Алекс Ратерфорд - Владыка мира Страница 29

– Я пошлю весть твоему брату?

Хирабай кивнула.

Акбар подождал какое-то время, надеясь, что она произнесет что-то еще. «Я буду любить этого ребенка», – сказала она, но будет ли это так? Если эта женщина ненавидит своего мужа, какую привязанность она может чувствовать к его сыну? На мгновение падишах вспомнил предупреждение суфия. Может, враждебность его жены и есть одна из тех теней вдалеке, которые предстали перед его взором? Последний раз взглянув с надеждой на повернутое вполоборота лицо Хирабай, Акбар оставил ее. Покинув жену, от которой веяло холодом, он почувствовал, как его вновь согревает ощущение счастья. У него будет сын!

– Я нарекаю тебя Салимом в честь святого человека, который предсказал твое рождение.

Держа на согнутой руке изгибающееся тельце своего новорожденного сына, другой рукой Акбар взял блюдце с мелкими золотыми монетками и осторожно осыпал ими голову ребенка. Салим, сжимая крошечные кулаки и молотя ими воздух, хоть и сморщился, но не расплакался. С гордой улыбкой Акбар высоко поднял дитя, чтобы его видели все. Затем он положил его на большую зеленую бархатную подушку, которую придерживал пожилой визирь Джаухар. Сейчас глава уламов, шейх Ахмад, голову которого украшал темный тюрбан, должен был сказать свое слово. Что он на самом деле думал о благословении ребенка от матери-индуски? Его лицо, утопавшее в густой темной бороде, никак не поменяло выражения. Но что бы ни думал шейх, он и его клика потерпели поражение – ведь ребенок все же родился, и ему совершенно все равно, какая в этом мире царит обстановка.

После вознесения хвалы Всевышнему за рождение Салима священник произнес торжественную речь:

– Мы все, кого повелитель призвал сюда, в Сикри, приветствуем благословенное рождение этой озаряющей своим сиянием весь свет жемчужины, обители благополучия и удачи, этого мерцающего в ночи драгоценного камня ларца величия и славы. Принц Салим, да укажет сам Всевышний тебе твой путь и да прольется на тебя океан божественной щедрости…

Той ночью Акбар выскользнул из огромного парчового общего шатра, специально установленного в Сикри для празднований в честь рождения его сына. Ему уже довелось бессвязно голосить песни, кружась рука об руку с Ахмед-ханом и другими военачальниками в каком-то старинном танце моголов – уже не все точно помнили эти движения. Но сейчас правитель кое-что должен был сделать. Подозвав свою лошадь, он сел верхом и, взяв только нескольких своих стражников, медленно поехал сквозь теплую ночь, благоухающую тлением кизяка, который обитатели Сикри жгли в кострах, чтобы готовить вечернюю трапезу. Он направлялся к рибату, где все еще оставалась Хирабай. Глядя в небо, он думал, что звезды, которые так любил его отец Хумаюн, никогда не казались столь яркими и никогда не усеивали небосвод так часто. Именно сейчас они будто испускали особый свет на землю, которая носила его сына, – сына, ради защиты которого он готов на все. Даже сейчас, будучи безмерно счастлив, Акбар не мог забыть предостережения суфия…

– Падишах едет! – прокричал один из его стражников, когда они завидели арочный вход рибата. Воины в оранжевом облачении раджпутов, которым Акбар поручил почетную обязанность защищать госпожу, вышли им навстречу.

– Приветствуем тебя, повелитель.

Акбар спешился, бросил поводья в руки горчи и прошел через ворота в небольшой, слабо освещенный внутренний двор. Когда снова прокричали «Падишах идет!», одна из раджпутских служанок Хирабай вышла из сумрака, неся масляную лампу, крошечное пламя которой мерцало и танцевало.

– Проведи меня к жене, пожалуйста.

Хирабай лежала на низкой кровати, откинувшись на синие полотняные подушки. Она кормила Салима грудью, и Акбар увидел у нее на лице удовлетворенность, которой ему никогда ранее замечать не доводилось. Это выглядело так неожиданно, что ее едва можно было узнать. Но при взгляде на Акбара ее сияющий вид мгновенно потух.

– Что привело тебя сюда? Ты должен быть на празднестве, оказывать почет своим гостям.

– Я внезапно понял, что должен видеть своего сына… и свою жену.

Хирабай ничего не ответила, но отняла Салима от груди и вручила его своей служанке. Ребенок раскричался, недовольный таким внезапным окончанием своей трапезы, но новоиспеченная мать дала девушке знак унести его.

– Хирабай, я приехал сюда, потому что хочу последний раз спросить тебя. Остаток наших жизней Салим будет связывать нас плотью и кровью. Разве нельзя нам забыть прошлое и начать все сначала ради него? Пусть все мои сыновья будут от тебя, чтобы в будущем они могли поддерживать друг друга и помогать друг другу, как и подобает родным братьям.

– Я сделала свое дело. Как я уже тебе говорила, все, что я хочу, это чтобы ты оставил меня в покое. Ты обещал, что так и будет, если я рожу тебе сына. Пусть у других твоих сыновей будут другие матери.

– Положение Салима будет менее безопасным, если он будет окружен лишь единокровными братьями. Они не будут всецело преданы ему. Ты подумала об этом? Разве не должна ты делать все, чтобы защитить его как можно лучше?

– У моего сына в жилах течет кровь раджпутов. Он растопчет любого соперника в пыль. – Хирабай вздернула подбородок.

Акбара переполнило отчаяние от такой бездумной, упрямой гордости и такого ограниченного взгляда на вещи. На мгновение падишах подумал, не сказать ли ей о предупреждениях суфия о том, что могло случиться в будущем, но он знал, что она не послушает. Пусть будет так, но он не желает, чтобы сына воспитала такая женщина.

– Очень хорошо. Я уважаю твою волю. Но тому, чего ты просишь, есть своя цена. Ты сможешь беспрепятственно видеть Салима когда захочешь. Однако я намереваюсь отдать его на воспитание своей матери. У Моголов наследника часто воспитывает старшая женщина в роду, а не кровная мать. Она назначит кормилицу, что также принято у Моголов. Мой сын будет воспитываться как могольский принц, а не как раджпут.

Хирабай смотрела на него, не сводя глаз. Если он ожидал увидеть горе или ярость, то ошибся. Она только плотнее сжала рот – это все, что выдало ее волнение.

– Ты – падишах. Твое слово – закон. – Хирабай сказала это высокомерно, даже надменно.

Он приехал к ней сегодня, чтобы дать ей последний шанс, но ничего не изменилось – открывать свое сердце для него она не желала.

Глава 10

Чудо света

– Ты оказал мне большую честь и возложил на меня большую ответственность, повелитель.

– Я знаю, что ты покажешь себя с наилучшей стороны, Абуль Фазл. Я хочу, чтобы летопись моего правления стала завещанием будущим поколениям. Ты должен писать правдиво – как о плохом, так и о хорошем. Не стремись просто польстить мне.

– Каждое мое слово будет начертано пером, славящим искренность.

Акбар подавил улыбку, глядя на своего недавно назначенного главного летописца. Хотя у него были и другие писцы, он начал понимать, что нужен человек, способный на большее, чем просто записывать его слова – кто-то, кому он сможет доверять, рассказывая о себе, и кто сможет описать все важные моменты его правления, даже когда он сам будет отсутствовать. Абуль Фазл был кривоногий человек немного моложе Акбара. У него была бычья шея и маленькая темная родинка в углу левого глаза. Его отец шейх Мубарак, ученый богослов, привез свою семью ко двору Моголов несколько лет тому назад. Навыки Абуль Фазла и как военачальника, и как знатока придворной дипломатии уже снискали внимание Акбара, но именно его визирь Джаухар рекомендовал ему на эту должность, заметив, что «лукавый и возмутительный льстец Абуль Фазл все же умен и предан; он блестяще умеет оказываться в центре событий и справится с задачей успешнее, чем более скромный или уходящий в сторону человек». Конечно, сияющая улыбка на чисто выбритом лице летописца сказала Акбару, что он весьма доволен оказанной ему честью.

– Ты должен уделить особое внимание описанию реформ, которые я намереваюсь провести в области управления империей. Эта летопись главным образом должна стать назиданием для моих преемников.

– Безусловно, повелитель.

Абуль Фазл подал слуге знак взмахом руки, унизанной множеством колец. Тот поставил перед ним вырезанную из тутового древа наклонную доску для письма и вручил ему бумагу, перо и чернила.

– Тогда приступим.

Акбар встал и начал прохаживаться взад-вперед по своим покоям. Через арочный проем он видел, как слуги шествуют на верблюдах вдоль залитых солнечным светом берегов Джамны, а по ту сторону воды его придворные – у одного был ястреб на запястье – шли на охоту. Ему очень хотелось сейчас оказаться вместе с ними, но дело всегда должно быть превыше удовольствий.

– Я уже принял несколько важных решений. Во‑первых, я хочу ввести единую иерархию для всех своих чиновников. Каждый из них, и не только на военной должности, будет числиться командующим определенным числом воинов. Это тебя удивляет, Абуль Фазл, но в такой большой и разрозненной империи я должен найти способ сделать управление единообразным и последовательным. Даже главный распорядитель дворцовой кухни будет задействован – к нему будут относиться шестьсот воинов. Ты, как мой советник и летописец, получишь в командование четыре тысячи.