Василий Ян - Огни на курганах Страница 29

Древний старшина и другие старики упали на землю:

– Не гневайся, князь! Наши люди – честные сыны Авесты и верные слуги царя царей. Мы сами обсудим меж собой, кого выбрать, и пришлем все, что требуется для тебя. А сейчас просим отведать нашего хлеба, наших умочей, нон-у-ош и сладких груш с орехами.[104] Пока ты будешь отдыхать, наши девушки тебе попляшут и споют.

Князь прошел в сад старшины. Под старыми грушами пестрели ковры, и на них были расставлены глиняные миски с кислым молоком, сыром и другим угощением. На полянке девушки завели хороводы и запели песни.

К вечеру князь уехал и погнал перед собой выбранных по жребию на войну поселян. Стемнело. Сплющенная, с надутыми щеками, оранжевая луна показалась в глубине ущелья. Крестьяне осторожно опустили Фирака вниз по приставной лестнице и посадили на осла.

– Куда тебя отвезти – в горы, к медным литейщикам-дербикам, или вниз, в долину, на поля Сугуды?

– Мне все равно, – ответил Фирак.

– Отвезем лучше в сторону Мараканды. Там по дорогам народу ходит много, и всякий бросит лежащему лепешку. А в горах холодно, там ты замерзнешь.

Тот крестьянин, которого звали Тараканом, пошел рядом с ослом и весь путь говорил Фираку, как тяжело живется крестьянам:

– Самое главное для нас – получить оружие, а с оружием мы сумеем отстоять наши земли. Что Двурогий, что князья – не одни ли для нас болячки?..

Осел тихо плелся всю ночь до рассвета. Солнце застало путников уже на равнине. Повсюду весело бежала вода в канавках, выведенная из прозрачного горного ручья. В одних местах женщины жали пшеницу, в других крестьяне шли за омачами,[105] покрикивая на рыжих бычков. За ними по взрыхленным бороздам прыгали птицы, отыскивая червей.

Таракан поднял Фирака, как сноп, и опустил в высокую траву на пограничной меже между двумя полями.

– Отсюда ты пробирайся к Мараканде, – сказал он. – Не бойся ничего: протянутая рука тебя прокормит!

…Фирак лежал так тихо, что прямо на него мягкими прыжками выскочил заяц, присел, забарабанил передними лапками, огляделся и, уставившись на Фирака блестящим выпуклым глазом, вдруг бросился в сторону, с шумом пробиваясь сквозь густую траву.

Где-то монотонно позванивали колокольчики. По большой дороге ехали два всадника, вооруженные копьями. Их лица показались Фираку знакомыми: не они ли сторожили ворота персикового сада, когда он ходил туда петь песни около белого дома? Далее трусили, взбивая пыль, навьюченные ослы. Рядом шли погонщики в длинных рубахах. «Хр-хр!» – доносились их покрикивания на ослов.

Еще дальше шагал высокий белый верблюд, украшенный сеткой с малиновой бахромой и с большим колоколом на изогнутой шее. Между двумя горбами сидела тонкая женская фигура. Прозрачное золотисто-оранжевое покрывало спускалось с головы. Тонкая рука со множеством браслетов откинула покрывало, открыв худощавое лицо. Продолговатые темные глаза равнодушно смотрели вдаль. Взгляд на мгновение скользнул по Фираку.

«Милая!» – хотел закричать Фирак, но его тихий, жалобный стон только спугнул куропатку с выводком пестрых птенцов, которые быстро юркнули в гущу травы.

Тонкая рука снова накинула покрывало, и верблюд, покачивая надменной головой, медленно прошел, бесшумно ступая в пыль громадными мохнатыми ногами. Несколько женщин, закутанных в полосатые материи, дремали на разукрашенных лентами и бусами серых мулах, шагавших вслед за верблюдом.

Вся процессия проплыла мимо, как сон, оставив после себя только облако медленно садившейся пыли, и долго еще слышались Фираку удаляющийся звон колокольчиков и хриплые покрикивания погонщиков.

Китайский летописец

Главная торговая площадь города Мараканды тесно застроена рядами лавок. Проходы между ними образуют сеть извилистых улиц и переулков. Перед каждым домом-лавкой у стены – глиняный квадратный выступ, покрытый стертым ковром. С утра на нем разложены различные товары: у одних купцов – глиняные чаши и светильники, ножи, ложки, у других – деревянные ящики с мелкими отделениями и в них кольца с бирюзой, сердоликом, ляпис-лазурью, серьги, цепочки, браслеты, ожерелья, головные гребни, баночки с гвоздичным маслом и мускусной мазью. Среди товара сидит, поджав ноги, сам хозяин, поджидая покупателей. Сзади него раскрыты двойные дверцы и на них на деревянных гвоздях развешаны башмаки, уздечки, ремни, пестрые шарфы, платки, деревянные сандалии. Закрывая дверцы, хозяин сразу прячет половину своих товаров. Тут же согнулся полуголый раб с длинными всклокоченными волосами. Он выстукивает молотком по наковальне, выделывая изогнутый нож или медные щипчики для вырывания волос.

Между соседними лавками протянуты изодранные камышовые циновки. Проходящая толпа то попадает под яркие лучи солнца и на мгновение вспыхивает красными, желтыми, синими цветами пестрых просторных одежд, то снова окунается в тень и движется неясными пятнами.

К площади примыкают переулки, где идет горячая работа. Ряды горшечников, оружейников, красильщиков материй, сапожников целый день, до захода солнца, заняты упорной, непрерывной работой.

В одном переулке несколько лавок было занято торговцами, одетыми по-иному, чем обычные согдские купцы.

Это серы[106] – купцы из страны, лежащей далеко на востоке, за горными хребтами. На них длинные черные или синие халаты, головы обриты, в ушах большие серьги. Этот ряд лавок торгует шелковыми тканями, железными изделиями, божками, сделанными из нефрита и мыльного камня, и лекарствами, дающими старикам силу, молодость и здоровье.

Несколько торговцев-серов шептались, сидя кружком на ковре:

– Почему сегодня такие долгие моления на площади? Уже много лет эта страна живет счастливо и никто ее не тревожит. Если в этой стране избран новый царь, то он уедет отсюда в Сузы, а в Мараканду будет назначен сатрап, который с нас потребует богатых подарков. Смотрите, вот идет Цен Цзы. Что нам скажет его мудрость?

Степенной походкой шел мимо них Цен Цзы, одетый, как и все купцы: на нем наброшен был на левое плечо серый плащ с широкой розовой каймой. Его скошенные полузакрытые глаза глядели устало.

– Привет тебе, Цен Цзы! Остановись, скажи нам, что видел и что ты думаешь обо всем этом.

– Люди хотят крови. Гроза надвигается. Можем ли мы быть спокойны? Если будет война, то у нас отнимут имущество, а может быть, и жизнь.

– Вы слышали? – шептали купцы. – Может быть, отнимут жизнь? Но куда же нам бежать?

– Разве можно бросить наши склады товаров? Что делать?

Цен Цзы повернулся и пошел дальше. Пройдя несколько лавок, он постучал палкой в ворота. Они приоткрылись, сдерживаемые цепью, и Цен Цзы проскользнул внутрь.

Ему низко поклонился изможденный старик в головной желтой повязке. На его темном лице белела жесткая седая борода. Небольшой двор был окружен амбарами с дощатыми навесами. В раскрытую дверь рабы втаскивали полосатые узкие мешки, перевязанные камышовыми веревками. Несколько верблюдов лежало на земле. Густая пыль на них говорила о далеком пути.

Цен Цзы, пройдя калитку, очутился в саду, окруженном высокой глинобитной стеной. Он обогнул темный квадратный бассейн и пошел по прямой дорожке среди аккуратно подстриженных деревьев. В глубине сада была беседка с двухсторонней покатой крышей. Внутри беседки улыбалось застывшей гримасой каменное изваяние.[107] Около трех стен изгибалась кирпичная лежанка,[108] покрытая циновками и волчьими шкурами.

Цен Цзы откинул занавеску на стене и вынул из ниши черную лакированную шкатулку.

Он открыл ее серебряным ключиком и достал пергаментный свиток, бронзовую чернильницу с черным лаком и тростинку.[109] Оставив на полу сандалии, Цен Цзы уселся на лежанке, поджав под себя ноги. Придвинул низенький столик на крохотных ножках, расправил на нем пергаментный свиток, снял крышку чернильницы, осторожно обмакнул тростинку в черный лак и стал быстро ставить правильными рядами значки сверху вниз.

Он писал:

«Продолжаю мое письмо о той стране, куда направили меня добрые духи. Страна называется Кангюй.[110] Она защищена горами и пустынями от вторжения других народов и многие годы живет в счастье и спокойствии, не испытывая бедствий войны.

Эта страна Кангюй лежит на большом пути из страны Небесного спокойствия[111] к Западному морю. Богатые караваны с различными товарами беспрерывно проходят в разных направлениях через эту страну. Как это радует взор!

Жители отличаются замечательными способностями в ремеслах и искусствах. Они высоки ростом.

Бедняки заворачивают голову куском бумажной материи, богатые – куском шелка. Одежду носят бумажную, шерстяную или кожаную. Очень любят торговлю. Но имеют крайнюю склонность к наживе и обману. Какой стыд!