Тим Северин - Меч Роланда Страница 3

– У тебя три дня на погребальные церемонии, – буркнул Оффа.

С уколом совести я осознал, что до сих пор думал только о себе. Мой отец и двое братьев гордились своим воинским происхождением. Они бы пожелали, чтобы я устроил им соответствующее погребение, а не оплакивал их смерть.

– У меня есть просьба, – сказал я.

Оффа недовольно поморщился. От грязного плененного юноши, которому он только что оставил жизнь, не ожидалось просьб.

– Что такое? – свирепо спросил король.

На мгновение я подумал, что он сейчас передумает и вместо изгнания прикажет меня казнить.

– Хочу, чтобы мой личный раб отправился со мной, – проговорил я.

И снова Оффа посмотрел на моего дядю.

– Невольник представляет какую-либо ценность?

– Вряд ли, мой господин, – ухмыляясь, ответил Кинерик. – Это слабоумный калека. Иноземец, едва способный связать два слова.

– Он присматривал за мной с самого раннего детства, – перебил его я. – Я в долгу перед ним.

– И передо мной, – холодно проговорил правитель. – Забери с собой своего захудалого раба, но это будет стоить тебе дня отсрочки. Послезавтра тебя отправят на побережье и посадят на первый же корабль, отбывающий во Франкию.

Глава 2

Озрик, мой личный раб, раньше бывал на море. Отец купил его у бродячего торговца, который, должно быть, прослышал, что женщина, ухаживавшая за моим братом и мною, отказалась прикасаться к нам, заметив нечто странное в наших глазах. Другая домашняя прислуга была так же напугана.

– Из него выйдет хорошая нянька. Он тихий, ласковый и со своей хромой ногой вряд ли убежит, – говорил работорговец, показывая потрепанного худого мужчину лет тридцати с кожей цвета старых опавших листьев.

Несчастный, очевидно, попал в серьезную передрягу, так как его голова была постоянно склонена набок, а сломанная когда-то левая нога срослась криво.

– Откуда он? – спросил король.

Торговец пожал плечами.

– Я приобрел раба в западных землях, его дали вместе с парой крепких девчонок, пригодных для работы в шахте. Местные нашли его на прибрежных скалах, как полудохлую скумбрию. Наверное, спасся с какого-нибудь разбитого суденышка.

Отец, похоже, сомневался.

– Стоит приобрести такого живучего, – обхаживал покупателя работорговец. – Другой бы на его месте умер. Кроме того, он не понимает по-нашему, так что не подцепит какую-нибудь дикую мысль или слух.

Король дал себя уговорить. Он заплатил несколько монет и в шутку назвал нового раба Озриком – как враждебного королька в соседнем Уэссексе, кичащегося своей внешностью.

С годами невольник стал неотъемлемой молчаливой частью домашнего хозяйства. Он говорил так редко, что многие заходившие принимали его за немого. Однако, растя под его опекой, я узнал, что он втайне научился нашему языку. Оставаясь наедине со своими двумя подопечными, он разговаривал с нами, хотя произносил каждый раз лишь несколько слов. Став старше, я пришел к заключению, что он предпочитал оставаться замкнутым, запертым в своем искалеченном теле.

– После того что с тобой случилось, ты боишься моря? – спросил я Озрика, когда далеко на горизонте показалась голубая линия.

Мы шли пешком, поскольку Оффа не дал нам лошадей. Позади вне пределов слышимости тяжело шагали только двое вооруженных мерсийцев.

Озрик слегка покачал головой. Мы покинули село на рассвете двумя днями ранее. Там остались лежать в одной свежей могиле отец и два моих брата. Я поспешно похоронил их вместе с несколькими пустяковыми предметами, уцелевшими после мерсийского грабежа – кучкой поломанного и давно вышедшего из употребления оружия, дешевыми украшениями, глиняными кувшинами и чашками, да костями свиней, зарезанных для поминок. Придется им обойтись этим на пиру в загробной жизни. Единственной настоящей ценностью в могиле была лучшая отцовская охотничья собака – борзая с шелковистой темно-рыжей шерстью и нервным характером. Она в панике убежала от сражения и не стала добычей мерсийцев во время грабежа. Когда животное вернулось, ползя на брюхе по сырой земле и скуля в поисках хозяина, мы копали могилу. Я подманил собаку поближе, накинул на шею петлю и задушил, а потом осторожно уложил у ног отца. Он любил охоту. Теперь ему в загробной жизни составит компанию любимая борзая.

На тризне присутствовала лишь горстка наших людей. Они слишком боялись вызвать неудовольствие дяди. Теперь он стал хозяином, а их ежедневная тяжелая работа продолжалась, как раньше. Ни рабу, ни вольному крестьянину лучше было не злить его. Подати теперь станут тяжелее, так как король Оффа потребует свою долю.

С хромающим рядом Озриком я добрался по проторенной дороге до бухты среди скал, где стояли торговые корабли. На мокром песке у самой воды, неуклюже повалившись на бок, лежало пузатое судно с высокими бортами. Сначала я подумал, что в нем что-то не так, и его вытащили на берег, но потом заметил полоску тины выше на берегу и понял, что море приливает и уходит обратно. Раньше я никогда не видел прилива.

Капитан судна поставил шатер на участке, где дорога спускалась к берегу. Это был плотного сложения человек, подпоясавший круглое пузо толстым кожаным ремнем. Он делал ножом зарубки на палке, считая тюки шерсти и шкур, которые отбирала команда. При нашем появлении мужчина обернулся и нахмурился.

– Чего надо? – буркнул моряк, и его глаза посмотрели на двух мерсийских стражников.

Он явно узнал людей короля Оффы. В его интересах было не задевать самого могущественного правителя на побережье, но ему не понравилось, что его отвлекли.

– Перевезти меня и моего раба, – сказал я, не поднимая подбородка.

Я давно научился такому трюку: мои длинные волосы падали вперед и скрывали один глаз.

– Куда? – грубо спросил он.

– В любой порт на материке. Мне нужно попасть во франкскую столицу. – Я попытался сделать вид, что двое мерсийцев были моим почетным эскортом, а не конвоирами.

– Я не беру пассажиров. – Капитан засунул большой палец себе за ремень и оглядел меня с головы до ног, оценивая платежеспособность.

Выданный Оффой наряд был далеко не роскошным. Моим единственным багажом была кожаная сумка и еще узел, который нес Озрик. В целом вид у меня был непрезентабельный.

– Я отправляюсь по приказу короля Оффы. Вот его документ, – важно проговорил я, вытаскивая из сумы пергамент – короткое письмо, написанное писцом Оффы и представляющее меня двору франкского короля.

Я рискнул предположить, что человек, пользующийся для подсчетов палкой с зарубками, не умеет читать.

– Мы можем заплатить за проезд, – любезно добавил я.

Управляющий с недовольным видом выдал нам несколько серебряных монет на дорожные расходы, и этих денег едва ли хватило бы покрыть затраты.

Капитан сделал шажок вперед, пытаясь украдкой заглянуть мне в сумку, нет ли там чего-нибудь ценного, пришлось быстро закрыть ее.

– Ладно. По четыре пенса с каждого, – проговорил он, подумав.

– Четыре пенса за двоих, – возразил я.

Моряк уставился на стражников. Те со скучающим видом оперлись на копья. Один ковырял в носу.

– Деньги вперед.

Я отсчитал монеты – конечно, Оффиной чеканки – и опустил в протянутую ладонь. Капитан рыгнул, кладя их в кошелек, который тут же сунул за пазуху.

– Отплываем с приливом. – Он кивнул в сторону Озрика, который молча стоял в нескольких шагах поодаль. – Твой раб может помочь грузить товар.

Меня возмутил его тон, и я отрезал:

– Он не будет этого делать.

Моряк бросил на меня такой наглый взгляд, что я потянулся за кинжалом, обычно висевшим на поясе, но вспомнил, что Оффа не доверил мне меча или ножа, чтобы я не попытался напасть на стражников и сбежать.

Капитан пожал плечами и, демонстративно повернувшись спиной, заорал на своих матросов, чтобы поторопились.

Когда ког – позже я узнал, что так правильно называть это суденышко – загрузили, уже стемнело. Я увидел, что оно начало приподниматься, покачиваясь на прибывающей воде. Капитан не обращал на нас внимания, и мы с Озриком зашли в воду, доходящую до бедра, и сами забрались на борт. Двое стражников позади, выполнив свою задачу, стали подниматься на дорогу. Несомненно, они доложат королю и моему дяде, что мы благополучно отплыли.

Моряки поднялись на борт и стали с натугой тянуть тяжелый мокрый канат, висевший за бортом. Должно быть, к нему был привязан якорь, брошенный на некотором удалении от берега. Ког несколько раз задел песчаное дно, а потом начал выходить на чистую воду. Когда он поплыл, вновь поднялась суета. Люди забегали туда-сюда, отвязывая, натягивая и вновь привязывая снасти, расправляя парус, прилаживая длинную деревянную рукоять к вальку свисавшего в воду массивного весла. Капитан орал и ругался, отдавая своим людям странные команды, значение которых оставалось для меня загадкой. Знакомым было примерно одно слово из пяти. Я наблюдал, пытаясь понять, что происходит. Меня то и дело отталкивали нетерпеливые матросы, чтобы не мешался на пути.