Елизавета Дворецкая - Ольга, лесная княгиня Страница 29

– Я бы на твоем месте только об этом и думал, – добавил Мистина некоторое время спустя, будто их беседа и не прерывалась. – Все это, – он обвел плетью и причалы, и лодьи, и избушки среди зелени, – ну, пусть не все, но заметная доля, существует сейчас благодаря тебе, твоей отваге и удаче. И Олегу пришла пора с тобой поделиться.

– Я буду получать половину дани с уличей, – напомнил Ингвар.

– И половину отдавать нам с отцом! – оживленно подхватил Мистина. – А все почему? Потому что здесь князь – Олег, а ты… брат его жены. А был бы ты князь – и получал бы не половину дани, а всю.

– И твоя доля была бы вдвое больше.

– Это тоже важно! Но я забочусь о твоей чести.

– О своей позаботься. Как я буду править на Волхове и на нижнем Днепре одновременно? Портки треснут – туда-сюда шагать! Сколько мне крови попортит все это княжье по дороге, а то и сам Олег!

– А ты – ему! Если ты сядешь в уличах, им всем придется ходить в Миклагард мимо твоих земель. И кому они будут кланяться?

– Если я сяду там, отец решит, что я его предал. Что мне плевать на моих предков и их владения. А они за них столько раз кровь проливали.

– Тебе не плевать. Ты сделаешь свои владения такими огромными, что старый хрен Харальд Боезуб сам себя за задницу укусит от зависти!

– Кончай болтать! – с досадой одернул его Ингвар и снова послал коня вперед.

Если Ингвар был честолюбив лишь в глубине души, то у Мистины этого добра хватало на двоих.

Как и прежде, после возвращения из похода они жили в гриде на княжьем дворе, но столовались у Олега, на чем особенно настаивала Мальфрид. Олег Моровлянин занимал прежнее жилье Олега Вещего – не на Киевой горе (она же просто Гора), где ранее обитали князья Киевичи и теперь еще сидела исконная поляская знать, а на вершине правобережья Лыбеди, на круче, которая раньше звалась Лысой горой, а теперь – Олеговой.

Мальфрид встретила обоих парней приветливо, но во взглядах, которые она бросала на Ингвара, и сейчас еще читалось изумление.

За последние три года, что она его не видела, он из отрока стал мужчиной. Годы походов оставили на нем заметный след: на переносице появился шрам «галочкой», не посередине, а ближе к правой брови, концом рассекающий ее. Двух зубов спереди не хватало – сверху и снизу.

Казалось, Мальфрид всякий раз при взгляде на него спрашивает себя: неужели этот коренастый рыжеватый хирдман, просто одетый и молчаливый, и есть ее младший брат?

В далеком детстве она носила его на руках, но он покинул Волховец шестилетним мальчиком. Когда она сама приехала в Киев вместе с мужем, ему было одиннадцать, но тогда он еще не сильно переменился, лишь подрос чуть-чуть. В вышину он тянулся медленно, как это часто бывает с мальчиками, которых обгоняют порой даже младшие сестры. Но теперь он был одного роста с Мальфрид – высокой для женщины – и гораздо шире в плечах. Стройная, белокожая и светлобровая Мальфрид была истинная «лебединая дева», а коренастый Ингвар с его обветренным загорелым лицом казался рядом с ней каким-то двергом. Двое родичей среди чужого племени, они были очень привязаны друг к другу, хотя выражать эту привязанность Ингвар не умел, а Мальфрид не решалась.

Олег тоже был рад гостям.

В Ингваре он давно уже видел не заложника, а брата жены, естественного своего союзника. Недаром именно ему он доверил возглавлять два последних похода.

За столом находился и мальчик – первый и пока единственный сын Олега. Кроме него, за эти годы у княжеской четы родилась лишь одна девочка, Предслава, она была на год моложе брата.

Когда после Свенгельдова похода с Деревлянью заключали новый мирный договор, в него вошел и будущий обмен невестами: Предслава была обещана в жены деревлянскому княжичу Володиславу, а сестра Володислава – сыну Олега. Но Олегова дочь жила дома, а маленькую деревлянскую княжну тогда же и перевезли в Киев: теперь обе девочки, шести и четырех лет, росли под присмотром Мальфрид, будто сестры.

Сыну и наследнику Олега дали сразу два имени: Одд – в честь прадеда, и Святожит – в честь прабабки, моравской княгини Святожизны.

Рослый, как оба родителя, светловолосый мальчик однако не отличался крепким здоровьем: голова его казалась слишком большой, и он был бледен даже теплым летом. Каждую осень и весну он неизменно кашлял и мучился лихорадкой, Мальфрид без конца поила его разными травами и изводилась от беспокойства. По виду неглупый, Оди почти все время молчал.

Именно о нем и зашла речь, когда после еды челядь убрала блюда и миски. Мужчинам налили пива в греческие кубки, а мальчика Мальфрид вручила нянькам, велев отвести его прогуляться. Его уже пора было передавать на воспитание кормильцу и переселять в дружинный дом, но Мальфрид все откладывала этот день, боялась отпустить ребенка от себя, надеясь, что здоровье мальчика окрепнет и он станет более пригоден для обучения всем мужским наукам.

– Ну что ты… присмотрелся? – неуверенно начала Мальфрид, обращаясь к брату.

– К чему? – Он бросил на нее взгляд исподлобья.

– К жизни! – весело пояснил Олег. – Как тут люди живут.

– Не видал я, что ли?

– А ты не думал, чтобы тебе… – продолжала Мальфрид, – чтобы… своим домом зажить? Ты ведь уже не отрок…

– Вот, княгиня-матушка! – радостно подхватил Мистина. – Именно это и я ему говорил совсем недавно, и теми же словами! Пора князюшке своим домом зажить!

Здесь все знали северный язык, но из-за Ингвара говорили по-словенски: именно он, будучи отвезен к словенам еще мальчиком, больше привык к этому языку и предпочитал его даже в дружине, где северные варяги, свеи и урманы составляли большинство.

Ингвар дернул плечом: дескать, не знаю я, мне и так неплохо…

Живя в дружине, он следил только за тем, чтобы его люди не были обижены при дележе средств, полученных из княжьей дани. А как хозяину собственного двора, ему пришлось бы вникать во множество дел, к которым он не имел ни малейшей охоты.

– И жениться бы тебе, а? – Мальфрид подперла подбородок ладонью. – Ты уже в зрелых годах… Как смотришь?

– Надо, надо ему жениться! – снова поддержал Мистина.

– А вы уж и придумали, кого сватать? – Ингвар пристально глянул на Олега, подозревая, что его браком сестра и зять хотят обеспечить какие-то свои выгоды. – Если на хазарке или угрянке какой, то пусть ее леший берет, а не я!

Насчет возможности брака с какой-нибудь ляшской или чешской княжной он промолчал.

Ингвар и его сестра Мальфрид попали в полянскую землю благодаря союзу между владыками южного и северного конца пути из Варяжского моря в Греческое. Однако скоро Ингвар начал понимать, что связями между Волховом и Днепром потребности киевского князя далеко не исчерпываются. Киев поистине был перекрестком миров: путь с севера на юг пересекался здесь с куда более древней дорогой с запада на восток. Через обширные владения Хазарского каганата его купцы имели связи даже с далекой страной Сина, откуда уже лет двести хазарские купцы возили удивительной работы шелк с вытканными драконами. Из Хазарии торговые пути, пролегая через земли угров, русов, уличей, бужан, лендзян, вислян и морован, приводили к Дунаю, где купцы-русы были известны как торговцы воском, рабами, лошадьми. По Дунаю можно было попасть дальше на запад, в Баварию, где обменивали меха – этот столь желанный там товар даже не облагался пошлинами – на соль.

С тех пор как вторжение угров сделало неудобным путь через моравские владения, в земле чехов разросся город Прага; в нем делали «платы» – куски тонкого льняного полотна определенного размера, служившие средством обмена товаров. Даже сам обмен «платов» на какой-то товар уже стали называть словом «платить».

Существовало несколько ответвлений этого пути, а из Германии через Альпы и Венецию товары, в основном – рабов, морем доставляли в сам Кордовский халифат. Уже не первый век хазарские и русские купцы увозили с востока на запад невольников, меха, воск, а обратно везли баварскую соль, угорских и чешских коней, рейнские мечи, дорогие ткани, разные драгоценные изделия.

Чем большая часть этих путей находилась в руках того или иного правителя, тем больше выгод мог он получить от головокружительных связей, начинающихся в Китае и кончающихся в Кордовском халифате.

Это прекрасно понимал и Олег Вещий: заняв киевский «перекресток», он пытался продвинуться и на запад – как можно дальше. В какой-то мере и поэтому, надеясь расширить свое влияние на этих путях, Олег Вещий дал приют изгнанникам – последним моравским Моймировичам, – и даже принял их в семью.

Не все замыслы Вещий сумел осуществить при жизни – он и без того сделал так много, сколько по плечу разве что полубогу. Но теперь Олег-младший, объединяя наследственные права своих моравских и киевских предков, нередко думал о том, какие богатые возможности для него это открывает. Особенно если заручиться поддержкой кого-то из сильных владык – греческих, германских…