Александр Струев - Царство. 1955–1957 Страница 29

— Второе сентября.

— Не возражаете, если праздник строителя будем праздновать шестого?

— Не возражаем!

— Видите, не зря мы собрание провели! — взмахнул рукой Никита Сергеевич.

В Москве опадала листва, все отчетливей проступала неприветливая серость, в ветре сквозило одиночество и какая-то обездоленная пустота. Птицы огромными долгими стаями улетали на юг, одни хрипло каркающие вороны да суетливые городские голуби на зимовку остались. Голуби набивались по чердакам, где зимовали нахохлившейся гурьбой, а вот вороны, одинокие странники, хоронились от холода, где придется. Сильные птицы, неприхотливые, но зловещие. Ночами на дорогах подмерзала вода, оттаивая лишь днем, когда из-за туч ненадолго появлялось подслеповатое осеннее солнце, а со вчерашнего дня лужи так и не отмерзли, с неба срывались крупинки снега. Еще не мело, но присутствие холодов пробирало насквозь, хотя синоптики обещали к концу недели резкое потепление. Вечно они ошибаются, эти синоптики!

Никита Сергеевич перелистывал «Правду». Не нравилось ему, что в центральной газете мало места уделяется целине. После пожара приходилось многое выстраивать заново. Брежнев в Казахстане старался. Нина Петровна симпатизировала ему и его жене Виктории. Когда Брежневы появлялись в Москве, непременно приглашала Викторию Петровну в театры, а домой — так обязательно.

Просмотрев газету, Первый Секретарь потянулся за корреспонденцией, которую в специальной папке с золотым тиснением «Почта», каждое утро подавали помощники. Самым первым лежало письмо из Академии наук.

— Шо ученые мужи накалякали? — Никита Сергеевич поднес бумагу к глазам.

С первых же строк он оказался точно под ледяным душем. Речь шла о президенте Академии сельскохозяйственных наук Лысенко. Академики писали, что Трофим Денисович никакой не ученый, а фальсификатор. Что своими лженаучными теориями наносит непоправимый ущерб экономике, а его защитник и сподвижник, министр сельского хозяйства Лобанов, мошенника целиком покрывает, потому и сам стал сельхозакадемиком, да к тому же вице-президентом ВАСХНИЛ. Так называемые «лысенковские открытия», писалось в этом крамольном письме, высосаны из пальца и, говоря начистоту, — авантюра. Высмеивали и то, что Лысенко и Лобанов выдавали себя за последователей Мичурина, которого, в свою очередь, характеризовали как неуча и самодура.

Хрущев похолодел от возмущения — еще при Сталине мичуринскую агробиологию подняли на высоту, а Лысенко, при том же Сталине, стал Героем Социалистического Труда! Методы предложенных им посадок применялись с 1937 года. На протяжении почти двадцати лет Лысенко являлся флагманом сельского хозяйства, выступал на международных симпозиумах, всесоюзных семинарах, а в письме его выставили жуликом и мистификатором! Лобанов и Лысенко первыми поддержали идею освоения целины, а эти хитроумные гении притаились, как мыши, ни да тебе, ни нет! У Хрущева по спине ползали мурашки — вопиющая бумага! Подписей под письмом была уйма. Встречались и хорошо знакомые фамилии, и совершенно незнакомые. Среди прочих Никита Сергеевич разглядел автографы атомщиков Зельдовича, Тамма, Сахарова, Леонтовича, математика Келдыша — это особо смутило Первого Секретаря.

— Как же так? — вглядываясь в фамилии, шептал он. — Невозможно!

Триста человек подписало обращение в Центральный Комитет. Хрущев стал с пристрастием изучать подписи и должности.

— Академик Немчинов куда лезет, он же философ! А Орлов из Института палеонтологии почему здесь? А лесник Сукачев?! Ну не бред ли? Это возмутительно! И Харитон подписал, и Капица. Стыдоба, стыдоба! Постеснялись бы! Если какой-нибудь литератор или лесник в физику нос сунет и начнет советы давать, небось зашикают! Как образованные люди могли поставить подпись под подобной возмутительной бумагой? Тут очевидно сговор!

В негодовании Никита Сергеевич сорвал телефонную трубку и приказал соединить с Брежневым.

— Леонид! — прокричал Хрущев. — Академики на Лысенко пасквиль накатали. Пишут, что он шарлатан! И Лобанова к нему пристроили!

— Поклеп, — спокойно отозвался Брежнев. — Я не верю.

— И я не верю, — тяжело дышал Первый Секретарь. — Но ведь триста человек подписали, разве ж такое возможно?!

— У нас, Никита Сергеевич, всякое возможно, — отозвался Леонид Ильич. — При желании и тысяча человек подпишется, и десять тысяч, вы же знаете.

— Знаю! — уныло согласился руководитель компартии.

— Трофим Денисович великий практик, — продолжал Брежнев, — трудоголик и фанат своего дела. Пусть в чем-то ошибся, ложным путем шел, но наука и есть поиск, метод проб и ошибок. Известно, что количество неизбежно переходит в качество, — заключил целинник. — И Пал Палыч дельный министр. Я не могу с мнением авторов согласиться.

— Правильно говоришь!

— Кроме Лысенко и Лобанова, кого можно в агрономической науке выделить? Полевода Мальцева, профессоров Чижевского, Лорху, Лесничего? Пустовойт еще есть. Другие на ум не приходят.

— Терентий Семенович Мальцев от Лысенко в восторге и огромное уважение к Лобанову испытывает! — закивал Первый Секретарь.

— Есть перечисленные фамилии в списке подписавших бумагу? — поинтересовался Брежнев.

— Таких нет.

— Непрофильные мыслители с чего взяли, что Лобанов профан, а Лысенко фальсификатор? Они, что, ботаники?!

— Геолог про картошку рассуждает, физик про свеклу! — прохрипел в трубку Никита Сергеевич.

— У нас с вами одно мнение, заврались! — констатировал Брежнев.

— Мичурина вспомнили, что он неуч, три класса окончил, что пьяница! — негодовал Первый Секретарь.

— В руководстве государства людей без образования хватает, а разве они не на своем месте? На своем. Кто с упорством трудится, любого теоретика за пояс заткнет, по одним книгам сути не нащупать, тут с головой окунуться надо. Практик всегда на переднем краю, а выпусти заумных умников — не уверен, что дело вперед побежит! — продолжал Брежнев. — А про Мичурина и Лысенко давно анекдоты ходят.

— Знаешь, что ли?

— Послушайте. — Леонид Ильич кашлянул. — У академика Лысенко спрашивают: «Скажите, как умер Мичурин?»

— Ну?

— Упал с ветки арбуза!

— Бестолочи! Ладно, Леня, работай! — попрощался Первый Секретарь. На сердце у него отлегло.

Из приемной доложили, что подъехал Шепилов. Хрущев встретил нового министра иностранных дел хмуро.

— Вот сижу, Дмитрий Трофимович, писанину академическую разбираю. Лысенко ругают. — Никита Сергеевич протянул бумагу.

Шепилов надел очки, и внимательно прочитал текст.

— Что думаешь?

— В сельском хозяйстве вы — высший авторитет, — осторожно начал министр иностранных дел. Он-то знал, что в научных кругах давно ходят разговоры, осуждающие Лысенко. И отношение к министру сельского хозяйства Лобанову было резко негативное. Но принимая во внимание симпатии Первого Секретаря, предусмотрительно выговорил: — Торопятся!

— И Брежнев сказал — поклеп! — просиял Никита Сергеевич.

Шепилов утвердительно кивнул головой.

— В ЦК обратиться не постеснялись! Прямо мне в руки пасквиль подсунули, минуя сельхозотдел. С этим еще разобраться надо!

— Трофим Денисович в науке не новичок, его работы вся страна знает, — поддакивал Шепилов.

— Ты, Дима, сам ученый, а ведь не лезешь не в свое дело! Если врач в ракетостроении начнет советы давать, а биолог — в металлургии, что получится? Бардак получится. Мы выскочкам зад надерем!

Хрущев вызвал Демичева.

— Возьми-ка это письмо и составь по авторам справку, кто какой наукой занимается, какие имеет основные труды, открытия какие. Понятно?

— Понятно.

Помощник ушел.

— Посмотришь, Дмитрий Трофимович, что большинство из них, — Хрущев постучал указательным пальцем по крамольной бумаге, — к сельскому хозяйству касательства не имеют. Ох, вы у меня попляшете! Хорошо, у президента Академии наук ума хватило этот пасквиль не подписать. Давай Алпатова ко мне! — сняв телефонную трубку, выкрикнул Хрущев.

Шепилов с одобрением смотрел на руководителя.

— Т-а-а-а-к! — потирал руки Первый Секретарь.

— Я, Никита Сергеевич, пришел по Америке посоветоваться.

— Говори!

— Американцы хотят в Москве выставку провести, показать успехи техники, промышленности, словом, свои достижения продемонстрировать, американский образ жизни, так сказать. Разрешим?

— С Америкой надо налаживать живые, неформальные отношения. У меня возражений нет, самому интересно поглядеть, хотя, пожалуй, сплошное очковтирательство будет, иначе зачем выставки нужны? Хорошо б и нашу выставку в Америку послать, предлагай им в форме обмена делать. У нас тоже успехи грандиозные. Подумаем, чем блеснуть. И начини, Дима, разговор о моей поездке в Соединенные Штаты. Хочу глазами Америку оглядеть.