

— Да поможет тебе Аллах преуспеть.

Он в восторге снова сказал:

— Нам не обязательно дожидаться окончания войны!… Мы будем самым счастливыми созданиями во всём переулке.

Она нахмурилась с отвращением, и следующие слова с великим презрением вырвались из её уст без всякого ведома:

— В переулке Мидак!

Он смущённо поглядел на неё и не осмелился встать на защиту переулка, который так любил и предпочитал всему остальному миру. Он встревоженно спрашивал себя: а интересно, презирает ли она этот милый добрый переулок так же, как и её брат — Хусейн? Да, они питались молоком одной и той же кормилицы! И желая стереть неприятное ощущение, причинённое ей, он сказал:

— Мы выберем такое место, которое тебе понравится. Есть Дараса, Гамалийя, Байт Аль-Кади, выбирай себе дом какой только захочешь!

Она очнулась от своего оцепенения и осознала, что сказала больше того, чем стоило говорить, что язык неосознанно выдал её. Она ударила себя по губам, и словно не веря ему, сказала:

— Мой дом?… Какой дом ты имеешь в виду?!… Да какое мне до всего этого дело!

Тоном упрёка он воскликнул:

— Как ты можешь такое говорить?… Разве не достаточно тебе того, что я и так столько страданий перенёс?.. Неужели не знаешь, какой дом я имею в виду?… Да простит тебя Аллах, Хамида. Я имею в виду дом, который мы выберем вместе, даже не так — ты сама его выберешь, какой захочешь, это ведь будет только твой дом, и больше ничей. И как ты уже знаешь, я отправлюсь служить, чтобы приобрести такой дом. Ты помолилась за мой успех, и теперь не избежать счастливой и радостной истины. Так что мы договорились, Хамида,