Александр Сегень - Невская битва. Солнце земли русской Страница 29

За финскими дуболомами на семи шнеках плыли веселые готландцы под яркими, в золотую и серебряную полоску, стягами.

Наконец, далее, на сорока двух шнеках двигалось самое многочисленное войско, возглавляемое вождем всего похода — ярлом[78] Улофом Фаси, двоюродным братом Биргера. Огромное знамя короля Швеции украшало шнеку, на которой плыл Улоф, — золотое, с двумя идущими друг другу навстречу алыми львами. Замыкала движение кораблей шнека с несколькими епископами и монахами, плывущими, чтобы крестить местных варваров в папскую веру.

Рассвет вставал над Ингерманландией, и Биргер знал твердо — это рассвет славы всего намеченного похода. Разгромив Александра, он станет ярлом и отодвинет плечом главного соперника — Улофа.

По берегам реки — то там, то сям — виднелись убогие деревеньки, но скот пасся в достаточном количестве, чтобы можно было рассчитывать на долгое снабжение войск едой и молоком. Проплыв немного, вскоре свернули резко вправо, и теперь солнце вставало с левого борта шнек, освещая пробудившуюся землю, взирающую на пришельцев точно так же, как тот дикарь — с приветливой улыбочкой.

Река вновь немного изменила направление, и теперь солнце вставало впереди слева. Вот оно — главное шведское знамя: солнечное золото на небесной синеве!..

Биргер внимательно разглядывал прибрежные поселки и сами берега, выискивая подходящее место для первой пристани. Но плыли еще долго, покуда не дошли до устья Ижоры, впадающей в Неву справа, если плыть против течения, как плыли шнеки пришельцев. Здесь открылся прекрасный вид на богатые селения и широкий плоский берег, к которому подходил густой и, по всем приметам, изобилующий живностью и растительной пищей лес. Прислонясь к берегу, дождались подплытия шнеки Улофа, посовещались с ярлом, и тот согласился располагаться станом здесь. Его шнеки развернулись и вошли в устье Ижоры, встали поближе к селению. Корабли Биргера, напротив, отошли от устья на некоторое расстояние и здесь начали вставать на якорь. Епископ Томас предпочел быть поближе к Биргеру, добрый знак — он сделал ставку на него, а не на Улофа! Старая английская собака, хорошо умеющая держать нос по ветру.

Когда высадились на берег, прежде всего высокий крест из мореного дуба, освященный папой Григорием, был врыт в землю, а неподалеку от него уже счищали ветви с вытащенной из леса исполинской сосны, дабы сделать из нее столб для ставки Биргера. Менее высокие столбы готовились вдоль всего берега для других шатров, работа кипела, и стан быстро возводился. К вечеру следовало уже полностью благоустроиться. Биргер склонялся к мысли, что лучшего места и не следует искать — тут будем ждать Александра.

Далеко не все шнеки причалили к правому берегу Ижоры. Многие высадились на левом берегу и там строили свое становье. Туда ушли все датчане, более половины финнов, шесть из десяти норвежских шнек, а затем и Улоф направил на левый берег десяток своих судов, дабы было кому присмотреть за разношерстным станом, устраивающимся на противоположном берегу. Ярл Фаси устроился просто — поселился в наилучшем и наибогатейшем доме, выгнав из него хозяев-ингерманландцев, вот тебе и ставка. Прочие дома также были очищены от хозяев и отданы шведам. Биргер отнесся к этому с презрением. Только шатер, считал он, достоин рыцаря в походе, иного жилья он не признавал для себя и своих воинов. Конечно, в том, что не его, а Улофа назначили вождем похода, была обидная и даже оскорбительная ошибка, но дай только срок, и она будет исправлена, когда все увидят, кто станет главным виновником разгрома русов. И, вернувшись в Стокгольм, скажут: «Ваше величество! Биргеру обязаны мы всем — победой и великой славой! И мы сами провозгласили его вождем вместо Улофа. Провозгласи его ярлом!» И шепелявый Эрик в ответ, прослезившись, прошамкает: «Да будет по вашему слову! Зять мой, подойди — я обниму тебя!»

Высоченный шатер Биргера, как водится, поверху украсили золотой верхушкой, начищенной до огненного блеска, и яркое солнце, уже переступившее через небесное темя и медленно поплывшее в сторону Швеции, заиграло на вершине Биргеровой ставки, добавляя дню еще большего сияния. Внутри шатра заканчивали расставлять утварь, и Биргер Фольконунг любезно пригласил епископа Томаса, рыцарей-храмовников, францисканцев и доминиканцев поселиться вместе с ним в его просторной ставке. Здесь же нашлось место для его родного брата Торкеля Фольконунга и тридцати самых достопочтенных рыцарей вместе с их слугами и оруженосцами.

День благополучно заканчивался. Биргер, Торкель и Томас вышли к берегу реки и стали с удовольствием строить предположения, через сколько дней Александр придет сюда драться с ними — спустя неделю, полторы или две. Спорить об этом было особенно приятно потому, что сегодня Александр уж точно никак не появится, а закат так красив, так величественно заливает медным медом ту сторону неба, под которой сейчас находятся Або, Готланд, Стокгольм; а от костров доносятся пленительные запахи долгожданного жаркого.

— Пожалуй, недурно было бы отправить Александру благородную грамоту с приглашением его на битву, — сказал Торкель.

— Как раз это я и хотел предложить, — живо отозвался Биргер. — У епископа Томаса найдется немало остроумия, дабы употребить его в данном случае. Вы согласитесь, святой отец?

— Охотно, — ответил англичанин, радуясь, что есть чем скоротать оставшееся время до ужина. — Пусть принесут мой письменный сундучок.

— Вы хотите писать на пергаменте? — спросил Торкель.

— А на чем?

— Эти дикари не заслуживают, чтобы им писали на том же материале, на котором вы пишете послания самому папе. Говорят, они и сами для своей переписки предпочитают березовую дрань.

— Это хорошая мысль, — почесал бритый подбородок Томас.

— Плохая, — возразил Биргер. — Они еще подумают, что мы бедны и не можем позволить себе писать на пергаментах. Пишите на хорошем листе, отец Томас.

Когда подали письменные приборы, все трое уселись вокруг раскладного столика и принялись сочинять послание, упражняясь в остроумии. К ним тихонько подошли еще несколько рыцарей — рыжий Аарон Ослин, одноглазый Ларс Хруордквист, верзила Рогер Альбелин, толстяк Маттиас Фальк и коротышка Нильс Мюрландик. Всем хотелось поучаствовать в дерзком послании будущему противнику.

— Напишите ему, что он вшивый, — с хохотом попросил Альбелин.

— И от него воняет так, что нам отсюда слышно, — добавил Хруордквист.

— И что черви едят его, — блеснул в свою очередь Мюрландик.

— И что он не успеет доехать до нас, потому что его одолеет проказа, — сам поражаясь своему уму, закатился мелким смехом Аарон Ослин.

— Погодите, — улыбаясь, отстранил их Биргер, потому что они готовы были своим напором раздавить столик, на котором распрямился лист пергамента, готовый вобрать в себя все шведское остроумие. — Сперва надо придумать, как мы обратимся к нему.

— Предлагаю так: «Проклятый Богом копченый угорь!» — поспешил вставить свое Торкель Фольконунг.

— Отчего же он угорь и почему копченый? — удивился епископ. — Да мы и не рыбаки, и пришли сюда не угрей ловить.

— Тогда так: «Вшивый заморыш и слизняк!» — рявкнул благородный рыцарь Рогер Альбелин. Ему явно нравилось видеть своего врага вшивым. Видно, это было его больное место.

— Если бы он был вшивым заморышем и слизняком, то с какой стати эдакое множество знаменитых рыцарей явилось сражаться с ним? — прокряхтел мудрый епископ.

— Ну тогда напишите: «Продавший душу дьяволу», — предложил рыжий Аарон.

— Это ближе к истине, — согласился Биргер.

— Напишем так: «Утративший истинную веру Христову, от отцов и дедов своих оскверненную, беззаконный конунг Александр», — подытожил епископ Томас и начал красиво выводить на пергаменте буквы.

— Да, — стал чесать себя во всех местах рыцарь Альбелин, — лучше и не скажешь. Не зря эти епископы берутся учить людей. Но дальше все-таки надо ему написать, что он вшивый.

— И про червей хорошо бы, — пробормотал Мюрландик, с затаенным дыханием глядя на чудо появления букв и слов.

— И про вонь, — добавил Хруордквист. — Ей-богу, я чую, как он там воняет в своем Хольмгарде. Меня сейчас вывернет наизнанку от этой вони. — И он стал всячески показывать свою тошноту, да так увлекся в лицедействе, что его и впрямь чуть не вырвало. К счастью, желудки у благородных рыцарей были еще пустые.

Но всем очень понравилось выступление Ларса Хруордквиста, и многие стали требовать вписать в грамоту про Александрову вонь.

— Да погодите вы со своей вонью! — возмутился Томас. — Теперь надо написать, от кого грамота.

— Предлагаю так: от самого Иисуса Христа. Ибо Иисус Христос незримо присутствует в нас, — произнес Биргер, и в сие мгновенье ему и впрямь показалось, что он — не он, а сам Иисус. — Так и напишите, святой отец: «Я, Иисус Христос, незримо идя… ходя… словом, находя себя среди шведского воинства…»