Марфа Московская - Золотоискатель. Истоки Страница 3

В трудах и мечтах время текло незаметно, прошли лето и осень. Я изныл от ожидания, и вот, в один из хмурых зимних дней, в Петербург вернулся Муравьев. Он тут же вызвал меня и дал важное поручение – через три дня курьером лететь в Сибирь, на Петровский завод. Там отливались цилиндры для первого Дальневосточного парохода, которые я должен был осмотреть и сопроводить до места назначения. Стоит ли говорить, с каким нетерпением я дождался дня, когда веселая тройка помчала меня в мороз, навстречу приключениям и первому настоящему делу!

В открытой кибитке было ужасно холодно, но радость костром согревала мое сердце. Попутчиком оказался пьяница, который постоянно спал и зычно храпел, несмотря на снежную пыль, полностью покрывавшую его лицо и одежду. Иногда он сверкал в лучах яркой луны, будто странный ледяной божок… Спутник проспал Нижний и Казань, а дальше, слава Богу, я поехал один. Одному мне почему-то всегда было приятнее… Я дремал, или думал, и никто не мешал мне, ни единая душа, лишь напевал что-то под нос ямщик, и небо наблюдало за мной, то хмурясь, то усмехаясь.

Небо я больше любил ночное, когда можно разглядывать созвездия, и солнце не слепит взор. Звезды дружными стаями провожали меня, а я старался их тщательно запомнить, чтобы потом приветствовать по возвращению… Иногда я вел с ними мысленные диалоги, спрашивал – что ждет меня впереди? Так и ехали мы, в неслышных разговорах и полудреме… Но хуже всего бывало на рассвете, когда говорить уже не с кем, предутренний холод не дает спать, а глаза с натугой выискивают спасительный дымок ближайшей станции. Подкатишь, бывало, к такому пристанищу с надеждой, зубы стучат, а смотритель еще дрыхнет, сволочь, самовар холодный – и несешься дальше по перегону несогретый, чтобы времени не терять…

В Томске, где когда-то заправлял мой отец, я никого не знал, кроме богатого воротилы Асташева. Пришлось остановиться у него… Дом у Ивана Дмитриевича был барский, и приняли меня от души, но задерживаться я не стал, лишь только переночевал, и спешно полетел дальше на восток… Душа-то радостно полетела, зато тело застряло: прошли сильные бураны, и дорогу до Барнаула основательно завалило снегом. Пришлось пересесть на узкие пошевни. Наши лошади шли гусем, похрапывая от натуги и медленно меся глубокий снег, верстами изводя меня неторопливостью дыхания… В итоге доехали мы лишь к рассвету четвертого дня, и дом maman я отыскивал в темноте. Когда я вошел, все еще спали, но я не решился будить домочадцев. Блаженно растянулся на диване в гостиной, у еще теплой печки, и тут же уснул, как мертвый…

Утром легкие поцелуи сестер привели меня в чувство… Я сразу понял, что наконец-то я дома, в кругу самых близких, хотя ютились они в старой съемной квартире. Все, что оставил отец, семья решила потратить на постройку собственного дома, которая длилась уже второй год. Поэтому жили мои женщины тесно и небогато, но как же все-таки было здесь хорошо… Я очень хотел им помочь, однако что могли значить несчастные триста рублей, выданные мне на дорогу! Тут нужны были многие тысячи…

Родные порхали надо мною весь день, и я, раздувшийся от важности, в офицерском параде, лениво отвечал на вопросы, или многозначительно помалкивал, чем вовсе обескураживал девочек. Лариска так вообще не отлипала, глаза ее жадно горели, она тоже очень хотела в Забайкалье… В этой веселой круговерти мрачные мысли о бедности ненадолго покинули меня.

Я уехал утром следующего дня, когда сестрички еще плавали в мире сновидений. Матушка не спала, и мы всю ночь проговорили с ней; она сидела в кресле, укрытая пестрым шерстяным пледом, сложив на коленях худые руки, и нежно глядела на меня… Я отдал ей почти все деньги, которые мне выдали. Кухарка до рассвета пекла мне на дорогу пироги, отчего квартира наполнилась ароматными до одури запахами – недокормленный долгой учебой, я то и дело сглатывал слюну.

Ну, вот, пора и честь знать. Мама крепко обняла меня на прощание, и я увидел в глазах ее слезы. Как только солнце появилось над заснеженными крышами города, скрипучие пошевни понесли меня дальше…

Экономя каждую копейку, я добрался до первого города Восточной Сибири – Ачинска. Отсюда начинался откуп Архарова, а у меня за пазухой лежало открытое письмо от него с просьбой всячески содействовать моим делам и передвижениям. Из Ачинска путь мой лег в Иркутск, где я, передав нужные бумаги губернатору, повидался с Петром Козакевичем, заведующим гаванью на реке Шилке, и поехал на Петровские заводы. Прибыл я ночью, но поспать мне не удалось – до утра пришлось штудировать в комнатушке разные книги, касающиеся пароходства, ведь я страшно боялся осрамиться… Начальник заводов, Оскар Дейхман, ждал меня на следующий день.

Утром я помылся, влез в парадную форму и отправился на присланных за мною парных санях, запряженных серыми толстыми лошадьми, от которых валил пар. Кучер весело взглянул из-под дремучих бровей, а я был не в себе, так как ужасно боялся предстоящего рандеву. Иркутские власти отчего-то приняли столичного гостя с прохладцей… Так что сегодняшняя встреча станет моим первым экзаменом на служебном поприще.

Дейхман уже ждал меня в своем кабинете. Он о чем-то разговаривал со своим помощником Дубровиным, и не обращал на меня внимания. Выждав пару минут, я осмелился доложить, что прибыл сюда по указанию губернатора Муравьева, наблюдать за постройкой машины, а затем сопроводить ее к пароходу, который нетерпеливо ожидал в гавани Шилки свое железное сердце… Про сердце я, конечно, только подумал, отрапортовал сухо, и протянул бумаги. Дейхман что-то промычал, как бы давая благословение, после чего я счел, что официальная часть завершена, и позволил себе удалиться.

Поселили меня у Дубровина, квартира которого располагалась недалеко от завода, так что мне удалось быстро переодеться; после чего я решил, не откладывая, осмотреть цех, где изготавливались части для движителя.

Даже беглый осмотр поверг меня в ужас. Паровой котел был сделан из таких малюсеньких листов, что вес швов и заклепок превышал вес полезного материала. Отливка чугуна оказалась безобразной, ноздреватой, а сама схема постройки древняя, как вымершие чудовища… Мне предстояло выяснить, достаточно ли сильна окажется машина для корпуса судна. С помощью новых книг, привезенных с собой, удалось довольно быстро все рассчитать, и я снова впал в отчаянье – получалось, что скорость парохода против течения будет отрицательной! Решив временно утаить данные от генерала, дабы не волновать его ум, я все же счел необходимым сообщить обо всем Дейхману. Начальник взъярился и чуть не упек меня на гауптвахту, как лицо, подрывающее авторитет завода. Лишь после долгих и горячих моих возражений он успокоился и пробурчал:

– Ладно… Давайте сюда ваши кадетские задачки!…

Мы кропотливо, цифра за цифрой, проверили весь ход расчетов, и результат, как яркий луч, озарил его глупую башку. Дейхман помрачнел и начал туда-сюда бегать по комнате, заложив руки за спину. Затем он резко остановился и посмотрел мне куда-то в нос:

– Молодой человек, известно ли вам, что теория не всегда сходится с практикой?

– Да, Оскар Александрович… Но это формулы инженеров, пользующихся популярностью в самой Европе!

– В задницу вашу Европу, Громов! Повезете, что есть.

– Слушаюсь!…

Дейхман немного расслабился, вздохнул, неспешно подошел ко мне и по-свойски приобнял за плечи:

– Поручик, главное – довезите в целости котел… Уж какой есть. Вы ведь не боитесь таежных экспедиций, правда?

– Так точно, не боюсь! – бодро ответил я, хотя в жизни не ходил по тайге.

– Да что вы заладили… Так точно… Слушаюсь… Вы не на войне! Но все-таки расслабляться не стоит, это архиважное дело. Смотрите, не подведите меня. Благодаря вам первый пароход будет спущен на Амуре, каково?

Я промолчал. Спущен-то будет, а вот поплывет ли, как надо – еще вопрос. Однако повторять свои сомнения я не решился. В конце концов, не мое это дело, главное – исполнить поручение, довезти в целости машину и отследить ее правильную сборку на месте. А за котел будет отвечать голова начальника завода.

– Кто занимается обозом? – спросил я.

– Вот как раз вы и займетесь! А лошадок я уже подобрал.

Вот это еще новость… Полный разнообразных мыслей, я вернулся в квартиру и до ночи провел время в размышлениях.

…Мне подвели боевого коня.

«Прими же в дар коня, о рыцарь! Он будет твоим верным другом на протяжении долгого пути. Его зовут Оракул.»

Совершенно белый конь гордо посмотрел на меня, не двигаясь с места. Я вынужден был подойти первым и ласково заговорить. Животное внимательно слушало, не шевелясь, лишь уши его чуть дрогнули, и мотнулся хвост. Но вот Оракул переступил, фыркнул и вопросительно ткнулся в мою ладонь. Каким бы гордым не было существо, его всегда можно прикормить…