Степан Злобин - Степан Разин (Книга 2) Страница 29

– Как ты лаешь такое лицо? – спросил его другой поп.

– Гляди-ка, добра нахватал от бояр за осуждение невинного! Три струга везет, тьфу!

Их разговор услыхал дьячок и рассказал митрополиту Иосифу. Митрополит учинил расспрос и дознался, что поп Василий не в первый раз вел среди духовных лиц подобные «скаредные» речи. Он говорил, что осужденный вселенскими патриархами Никон был сыном мордовского мужика, да высоко вознесся, потому его и сожрали бояре, а патриархи осудили и отрешили его от великого сана корыстью, получив за то большие дары от бояр.

Астраханский митрополит не отправил попа в Патриарший приказ в Москву. Он решил, что расправится сам, и послал Василия в Черный Яр в ссылку. И вот теперь поп пристал к Разину...

– Как же ты, поп, ко мне? Ведь бояре меня зовут врагом церкви! – сказал ему Разин.

– Пустые слова, сын! Правда ведь не в боярских грамотах: она в сердце людском да в делах. А твои дела к правде! – ответил поп.

Разин ему не поверил, но поп, чтобы доказать свою приверженность, не устрашился отправиться с письмами в Астрахань.

Второй посланец Степана был старый слуга князя Семена Львова, однорукий старик из бывших стрельцов.

Поставленный к пытке, однорукий посланец сказал воеводе, что был на струге во время похода с князем.

Он поклялся, что умолял Степана пустить князя вместе с ним в Астрахань, но Разин оставил его у себя.

– Что князь Семен наказал тебе говорить астраханским ворам? – допрашивал его Прозоровский.

– Мне князь ничего не велел, боярин. Вор лишь велел мне тебе дать письмо да немцу, как звать его, экий... ногайцев к стрельбе обучает... с рыжим усом...

– Про немца ты мне не плети. Ты про князя Семена измену без утайки сказывай! – перебил Прозоровский.

– Да что ты, боярин, взбесился! Какая на князе моем измена! Чего ты плетешь! – разозлился старик.

Прозоровский указал подвергнуть его самым жестоким мучениям, требуя, чтобы он говорил об измене князя Семена, что князь Семен был виноват в переходе стрельцов к Разину.

– Ты, боярин, сам боле того виновен. Эк ведь парня молоденького замучил! Стрельцы взглянут – да плачут!.. И речь промеж них такова: «Знать, малый за правду стоял, коль его воевода с такой сатанинской злобой терзал. Кого воевода страшнее мучит, тот человек, знать, нам, черни, добра пожелал!» Ты корыстью да злобой народ подымаешь. Я об том тебе нынче сказать не страшусь: все одно не сносить головы...

Ничего не добившись от старика, Прозоровский велел его вывесть на площадь и отрубить ему голову.

Попу Василию воевода велел забить кляпом рот и посадить его в монастырскую башню в Троицком монастыре, у митрополита Иосифа...

Двое персидских купцов привели двоих ведомых городу нищих, один из них был Тимошка, по кличке Безногий. Персы их увидали, когда они подбирались к стенам, хоронясь в кустах. Вода из митрополичьих прудов в это время хлынула на солончак вокруг Белого города и отрезала нищим обратный путь. Спустившись тогда со стены, персы схватили их.

Угли были еще горячи под дыбой. Прозоровский не медлил. Огнем и щипцами заставил он нищих заговорить, и они признались, что были у Разина, он угощал их в своем шатре едой и питьем и потом отпустил домой, указав, чтобы ночью, в час приступа, они подожгли город.

– Знать, ночью приступа ждать? – спросил воевода.

– Не ведаю, в кую ночь. Того атаман не сказал, – ответил Безногий.

Прозоровский велел палачу забивать ему гвозди под ногти, но Безногий не выдал, когда будет приступ...

Замученных нищих тут же стащили на плаху и отсекли им головы...

Явно, что приступа ждать нужно было без промедления...

Приехал Михайла.

– Ну, Иван, ты как хошь, а я нехристям более верю, чем христианам. Был сейчас у татар в Ямгурчеевом городке. Велел Ямгурчею в стены идти со своими ногайцами... На стены будем ставить татар. Татары на Стеньку серчают. Он у них табуны и овец отбивал. Я сам с ними на стену встану...

– Ведь в город ногаям запрет входить на ночь, ты их оружных хочешь пустить. Измена пойдет!.. – возразил воевода.

Михайла тряхнул головой.

– От русских-то хуже измена!.. К шерти [Приведение к шерти – то же, что к присяге, но не по христианской вере] татар приведи по вере – они уж своих богов никогда не обманут. А русский стрелец ко кресту приложился, присягу дал – да и тут же башку тебе прочь отсечет!..

– С митрополитом советовать надо, – сказал воевода.

Они собрались на митрополичьем дворе – воевода, Михайла, двое стрелецких голов, дьяки, стрелецкие сотники. Митрополит велел звать к себе также пятидесятников и десятников и лучших из старых служилых стрельцов.

Как раз зазвонили к вечерне. Митрополит служил ее сам. Час был ранний, но с моря надвинулись тучи. День помрачнел. Свечи едва рассеивали церковный мрак. Издали доносились раскаты грома. Голос митрополита дрожал и срывался. Молящиеся в церкви томились жарой и вздыхали...

Окончив вечерню, митрополит обратился к собравшимся с проповедью.

– Дерзайте, братие и чада! Ныне время приспело за бога и великого государя умерти. И кто бога и государя отступится, тот во ад поспешает, к диаволу и сатане. Кто же постраждет и ратную смерть от воров примет, тот в царствие божие внидет... – Митрополит прослезился. – Вы лучшие в городе люди, стойте за государя верой и правдою, и за то государева милость да будет с вами. Присягайте, братие, лобзая крест господа нашего Иисуса Христа.

Первым к кресту подошел боярин.

– Именем божьим обещаюсь стоять до смерти, – сказал он, – за государя, за правду божью!

За ним подходили головы, сотники, пятидесятники, десятники и стрельцы, повторяя его слова.

– За правду божью дай бог постоять до конца! – сказал, крестясь, старый стрелец с белыми как снег волосами и бородой, по прозванию Красуля {Прим. стр. 132}.

Окончив молитву, митрополит обратился к нему:

– Станешь ли крепко стоять, Иван?

– Да как же, владыко! Сколь мы годов во стрельцах?! Постоим уж до смерти за божью-то правду! – твердо сказал старик.

Все с облегчением вышли из душной церкви.

– Молодых стрельцов наставляй, Иван, к верности государю. Внушай, поучай, отклоняй от измены! – говорил митрополит на дорогу. – Тебя государь за то наградит.

– Да не сумнись, владыко! Вот нас тут полсотни старых стрельцов. Воевода нас знает, и мы его ведаем. Мы всю жизнь за бояр стояли! – успокаивал старый Красуля митрополита. – Мне скоро седьмой десяток полезет, владыко. Кому и наставить на правое дело стрельцов молодых.

Солнце скрылось за черную тучу, наплывшую с моря. Волга темнела зловещим, тяжелым свинцом. На небо медленно лезли огромные черные и лохматые звери. Где-то еще далеко над морем сверкали частые молнии, глухо рычал отдаленный гром, и казалось, что это рыкают небесные чудища, наползающие на город.

Воевода еще раз в сопровождении немцев объехал все крепостные стены. Сотники подбегали к нему доложить о работах, о крепостном снаряде. Со стен, где топили в котлах смолу, тяжело опускался на город дым, закрывая улицы будто туманом.

С ватагой черкесов примчался Михайла.

– Татары сбежали! – воскликнул он.

– Как?

– Камыш покидали в воду, сверху жердинок наклали. Кто лодками, кто по мосткам... и ушли.

– К вору?

– К Тереку в степи пошли кочевать. Мурза Мурзабек вместе с сыном хотел остаться. Его Ямгурчей избил плетью, связал, как вьюк, – на коня и повез... И улусные люди за ними...

– Не жалей, Михайла, – сказал боярин. – Лучше сейчас изменил Ямгурчей, убежал, чем в город вошел бы да тут учинил измену.

– Хотел я догнать их – да в сабли.

– И саблям иная работа найдется, – утешил боярин брата.

Уже совсем свечерело. В воздухе пахло влагой от надвигавшейся грозы.

Конный черкесский дозор сообщил, что не так далеко видали по берегу конное войско, а на реке – струги.

– Ну, ратную сбрую пора надевать, брат Михайла, – сказал Прозоровский.

Через час воевода с братом и старшим сыном, с дьяками, подьячими, с детьми боярскими и дворянами торжественно вышли из воеводского дома. Все были в кольчугах и колонтарях. Впереди слуги вели запасных коней под чепраками, направляясь в Белый город, к Вознесенским воротам, откуда ждали приступа казаков.

Боярская и дворянская челядь ехала, вооруженная пиками и пищалями.

Воевода велел бить в тулумбасы и в трубы трубить поход. Завыли сполохом церковные колокола.

Улицы наполнила толпа горожан.

– Братья и дети! Кто хочет, идите с нами стоять на воров! Бог наградит вас, и царь не забудет! – говорил горожанам боярин, проезжая по улицам. Но горожане жались к домам, пропуская походное шествие воевод и дворянства.

Воеводские слуги зажгли факелы. Скакали, роняя искры во мраке улиц.

У Вознесенских ворот воевода сошел с коня.

– Зажечь по стенам костры!

Башни выросли из черноты рыжими кирпичными пятнами. В небе не было видно ни единой звезды. Гроза подходила ближе. Частые молнии рвали на небосклоне тучи, и после них ночь еще больше сгущалась. От грома слегка подрагивала земля.