Ефим Курганов - Завоеватель Парижа Страница 29

Он был очень рассеян и часто от рассеянности мыслил вслух в присутствии других, что часто подавало повод к разным комическим сценам. К. обедал у него в Одессе во время его генерал-губернаторства. Общество было преимущественно составлено из иностранных негоциантов. За обедом выхвалял он удовольствия одесской жизни и, указывая на негоциантов, сказал, что с такими образованными людьми можно приятно провести время. На беду его, в то время был он особенно озабочен просьбой о прибавке ему столовых денег. «А не дадут мне прибавки, я этим господам — стал мыслить он вслух, — и этого не дам!» (схватил с тарелки своей косточку, оставшуюся от котлетки).

Ланжерон был умный и вообще довольно деятельный человек, но ужасно не любил заниматься канцелярскими бумагами. Случалось, что когда явятся к нему чиновники с докладами, он от них прятался, выходил из дому какими-нибудь задними дверьми и пропадал на несколько часов.

Генерал Николай Каменский, во время Турецкой войны, объяснял Ланжерону планы своих будущих военных действий. Как нарочно на столе лежал журнал «Французский Меркурий». Ланжерон машинально раскрыл его и напал на шараду, в журнале напечатанную. Продолжая слушать изложение военных действий, он невольно занялся разгадыванием шарады. Вдруг, перебивая речь Каменского, вскрикнул он: «Что за глупость!» Можно представить себе удивление Каменского: но вскоре дело объяснилось, когда он узнал, что восклицание Ланжерона относилось к глупой шараде, которую он разгадал.

Разумеется, все эти выходки не вредили Ланжерону, а только забавляли и смешили зрителей и слушателей, которые уважали в нем хорошего и храброго генерала. В армии известно слово, сказанное им во время сражения подчиненному, который неловко исполнил приказание ему данное: «Ви пороху нье боитесь, но затьо ви его нье видумали».

Генерал Ланжерон, несмотря на высокий чин, знал русский язык отнюдь не в совершенстве, и команды, отдаваемые войскам, писал на небольших листочках бумаги, которые клал себе в карман. Туда же он складывал и слова русских народных песен, которые ему очень нравились. Однажды на смотре, в присутствии государя, Ланжерон вынул одну такую записочку и скомандовал войскам: «Ты поди, моя коровушка, домой!»

Однажды во время своего начальства в Одессе был он недоволен русскими купцами и собрал их к себе, чтобы сделать им выговор. Вот начало его речи к ним: «Какой ви негоцьант, ви маркитант; какой ви купец, ви овец», — и движением руки своей выразил козлиную бороду.

Ланжерон женился на дочери банкира, мадемаузель Бриммер (это была его третья жена), очень красивой, но без всякого образования и манер. Великий князь Михаил Павлович сказал ему: «Где вы это выловили?» Ланжерон отвечал великому князю: «Черт возьми, монсеньер, где же ловят, как не в Черном море».

Последняя картинка. БЕЗ НАЗВАНИЯ

Возвращаясь после смерти Александра I в Россию, граф Ланжерон отнюдь не помышлял об отдыхе. Но гражданская служба его не привлекала — она была явно не для него. Выйдя в отставку, граф любил повторять: «Для того чтобы быть чиновником, надо родиться дураком и прожить жизнь подлецом». А он себя ни дураком, ни подлецом не считал. Канцелярская рутина ему всегда претила. Реформаторские проекты по ее ослаблению прежний царь положил под сукно.  

Одессу граф нежно и преданно любил, но вот губернаторство свое — увольте. Вспоминая эту пору своей жизни, он не раз говорил: «Большая часть административной деятельности в нашем управлении есть переливание из пустого в порожнее. И добро бы еще, если эта деятельность была бы бесполезна, а то, подчас и даже весьма нередко, бывает она вредна, ибо отодвигает дело вместо того, чтобы подвигать его. Иной раз спакостим так, что во сто лет не поправить».  

Седина шла графу. Благодаря узкому смуглому лицу в оправе густых серебристых кудрей, он выглядел изящно, благородно, даже величественно. Вообще при всей своей неизменной пылкости был удивительно представительным. Казалось, седина в чем-то уравнивала, сглаживала его неистребимо бургундский темперамент.  

Ланжерон всегда был слишком подвижный, слишком живой, слишком нетерпеливый. Он весь был — порыв. Возраст как будто не сказывался на нем. Совершенно не сказывался. Так что седина была очень кстати — что-то же должно было напоминать о возрасте. Но все равно было ясно, что, в сущности, он остался тем же мальчиком, который рвался бороться за свободу английских колоний.  

Недюжинный ум графа как-то счастливо совмещался с изрядной долей легкомыслия, какого-то вечного мальчишества.  

Он всегда, как маленький, обижался, если приходилось слишком долго ждать повышения или если его обходили наградами, мечтал стать маршалом, но спесь у него начисто отсутствовала.  

Граф был непосредственен, забавен, занимателен. С ним всегда было легко и приятно. Он любил рассказывать анекдоты, раздавал своим современникам острые, подчас беспощадные приговоры, но не прочь был послушать, как вышучивают его.  

В нем совершенно не было педантизма, интеллектуальной сухости, но живой, пульсирующий ум ощущался постоянно. В нем не было легковесности и фатоватости, но были легкость, динамизм, необычайная стремительность.  

Так хочется оказаться с графом Ланжероном в одной гостиной, на одном балу, но особенно соблазнительно поболтать с ним с глазу на глаз в его кабинете и насладиться его искрометной беседой.  

Граф, обернитесь к нам. Подойдите поближе. Вы нам интересны и симпатичны. Не важно, что нас разделяет более двух столетий. Мы страстно хотим вас послушать и вообще побыть с вами. Граф, рассказывайте…

Приложение. ГРАФ ЛАНЖЕРОН И АЛЕКСАНДР I. ИЗ ИСТОРИИ ОТНОШЕНИЙ

I. Запертая дверь

В начале мая 1818-го года император Александр I был проездом в Одессе. Поселился он в поместительном, удобном и весьма изящно оформленном особняке графа Ланжерона. Спал император в его огромном кабинете.

Граф имел привычку, уходя из кабинета, запирать его и брать с собой ключ, и это, кстати, было совершенно естественно, ведь в кабинете хранились официальные бумаги, дневники Ланжерона, черновики его любовных посланий, его переписка с венценосными особами и т. д.

После обеда император Александр имел обыкновение вздремнуть полчаса и даже более. Не изменил он этой привычке и в Одессе.

Раз как-то просыпается император, хочет выйти по нужде, звонка нет, дергает за дверь, а дверь-то заперта.

Все дело в том, что Ланжерон, уходя из кабинета после пятиминутной беседы с императором, по инерции закрыл дверь на ключ, а ключ забрал с собой. Более того, граф вообще забыл, что у него гостит император, во всяком случае, что император находится у него в кабинете.

Ланжерон возвращается после прогулки, спокойно открывает ключом дверь кабинета и с изумлением обнаруживает нервно мерящего шаги Александра.

Граф спрашивает, опешив: «А что Вы здесь делаете, Ваше Величество?»

Разумеется, все кончилось смехом. Император Александр I и до этой истории многократно уже сталкивался с самыми разнообразными проявлениями рассеянности графа Ланжерона.

2. Рапорт

Вот еще один пример бесконечной рассеянности графа Ланжерона.

Когда император Александр в мае 1818-го года был в Одессе, то губернатор Новороссийского края граф Ланжерон должен был вручить ему рапорт.

Граф долго искал рапорт в карманах, волновался, усиленно пыхтел, но, как ни старался, так почему-то ничего и не нашел, хоть и бормотал, что рапорт где-то тут.

Наконец, он отвернулся куда-то в сторону и растеряно сказал: «Ma foi, Sire, je ne sais pas ou j’ai mis mon rapport» (Господи, куда же я задевал этот отчет).

Император Александр улыбнулся и пожал графу Ланжерону руку при общем взрыве смеха у всех присутствующих.

3. О французском языке и русском обществе

Однажды за обедом у императора Александра граф Ланжерон оказался между графом Сергеем Уваровым (1786–1855), впоследствии он был министром народного просвещения и президентом академии наук, и графом Михаилом Милорадовичем (1771–1825), генералом от инфантерии, героем войны 1812-го года, петербургским военным губернатором.

После обеда болтая с графом Ланжероном на самые разные темы, Александр вдруг неожиданно спросил у него: «Интересно, граф, а о чем это беседовали давеча Уваров и Милорадович? Вы случайно не помните?»

Граф Ланжерон живо обернулся к императору, склочил свою неподражаемую гримаску, и тут же, не раздумывая, ответил: «Извините, Ваше Величество, но я был не в состоянии понять, ведь они говорили по-французски».