Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья Страница 3

— Путь воина — служение Отцу Богов[2], - заметив это, пояснил ратник. — Погибнув в бою, мы попадаем в его небесную дружину. На земле нам достается великая слава, а за мостом Хеймдалля[3] — уважение богов. Теперь у меня вновь есть надежда прославить свое имя. В моем роду неудачников не было.

— И как же звучит твое имя? — с легкой насмешкой полюбопытствовал Рогдай. Все-таки жителю леса непросто понимать кичливых воинов, избалованных походами по чужим землям. Не нужно ни пахать, ни охотиться, ни рыбачить. Что приглянулось глазу — бери силой.

— Энунд. Из дружины ярла Олава Медвежьей Лапы.

— Урманин[4]? — припомнилось Рогдаю слово, которым называли воинов, приплывавших с запада по морю на больших лодьях со звериными мордами на носу. Их пока еще редко можно было встретить в словенских и мерянских землях, однако с каждым годом набеги этих свирепых и грозных ратников, не боящихся ни людей, ни богов, случались все чаще. Об отваге и лютости урман говорили с испугом. Пришлые не стремились селиться в тех краях, которые они опустошали. Предпочитали забирать добычу и уходить, не вступая доселе в большие битвы с дружинами более многочисленных варягов. Ходили слухи, что урман невозможно одолеть оружием и от них нельзя откупиться — обирают до последней нитки.

— Я свеон[5], - поправил мерянина Энунд. — Из фьорда Каменная Куропатка.

Рогдаю объяснение чужака не прибавило ясности.

— Что же ты позабыл у нас? — спросил он.

— Князь кривичей Сбыслав нанял нас на службу. Теперь наш стан стоит в четверти дня отсюда, у Сорочьего Дола. Мы назвали его Святилище Меча.

Подобная новость стала неожиданной для молодого охотника.

— Но у Сбыслава своя дружина есть, — возразил он урманину.

— Это не наше дело. Князь хорошо платит, а его люди привозят нам и еду, и мед. Мы довольны.

— Выходит, кривичи не пускают вас в свои села? — Рогдай уже смекнул, что соседский князь, видимо, призвал иноземцев, дабы укрепить свою власть над сородичами и взять в узду несговорчивых старейшин. Похоже, своих единоплеменников он опасался куда больше, чем чужеземных воинов.

— Если мы захотим, — спокойно ответил Энунд, — мы сами в них войдем. Но пока у нас все есть. Дружине нужен отдых. Только вернулись из похода на бьярмов, а до того — ходили на эстов. Вот залечим раны, залатаем и просмолим драконы[6] — тогда и о новой войне можно будет подумать. А здесь нас воевать не заставляют. Едим и пьем целыми днями, а еще спим и играем в кости. Что еще нужно после ратных трудов?

Рогдай обдумывал слова чужака. Что-то его беспокоило.

— Зачем же ты забрел на наши болота? — он пристально посмотрел в глаза Энунда.

— Ярл послал поискать место, где есть хорошая руда, — урманин отвечал, не отводя взора. Было видно, что говорит искренне, без лукавства. — Наш кузнец Агнар Земляная Борода не может долго сидеть без дела. Если не кует мечи и секиры — впадает в неистовство и дает волю своим кулакам. Они у него с большой кубок каждый, а силища — что у медведя. Бьет, как молотом по наковальне. В юности ходил в походы с Ингимундом Счастливым, вот ярл и терпит его скверный нрав в счет старых заслуг. Да и умелец он знатный, клинки и топоры делает изрядные.

Энунд бросил беглый взгляд на свой меч, к которому так и не дозволил прикоснуться Рогдаю.

— Кто же вам про болота сказал? — продолжал расспрашивать охотник.

— Один старик из кривичей. Говорил, лучшая железная руда в округе. Из нее, мол, и меч, и топор, и кольчугу можно справить такие, что долго прослужат.

— То верно, — согласился Рогдай. — Стало быть, ваш вождь о каждом из своих людей печется?

В глазах Энунда отразилось удивление.

— Братство Опоясанных Мечом — одна семья, — проговорил он. — А ярл нам — что отец. Все мы связаны кровной клятвой перед лицом Одина. Друг за друга встанем щитом.

— Чудные вы люди, — не удержался Рогдай. — Одно слово, инородцы…

Он медленно встал на ноги. Силы возвращались в тело. Молодой охотник решительно перерезал веревку, которой был привязан к чужаку.

— Пошли, — сказал ему. — Расскажешь нашим старейшинам, зачем по болотам нашим блуждал и как в топь угодил. Порядок у нас такой. Чтобы в роду знали, что нам не грозит от вас опасность.

— Я обещал, — согласился Энунд, высвобождая запястье из петли. Он растер руки, потом с усилием поднялся. Его шатнуло в сторону.

— Видать, долго ты в трясине сидел, — Рогдай усмехнулся.

— С утра, — хмуро подтвердил урманин.

— Ну, коли с миром шел и дурного умысла до нас не имеешь, старики тебя крепким медком отпоят — всю слабость как рукой снимет, — пообещал молодой охотник. — Дед Воян такую медовую брагу делает — огнем по телу гуляет. Ведь пчелки наши нектар с крушины берут, с малины и с кипрея. Сделал пару глотков такого медку — на языке сладость, а в голове — радость.

— Веди, — промолвил Энунд. — Мне таить нечего. Про селение ваше узнал от тебя. Кругом одна топь. Как догадаться, что за ней живут люди?

— Добро, — последние сомнения покинули Рогдая. Он отважился повернуться к урманину спиной. — Ступай за мной. След в след ставь ногу.

Энунд послушался. Двигаться ему еще было непросто. После долго сидения в болоте начался озноб, тело била дрожь.

— Не отставай! — Рогдай обернулся с тревогой. — Лучше скорее дойти и обогреться. Не то болотная лихоманка тебя может скрутить. Придется неделю отлеживаться.

Свеон кивнул головой. Он старался держаться прямо и двигаться за своим провожатым. Болото продолжало хлюпать и негромко ныть, однако чужак шел уверенно, наступая только на те клочки почвы, на которых оставалась отметина от чобота Рогдая. Через версту за густым березником проступили остряки тына. Топь осталась позади.

Палисад, стоящий на невысокой осыпи и усиленный вбитыми в почву подпорами-укрепами, имел всего две рубленые башни «вежи» — как раз со стороны тропы. Дозоры находились еще в трех местах тына, но они помещались на полатях — смотровых площадках, поднятых над землей опорными деревянными рамами, вкопанными в высокую внутреннюю насыпь из почвы, глины и «хрящей» — мелких каменьев.

Конечно, Рогдай знал, что крепости кривичей и словен гораздо внушительнее и надежнее. Он пару раз видел городец князя Сбыслава у Лебяжьего Тока и все удивлялся мощи широких четырехгранных башен, называемых по-словенски «кострами». Они громоздились на осыпи высотой в две косых сажени, а между ними шел такой же грозный тын — «развал», нависающий наклонно над землей с просеками-варницами для лучников. Строить такие хитроумные городни[7] меряне не умели. Да и ополчение, которое мог в случае нужды выставить Осмак для защиты Воронца, едва дотянуло бы до полусотни ратников.

Молодой охотник и плетущийся за ним свеон приблизились к вежам. «Воротники» еще издали признали Рогдая.

— Уходил один, а возвращаешься с гостем, — окликнул его Злыч, густобровый широкий увалень, которому уже перевалило за три десятка лет. — Что за дела, Рогдай?

— Да вот, подобрал бедолагу по дороге, — улыбнулся охотник. — Без меня бы окочурился. Хочу свести его к вождю.

— Что-то не похож он на бедолагу, — «воротники» Злыч и Пренег разглядывали Энунда с подозрением. — Ты бы поостерегся таких знакомцев сюда водить. Вон у него какой меч на боку. Да и сам в железо одет.

— Пускай вождь и старейшины решают, — Рогдай махнул рукой, вступая в незапертые ворота. — Им видней. Но уж если чужие возле починка объявились — как мимо пройдешь?

— Твоя правда, — неожиданно согласился Злыч. — Осмак должен его увидеть.

В починке стояло без малого три десятка домов, серпом размещавшиеся вокруг пустыря, бывшего местом и родовых сборов, и праздничных обрядов. Все — бревенчатые, с дощатыми крышами. Изнутри сплошным опольем шли дровяники и амбары, родовой скотный загон, кузня и прядильня, а также огороды за плетнями, на которых садили репу, морковь, горох и лен.

Рогдай прямиком направился в избу вождя, увлекая за собой Энунда. Дом Осмака был чуть больше других, с широкими дольниками кровли. Перед ним темнел сизый камень, похожий на лежащую на боку корову. Поклонившись жилищу, молодой охотник переступил порог, оказавшись в сенях, называемых в роду «всходом».

Оконца в домах селения были малыми, закрываемыми на ночь ставнями. В полумраке тонула широкая четырехстенная клеть, в которой угадывались контуры высоких поставцов, печи и стольца.

— Здрав будь, вождь! — возвысил голос Рогдай, но вдруг осекся. Осмак был не один. По птичьей фигуре на плече человека, сидевшего у печи на скамье, охотник узнал жреца Турилу. Несколько лет назад старый волхователь подобрал в дубраве ястреба, раненого стрелой кривича, и выходил его. С той поры представить Турилу без птицы на плече было невозможно — они накрепко привязались друг к другу.