Александр Звягинцев - На веки вечные. И воздастся вам… Страница 3

— Но нацистом-то он стал!

— Не думаю, что настоящим, так сказать, подлинным. То есть в чем-то симпатизировал их взглядам, но антисемитом Риббентроп никогда не был. Среди его деловых партнеров, знакомых и друзей было очень много евреев. Вряд ли он поддерживал расовую теорию нацистов, потому как вообще не был фанатиком. Это не Геббельс, не Розенберг, не Гиммлер… Но вот Гитлер его просто заворожил и подчинил себе. А с другой стороны, он его страшно боялся. Гитлер однажды наорал на него, и ужас остался в нем на всю жизнь. Поэтому он беспрекословно выполнял то, что от него требовал фюрер. Он мог быть с ним не согласен, но перечить ему он был просто не в состоянии. Понимаете, физически не мог. Как и многие другие.

— Знаете, я иногда думаю: а может, Гитлеру действительно это самое Копье Судьбы помогало? Иначе как объяснить, что эти ничтожества, которые сейчас твердят, что ничего не знали, ни к чему не причастны, во главе с ним стали для немцев сверхчеловеками? Как в это можно было поверить, глядя на них? Действительно мистика…

— Ну, вы с мистикой полегче! Знаете, наши американские психологи сейчас очень увлекаются тестированием — проверяют уровень интеллекта с помощью всяких вопросов. Протестировали они и этих ничтожеств, как вам кажется. Так вот у всех этих жалких, как вы выразились, людишек достаточно высокий интеллект…

— Верится с трудом.

— И тем не менее. 120 пунктов, набранные при тестировании, считаются средним интеллектуальным уровнем. Так вот ниже он оказался только у трех подсудимых.

— Не помните, у кого?

— Ну, почему же… У Штрейхера, Заукеля и Кальтенбруннера… У остальных — выше. У Геринга, Шахта, Зейс-Инкварта и Деница — исключительно высокие баллы. Исключительно!

— А у Риббентропа?

— Весьма высокий. Так что не надо думать, что это ослы и психопаты. Эти люди сумели воспользоваться исторической ситуацией, как говорится, оседлать волну… Но сейчас каждый из них сбит с толка, озабочен лишь своей судьбой. И думает только о том, как бы выжить. Любой ценой. Ради этого готовы на все. Но не знают, как именно это сделать и можно ли сделать вообще… К тому же психика человека после такого сокрушительного падения с высот власти в бездну не выдерживает. Да и тюрьма непривычных к ней людей ломает. Впрочем, черт с ними! Что с нашей милой красавицей Ириной? Вы не знаете?

— Нет, — с трудом выговорил Ребров. — А что?

— Она выглядит усталой и задумчивой. Ну, вам, русским, это свойственно… Но мне показалось, что она было задумчива как-то особенно.

Ребров пожал плечами, встал. Он старался не смотреть в глаза Крафту.

— Мне пора. Много дел…

— Да-да, я понимаю — чем ближе начало процесса, тем больше забот.

Крафт смотрел на него понимающе и даже с сочувствием, но это понимание Реброву было невыносимо. Не говоря уже про сочувствие.

Генерал Филин слушал отчет Реброва о допросе Риббентропа. Слушал внимательно, но ни на секунду не переставая думать о своем.

Ребров, которого не переубедил разговор с Крафтом, не жалел красок, расписывая ничтожество Риббентропа, не стесняющегося своего ужаса перед судом, заискивающего перед следователями и охраной, всем своим видом показывающего, как он подавлен страданиями, выпавшими на долю человечества из-за преступных, как он сейчас понимает, действий нацизма, но тут же принимающего позу безвинно оклеветанного человека, когда речь заходит о его собственной вине…

А Филин, слушая разгоряченного Реброва, думал о том, что именно от раздавленного и поверженного в прах Риббентропа, которого теперь открыто презирают даже его подельники, во многом зависит, может быть, судьба всего процесса. Москва категорически требовала, чтобы договор о ненападении между Германией и СССР если и упоминался на процессе, то только в нашей редакции. Например, так, как говорилось в телеграмме Молотова: «22 июня 1941 г. гитлеровские заговорщики, вероломно нарушив договор о ненападении, без объявления войны, напали на советскую территорию, начав, тем самым, агрессивную войну против СССР». И больше ни слова. Ни в коем случае. Стоять на этом любой ценой. Упоминание «секретных протоколов» к договору, вокруг которых может быть поднято множество спекуляций, не допускать. Как и политическое толкование событий, относящихся к заключению договора, которое предлагают англичане.

С политическим толкованием все было ясно. Его можно было развернуть в какую угодно сторону. Это тогда, еще до начала войны, все искали способа избежать столкновения с почувствовавшей свою силу Германией. Но сделать это за чужой счет. Все попытки СССР заключить союз с Западом против Гитлера кончились ничем. Запад крутил, тянул время, рассчитывая в конечном счете оставить Советский Союз один на один с Германией. Кстати, даже Черчилль назвал такую политику «величайшей глупостью», и признал: «Кремль потерял веру в обеспечение безопасности совместно с западными державами. Россия обязана позаботиться о себе». Но с тех пор прошло много времени, Гитлер разбит и теперь много желающих доказывать, что и они пахали… А вот в действиях русских можно найти при желании много чего, что не укладывается в ваши «цивилизованные» представления о добре и зле. Где вы были со своими представлениями, когда мы захлебывались кровью под Москвой и Сталинградом!..

— Товарищ генерал, вы меня слышите?

Ребров удивленно смотрел на Филина.

— Извини, задумался. Ладно, с Риббентропом, с одной стороны, все ясно…

— А с другой стороны?

— А с другой, непонятно, все-таки непонятно, как он себя поведет во время процесса? Чего от него ждать? Передай Гектору, что нас интересует именно этот момент.

— А мне с ним все понятно — будет лебезить и выворачиваться. Врать. Делать вид, что ничего не помнит. Вот и все. Больше от него ждать нечего.

— Хорошо если так. А вдруг он способен выступить со встречными обвинениями? Или его к этому подтолкнут…

— А какие у него могут быть встречные обвинения? — не понял Ребров.

— Ладно, об этом в другой раз, — вздохнул Филин. — Мне надо срочно заглянуть к Покровскому, а ты готовь шифровку для Гектора.

«Информация, которую посредством секретных операций смогли добыть советские разведчики во время Второй мировой войны, содействовала военным усилиям Советов и представляла такого рода материал, который являлся предметом мечтаний для разведки любой страны».

Глава III

Секретные договоренности

Рабочий стол заместителя Главного обвинителя от СССР полковника юстиции Юрия Владимировича Покровского был завален бумагами так, что в них, казалось, уже не было возможности разобраться. Худощавый, седой, в круглых очках, с усами квадратиком, какие носили тогда многие советские руководящие работники, Покровский явно нервничая перечитывал бланки телеграмм, которыми его в отсутствие Руденко засыпала Москва.

Когда в кабинет один за другим вошли, весело переговариваясь Александров, Филин и помощник Главного обвинителя от СССР генерал-майор Николай Дмитриевич Зоря, красивый, темноволосый, сорокалетний мужчина, Покровский встал. Во время войны он был военным прокурором армии, затем помощником военного прокурора фронта, а перед назначением в Нюрнберг работал начальником юридического отдела советской части Союзной Контрольной Комиссии в Австрии, но оставался всего лишь полковником. Все же вошедшие были генералами, и потому он чувствовал некоторую неловкость. Филин эту неловкость почувствовал и поспешил перейти к делу.

— Как прошло совещание Комитета обвинителей?

— Разругались, — удрученно развел руками Покровский. — Когда я сказал, что мы просим отложить процесс на небольшой срок из-за болезни Руденко, Джексон чуть из штанов не выпрыгнул от возмущения. А потом заявил, что Соединенные Штаты начнут процесс в намеченное время, даже если им придется сделать это в одиночку.

— А англичане? — поинтересовался Зоря.

— Ну, те как всегда, поближе к американцам — мол, пусть Советский Союз официально объявит о том, что берет на себя всю ответственность за дальнейшие задержки. Французы зато на нашей стороне. Даже пригрозили, что возьмут самоотвод, если процесс начнется без советского обвинителя. В общем, шум поднялся большой.

— Ну и на чем остановились? — озабоченно спросил Александров.

— Договорились еще раз встретиться вечером.

— В Москву уже доложили? — спросил Филин.

— Доложил… Вот последняя телеграмма: «Если на заседании обвинителей будет складываться мнение большинства обвинителей против нашего предложения об отложении процесса, то Вы должны заявить, что Вами не получено полномочий участвовать на процессе в случае, если процесс начнется без Главного обвинителя от СССР. И что Вы вынуждены будете довести до сведения Советского Правительства об отклонении предложения Советского обвинителя и о создавшемся в силу этого положении…» Вот такие указания. Что теперь делать?