Колин Маккалоу - Песнь о Трое Страница 3

— Ты из дворца и, наверно, царского рода? — спросил он очень низким голосом, хотя надменности в нем не было.

— Меня зовут Подарк по прозвищу Приам, я сын и наследник Лаомедонта, царя Трои.

— Меня зовут Геракл.

Я уставился на него, открыв рот. Геракл! Геракл в Трое! Я облизал пересохшие губы.

— Это большая честь, мой господин. Согласен ли ты быть гостем в доме моего отца?

Его улыбка оказалась на удивление милой.

— Благодарю тебя, царевич Приам. Распространяется ли твое приглашение на моих спутников? Они все из благородных эллинских родов и не посрамят ни меня, ни твоего дома.

— Конечно, мой господин Геракл.

Он кивнул своим спутникам, стоявшим у него за спиной, и подал сигнал подойти к нам поближе.

— Разреши представить моих друзей. Это Тесей, царь Аттики, а вот Теламон, сын Эака, царь острова Саламин.

Я проглотил комок в горле. Вся ойкумена знала Геракла и Тесея; певцы-аэды без конца воспевали их подвиги. Эак, отец юного Теламона, когда-то отстраивал западную стену Трои. Сколько еще знаменитых людей было здесь, в маленьком отряде ахейцев?

Такая сила была в имени Геракл, что даже моего скупого отца оно заставило тряхнуть мошной и оказать знаменитому ахейцу царский прием. Поэтому в тот же день в тронном зале дворца был устроен пир. Обильные яства подавали на золотых блюдах, вино наливали в золотые кубки. Кифаристы, танцовщицы и акробаты услаждали слух и зрение пирующих. Не только я испытывал благоговение, но и мой отец тоже: каждый ахеец в отряде Геракла был царем в своих землях. Почему же тогда они согласились последовать за человеком, которому никогда не сидеть на троне, который выгребал навоз из конюшен и плоть которого была изгрызена, искусана и изжевана каждой мыслимой тварью, начиная от комара и кончая львом?[2]

Я сидел за высоким столом с Гераклом по левую руку и юным Теламоном по правую; отец занял место между Гераклом и Тесеем. Хотя неотвратимость жертвенной смерти Гесионы бросала мрачную тень на наше застолье, мы так тщательно это скрывали, что наши ахейские гости ничего не заметили. Беседа текла гладко, ибо они были мужи утонченные, отлично образованные во всем, от арифметической гимнастики до слов поэтов, которые, так же как и мы, они знали наизусть. Только что же за люди были ахейцы на самом деле?

Между народами Малой Азии, включая Трою, и народами Эллады практически не было связи. Как правило, мы, жители Малой Азии, не питали приязни к ахейцам. Этот народ держался обособленно и был знаменит своим ненасытным любопытством — вот примерно и все, что было о них известно; однако сидящие за нашим столом мужи были, несомненно, выдающимися даже среди своих соотечественников, ведь ахейцы выбирают себе царей не по крови, а по уму.

Мой отец особенно не любил ахейцев. За последние годы он заключил соглашения с разными царствами Малой Азии, отдав им львиную долю торговли между Понтом Эвксинским и Эгейским морем, — иными словами, он жестко ограничил количество ахейских торговых судов, которым позволялось проходить через Геллеспонт. Ни Мизия с Лидией, ни Дардания с Карией, ни Ликия с Киликией не хотели торговать с ахейцами по самой простой причине: как-то так получалось, что тем всегда удавалось перехитрить их, заключить более выгодную сделку. И мой отец вносил свою лепту, держа ахейских купцов подальше от черных вод Понта Эвксинского. Все изумруды, сапфиры, рубины, золото и серебро, добытые в Колхиде и Скифии, шли в Малую Азию; тем немногим ахейцам, которым отец разрешил торговать в своих владениях, пришлось ограничиться покупкой олова и меди в Скифии.

Однако Геракл и его спутники были слишком хорошо воспитаны, чтобы обсуждать болезненные темы вроде торговых запретов. Они свели разговор к нашим высоким крепостным стенам, они восхищались ими, размером внутренней крепости и красотой наших женщин, хотя ее они могли оценить только по рабыням, которые ходили между столами, раздавая хлеб и мясо и разливая вино.

От женщин разговор, естественно, перешел на лошадей — я ждал, когда же Геракл затронет эту тему, ибо запомнил, как его прозорливые черные глаза оценивали моих белых коней.

— Кони, которые везли сегодня колесницу твоего сына, были великолепны, мой господин, — наконец промолвил Геракл. — Даже Фессалия не может похвастаться таким сокровищем. Вы когда-нибудь их продаете?

Лицо отца приняло свое обычное алчное выражение.

— Да, они прекрасны, и я продаю их, но, боюсь, цена покажется тебе непомерно высокой. Я прошу — и получаю — по тысяче талантов золота за кобылу.

Геракл с сожалением пожал могучими плечами:

— Возможно, я и мог бы позволить себе заплатить такую цену, мой господин, только сейчас мне нужно купить нечто более важное. То, что ты просишь, — поистине царская цена.

Больше он о конях не упоминал.

Когда ближе к вечеру свет начал уступать место тьме, отец сник, вспомнив о том, что на рассвете его дочь поведут на смерть. Геракл положил руку ему на плечо:

— Царь Лаомедонт, что тревожит тебя?

— Ничего, мой господин, совсем ничего.

Геракл улыбнулся своей милой улыбкой:

— Я знаю, как выглядит беспокойство, великий царь. Говори!

Последовал рассказ, хотя, конечно, отец выставил себя в лучшем свете, чем тот, который соответствовал действительности: Посейдон наслал на нас чудовище — льва, жрецы приказали приносить в жертву по шесть девственниц весной и осенью и нынешней осенью жребий пал на его любимейшее дитя — Гесиону.

Геракл задумался.

— Что сказали жрецы? Ни один троянец не может поднять руку на чудовище?

Глаза царя блеснули.

— Именно так, мой господин.

— И твои жрецы не станут возражать, если на чудовище поднимет руку ахеец, верно?

— Логично предположить, что так и будет, Геракл.

Геракл взглянул на Тесея.

— Я убил много львов, — сказал он, — в том числе немейского, чья шкура висит у меня на плечах.

Отец разрыдался:

— О Геракл, избавь нас от этого проклятия! Если ты сделаешь это, мы все будем у тебя в долгу. Я говорю не только за себя, но и за свой народ. Мы потеряли уже тридцать шесть наших дочерей.

Меня охватило приятное предчувствие, и я стал ждать, что будет дальше. Геракл дураком не был и не стал бы предлагать убить льва, посланца богов, без выгоды для себя.

— Царь Лаомедонт, — сказал ахеец, повысив голос, чтобы головы пирующих повернулись в его сторону, — предлагаю тебе сделку. Я убью твоего льва в обмен на пару коней, жеребца и кобылу.

Что отцу оставалось делать? Предложение было сделано прилюдно, он был ловко загнан в угол, и ему оставалось только согласиться на запрошенную цену или открыто признать себя бессердечным себялюбцем перед целым двором — близкими и дальними родственниками. И он кивнул, искусно изображая радость.

— Если ты убьешь льва, Геракл, я дам тебе то, о чем ты просишь.

— Быть посему.

Геракл был очень спокоен, его широко открытые глаза смотрели перед собой невидящим взглядом, не мигая и не замечая ничего вокруг. Потом он вздохнул, собрался с мыслями и заговорил, но не с царем, а с Тесеем.

— Мы пойдем завтра, Тесей. Мой отец[3] говорит, лев придет в полдень.

Похоже, даже ахейцы, сидевшие за столом, испытали благоговейный страх.

С тяжелыми золотыми цепями на нежных запястьях, со щиколотками в золотых кандалах, в пышных одеждах, со свежезавитыми волосами и подкрашенными глазами, шесть дев ожидали жрецов перед храмом Посейдона, воздвигателя стен. Гесиона, моя сводная сестра, стояла среди них, спокойная и безропотная, и только дрожащий уголок нежного рта выдавал ее страх. Воздух полнился стенаниями и воплями родственников, лязгом тяжелых оков и прерывистым дыханием шести охваченных ужасом дев. Я остановился только для того, чтобы поцеловать Гесиону, и тут же ушел прочь. Она ничего не знала о том, на что решился Геракл, чтобы ее спасти.

Я не открылся ей, ибо тогда не верил, что нам удастся так легко избавиться от проклятия; и даже если Геракл убьет льва, Посейдон, повелитель морей, нашлет взамен еще худшую кару. Но мои опасения развеялись, пока я спешил от храма к маленькой двери позади внутренней крепости, где Геракл собрал свой отряд. Только двух помощников выбрал он для охоты: убеленного сединами Тесея и юного Теламона. Задержавшись на минуту, он перекинулся словом с Пирифоем, царем лапифов, — я слышал, как он наказывал ему привести всех в полдень к Скейским воротам и ждать его там. Было видно, что он спешит, — ахейцы направлялись в земли амазонок, чтобы украсть пояс их царицы Ипполиты до того, как наступит зима.

После того удивительного транса в тронном зале накануне вечером никто не подвергал сомнению убежденность Геракла в том, что лев придет сегодня; хотя, если бы он действительно пришел сегодня, это стало бы его самым ранним переходом на юг. Но Геракл знал. Он был сыном Зевса, владыки всего сущего.