Наталья Павлищева - Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) Страница 29

По пути переполошили несколько погостов, оставленных для охраны подходов к переправе. Сначала их приняли за печенегов, даже костры зажгли сигнальные, но потом, опознав, что свои, тмутараканские, быстро их гасили и давали сигнал, чтоб дальше не опасались. Сфенг даже восхищенно головой качал: а хорошо укрепил рубежи Владимир Святославич!

Дорога пылила, взвиваясь плотным облаком из-под конских копыт и ложась на лица всадников толстым серым слоем. Но кто из воинов заботится о таком? Зато всех поражал вкус воды, пил бы и пил, пока не лопнешь. Сурожцы привыкли к соленому привкусу своей водицы, а здесь среди дубрав она оказалась почти сладкой. Сначала припадали к каждому встреченному ручейку, к каждому колодцу, животы и людей, и лошадей были полны, в них переливалось и булькало. Внутрь уже не лезло, а рот все просил вкусной животворной влаги.

Заметив это, Лазарь распорядился объявить, что пить можно только на привале и лучше по вечерам. Сначала воины зароптали, но они уже и сами поняли, что тяжело ехать с полными животами. Пока шли по старому Залозному шляху, что вел от Киева к Сивашу за солью, повстречали немало возов с этим товаром. Волы, медленно тащившие тяжело груженные возы, едва успевали свернуть в сторону, а сами смерды провожали княжье войско низко кланяясь, крестясь и недоуменно глядя вслед. Кто, куда, зачем?

Искать дорогу в степи не нужно, она за многие десятки лет была вытоптана тысячами конских копыт. Только упрямый подорожник сиротливо приткнулся по бокам, серый от пыли.

Конечно, впереди них летела весть о подходе необычного войска. Сфенг мог бы выпущенной стрелой примчаться к стольному граду и ошарашить его своим появлением, но не хотел этого делать. По дедине и отчине именно он имел право на киевский стол. Коли признают киевляне это право, так примут его, а ежели нет, то тут и спорить не о чем. Биться насмерть с племянниками он не собирался, не дело правителю кровь ближних проливать, власти добиваясь.

Только какие они ближние, если и раза в своей жизни не видел Сфенг ни князя Владимира, ни его сыновей? Даже когда тот женился, то Сфенга в Херсонес на брачный пир не позвал. Чего боялся? Признать, что у него брат в Тмутаракани правит? Да ведь Сфенг на Киев и глазом не вел, пока сам Владимир был жив! И теперь не посмотрел бы, если б племяннички свару не наладили, Русь деля, а главное, чужих привлекая. Последнее дело чужаков на помощь против сродников звать! Владимир вон варягов из-за моря супротив Ярополка привел, чем дело кончилось? По сей день бедой в родне зовут – когда брат на брата.

Сфенг крестился раньше Владимира и тем более не мог понять, почему киевский князь забывает о братолюбии? Одно дело против врагов вставать, совсем другое – против родной крови. А теперь племянники собирались по отцовскому примеру поступать. Что хорошего?

Иногда тмутараканский князь задумывался о том, что будет дальше. Ну, возьмет он Киев, это сделать нетрудно, там, считай, и власти нет, Борис не в счет, он слаб без меры. А как быть дальше? Уже по пути понял, что сидеть в Киеве не сможет, не по нутру ему, Святославова кровь в степную вольницу тянет. Но и оставить город тоже нельзя, мигом польский тесть Святополка к рукам приберет. Свой сын Мстислав слишком молод, чтобы на него Киев оставить.

И чем ближе был Киев, тем чаще задумывался над этим князь Сфенг.

Рядом с князем опытный воевода Лазарь, он молод, но прошел уже не одну битву, умеет с толком распорядиться, дружиной любим. Почему-то у Сфенга мелькнула мысль, что будет на кого Мстислава оставить, Лазарь поможет. Отмахнулся, злясь, что слишком много думает о пророчестве Тегдага. Колдун же не сказал, сколько ему еще жить… А про род – это надолго, род вон Мстиславу продолжать, а потом внукам…

Но пришло время переправляться.

К самой переправе подошли вечером, но подле нее задержались. Начать решили рано поутру, негоже лезть к Киеву в ночь. Выставили стражу зорко смотреть за городом, чтобы не было от него беды. По всему берегу разожгли костры, они полыхали, словно в купальскую ночь, только веселья не было слышно. Воины спали, подложив под головы седла, свернутую одежду, а то и просто кулаки. Тихо всхрапывали в ночи стреноженные кони.

Князь не спал до утра. Лазарь нашел его у реки. Едва слышно всплескивала вода в песчаном ложе, где-то поигрывала припозднившаяся рыба. На другом берегу выше по течению светился огоньками киевский посад. Сфенг смотрел на город князя Святослава и пытался понять: хочет ли быть его князем? Нутро подсказывало, что нет. Сфенга манили степные просторы и гладь Сурожского моря. Все, что он видел на другом берегу и доселе, пока шли вдоль Днепра, было не его. Но теперь уж поздно передумывать, вон Киев, знать бы еще как встретит…

Киев, ошарашенный неожиданным подходом князя из Тмутаракани, ворот не запер, но и восторженно не встречал. Сфенг, привыкший к крикам радости в своем городе, чувствовал себя стесненно. И вообще здесь было все другое, хотя и русское. Нет того простора, который открывался с заборола крепостных стен, глаз всюду натыкается на стену леса или водную гладь. Но если в Тмутаракани эта гладь не имеет края, то в лесной Руси край снова обозначен темной полоской.

Вообще-то Сфенгу некогда было раздумывать о таких вещах, он старался расположить киевлян к себе чем только мог. Раздал большое количество богатств, не видя надобности их хранить. Поил-кормил всех, кто приходил на княжий двор, как это делал князь Владимир. Киевляне не жаловались и против ничего не говорили, но все равно радости не выказывали. Сфенг и его дружина пришли из Степи, откуда всегда появлялась только беда. Кроме того, в его войске было немало чужих по обличью, а вид любого степняка, пусть даже из Тмутаракани, вызывал у киевлян внутреннее содрогание.

Биться с Борисом не пришлось, тот с дружиной, вернее ее остатками, был вне Киева. Часть дружины требовала, чтобы Борис, назначенный прежним князем своим наследником, вернулся в Киев и захватил его. Сфенг не сомневался, что часть горожан поддержит боголюбивого князя, и как тогда быть, не знал. Но тут произошло что-то непонятное.

Князь, как все хорошие воины, спал вполглаза, вполуха, слышал каждый шорох, не то что голос. Тем более там, где его хотя и не хулили, но особо не приветствовали. Потому собачий лай услышал сразу. Беспокойно залаяла сначала одна собака, потом другая. Встревоженных охранниц поддержали подруги, и вот по Киеву уже покатился вал собачьих голосов. И катился он от посада в сторону княжьего двора. Это могло означать только появление гонца.

Какие вести несет? Кто-то из племянников решился-таки подняться на своего дядю? Сфенг был на ногах уже после первых звуков собачьего беспокойства, внимательно прислушиваясь. Слух отменного воина подсказал ему, что перед гонцом спешно распахнули ворота. Тот соскочил с коня, побежал в гридницу. Так и есть, теперь спешили уже к его ложнице. Что? Что там?!

Гридь чуть стукнул в дверь, хорошо зная, что князь услышит и так. Сфенг распахнул ее, впустил охранника.

– Князь Борис убит!

– Где?! Как?

Охранник только мотал головой, давая понять, что не знает.

– Зови гонца!

В ложницу тут же вошел прискакавший гонец. Было видно, что он не жалел ни себя, ни коня.

– Княже, князь Борис убит, и его люди тоже.

– Кем?!

– Неведомо, в ночи зарезали, как тати. Его и его отрока Георгия. С того не могли гривну снять, так голову отрезали.

– Где тела?

– С собой забрали, в шатер завернувши.

– Откуда сие ведомо? Где дружина была?!

– С дружиной князь еще вчера разошелся, не стал на Киев идти, остался лишь с отроками. А рассказал все Моисей Угрин, он уходил ненадолго, а вернулся уже к свершенному. Он твердит, что это Святополковых рук дело, он, мол, окаянный, братьев со света сживает.

– Иди, – махнул рукой Сфенг.

Гонец вышел вон, а князь тяжело задумался. Неужто и впрямь брат на брата так-то пошел? Но к чему Бориса убивать? Тот и мухи не обидит, да и не за ним право на Киев. Чем помешал младший брат старшему, да еще и от старшего князя?

Что-то не вязалось, и это не давало Сфенгу покоя. Он любил, чтобы все было ясно, враг – это враг, друг – друг. Бывало, что друзья предавали, а враги становились друзьями, но все решалось в честном бою. А в Киеве шепчутся по углам, чего-то недоговаривают, все всех опасаются, каждый боится за свою жизнь…

Сфенг вдруг вспомнил о самом Святополке. Как тот мог убить брата или хотя бы отправить убийц, ежели сидит взаперти? Но ближний боярин тут же объяснил, что Святополка освободили сразу по смерти князя Владимира, сбежал он, а вот куда – неизвестно. Сфенг усмехнулся: куда же ему бежать, как не к тестю Болеславу?

– А женка Святополкова куда делась?

– Тоже неведомо, но говорят, не с ним, один он бежал.

Вот еще забота – искать жену князя-племянника! Болеслав спросит и за нее, и за зятя. А спросит, скажем, что с ним бежала! – вдруг решил князь. Ему страстно захотелось обратно в Тмутаракань.