Ирвинг Стоун - Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон Страница 3

Хорошо, если первопричина не в ней самой, то в чем же? Разумеется, в Пейтоне Шорте, в том, что он написал такое глупое письмо. Но разве до приезда к ним Шорта не возникали время от времени ссоры?

Мучительно напрягая свой рассудок, она вспомнила вспышки ревности у мужа, когда в семье не было посторонних, а Льюис цеплялся за старые обвинения. Она удивлялась, почему он возвращается к уже давно забытым инцидентам. Однажды она специально спросила его об этом. Он не ответил.

По крупицам стало складываться целое, отдельные действия и объяснения, скрытые в них недомолвки. Одной из особенностей поведения мужа были ночные отлучки под разными предлогами. Однако все время у нее были слабые подозрения в отношении молодой красивой мулатки — служанки, появившейся в доме за год до их свадьбы. Временами Рейчэл замечала мимолетную улыбку на лице девушки, улавливая что-то странное, когда Льюис приказывал, а девушка безропотно повиновалась. Рейчэл вдруг поняла еще не очевидную для нее правду. Не здесь ли скрывались причины поведения Льюиса? В ее памяти ожила сцена в спальне, когда Льюис кричал:

— Я написал письмо твоей матери, чтобы кто-нибудь забрал тебя отсюда! А я уезжаю сегодня в Виргинию, чтобы убить Пейтона Шорта!

Миссис Робардс обняла Рейчэл и, злобно посмотрев на сына, сказала, что он совсем рехнулся. Старшая сестра Льюиса подтвердила, что Рейчэл относилась к Пейтону Шорту не более чем с вежливым гостеприимством. Ее муж Джек Джуитт пытался успокоить Льюиса, внушая ему, что во всем штате Кентукки он единственный простак, способный поверить, будто Рейчэл Донельсон-Робардс повинна в какой-то тайной связи. Джон Овертон робко сказал:

— Льюис, я мог бы написать тебе сегодня письмо с приглашением участвовать вместе со мной в краже лошадей и убийстве, но оно вряд ли сделает тебя конокрадом и убийцей.

Но не кто иной, как миссис Джордж Робардс, заявила ледяным тоном Льюису:

— Все это из-за твоего неприличного поведения.

Рейчэл встала, неверным шагом подошла к лошадям, утолявшим жажду, и остановилась, положив руку на седло. Кулак другой руки крепко сжался в момент, когда ее пронзила мысль, ранее не связывавшаяся с прошлым, — ведь муж покидал ее, иногда даже ночью, уходя в поселок рабов. Когда же возвращался оттуда, то обвинял ее в прегрешении против любви и брака… перенося на жену свое собственное предательство.

Отпустив седло, Рейчэл стояла, склонив голову. Через некоторое время наступило чувство облегчения. Если она не может жить с мужем, то по меньшей мере может жить сама по себе, смотреть в лицо членам семьи, соседям, друзьям. Ее муж жестоко обидел ее, но она не станет бередить свою боль, она не потеряла своего достоинства.

Она расстегнула седельную сумку, достала из нее свой несессер и вытряхнула его содержимое на траву — овальное зеркальце, гребень и щетку в серебряной окантовке, кусок душистого мыла из Ричмонда, чистое жесткое полотенце. Посмотрев на свое коричневое платье из смеси льна и шерсти, она заметила, что оно запачкалось во время поездки. Рейчэл извлекла из седельной сумки чистое голубое льняное платье, сняла с себя помятую одежду и встала на колени у ручья в белой нижней юбке. Она была небольшого роста, узкокостная, с покатыми плечами и твердыми грушевидными грудками, ее бедра были изящно очерчены, а талия — тонка и сжата, словно оставляла пространство для необычно длинных красивых ног.

Рейчэл умыла лицо, шею и руки, не жалея воды, ополоснула плечи, затем вытащила небольшие гребешки, скреплявшие ее длинные темные кудрявые волосы, и промыла их холодной водой. Стянув волосы на затылке и завязав их белой лентой, она уселась на берегу ручья под теплым полуденным солнцем, рассматривая себя в зеркале. Ее огромные карие глаза, широко расставленные и обрамленные тонкими темными изогнутыми бровями, отдохнули от печальных дней, стали мягкими и ясными. Некогда сурово стянутые в нитку губы вновь приобрели пухлость и яркую краску. На щеках цвета слоновой кости появился легкий румянец. Ее обычно круглое лицо теперь слегка осунулось.

«Я становлюсь собой, — подумала она. — Мне всего двадцать один год. Для меня, разумеется, жизнь не кончилась?»

Она надела льняное платье с просторной юбкой и широким белым воротником, похожим на шарф. После этого она позвала брата, он взял у нее мыло и тоже умылся возле ручья.

— Можно ехать, Сэмюэл. Я чувствую себя намного лучше. Я действительно хочу увидеть маму и всю семью. Ты не рассказал мне о Френч-Лике. Много ли там новых поселенцев?

Он помог ей сесть в седло, взобрался сам на своего коня, и они поскакали вниз по тропе. Лошади чувствовали их изменившееся настроение и желание приехать скорее домой. Она повернулась, посмотрела на брата и увидела улыбку на его лице.

— Ты не узнаешь старых мест, Рейчэл. Изменилось даже название. Теперь это Нашвилл. Там около сорока новых домов, две таверны, лавка и здание суда. Ты возвращаешься в довольно большой город.

Рейчэл была поражена, узнав, что в Кумберленде ее мать знали как вдову Донельсон. Радость их встречи была омрачена тем, что полковник Донельсон погиб в экспедиции после их последней встречи, а теперь младшая дочь вдовы Донельсон, носящая то же самое имя — Рейчэл, попала в беду. Спустя три года со времени их последней встречи Рейчэл нашла, что облик матери мало изменился: такого же роста, как Рейчэл, может быть, более склонная к полноте, жгучая брюнетка, ее кожа, за исключением тонких морщин, расходящихся от больших карих глаз, такая же мягкая на ощупь, памятная ей по годам детства. Исчез лишь теплый яркий свет, ранее излучавшийся глазами матери.

Семья Рейчэл Стокли поселилась в Виргинии еще до 1609 года в числе первоначальных членов Виргинской компании. Семья принадлежала к крупным земле- и рабовладельцам, и, когда семнадцатилетняя Рейчэл Стокли вышла замуж за девятнадцатилетнего Джона Донельсона и уехала с ним на западную границу Виргинии, она взяла с собой солидное приданое, приличное образование и семейную традицию. Все эти качества пригодились ей при расчистке целины, воспитании одиннадцати детей, основании процветающей плантации и управлении ею, тогда как ее муж прослужил три срока в Виргинском законодательном собрании.

— Рейчэл, может быть, ты все еще не хочешь говорить об этом?

Они сидели в большой комнате с овальными окнами, и солнце озаряло их лица, так похожие по цвету и рисунку костей, к тому же они были обе одинаково несчастны. В другом углу комнаты зашумели колесики высоких напольных часов, а затем зазвучали металлические удары.

— Мне все это кажется таким странным. Я помню Льюиса веселым, беспечным молодым человеком.

— Да, мы все так думали. — Рейчэл говорила неторопливо мягким, грудным голосом, словно исходившим из глубины тела. Она и ее мать сохранили тональность музыкального виргинского говора.

Послышались знакомые шаги. Рейчэл часто слышала, что она самая красивая девушка в семействе Донельсон, но, взглянув на сестру Джейн, она поняла, что та настоящая красотка: с гибкой фигурой и внушительным ростом, где-то между высокой тощей Катериной и приземистой, коренастой Мэри, с пушистыми светлыми волосами, которые светились в затемненной комнате, со светло-зелеными глазами, холодными и оценивающими, с быстрым на ответ языком, трезвомыслящая, но и не зловредная. Джейн не выходила замуж до двадцати шести лет. На границе такой возраст считался средним, но она настаивала, что ее мужем должен быть видный человек… или вообще никакого. Она безжалостно отвергла всех молодых поклонников и выжидала, пока не нашла полковника Роберта Хейса в Нашвилле, и сразу же решила, что именно он и есть тот мужчина, который ей нужен.

Миссис Донельсон смотрела, как Рейчэл и Джейн тепло приветствовали друг друга, ведь эти ее две младшие дочери выросли, как близкие подруги. Рейчэл знала, что Джейн не замедлит встретиться с ней. Когда их мать кто-то позвал и она вышла из комнаты, Джейн спросила:

— Рейчэл, в чем дело?

Рейчэл на минуту заколебалась: чувство гордости мешало ей открыться, хотя она и Джейн поверяли друг другу все. Затем она откровенно рассказала Джейн о сцене ревности, учиненной Льюисом, о том, как это изумило и огорчило ее. Она описала унизительные сцены, устраивавшиеся Льюисом на вечеринках и танцах, и наконец пересказала обвинение, которое бросил ей в лицо Льюис в спальне в последний раз, когда она его видела.

Джейн слушала внимательно, не спуская с сестры глаз.

— Его мать сказала, что он рехнулся. Его сестра и ее муж, Джек Джуитт, считают, что я не сделала ничего плохого, и они ему так прямо и сказали. Но он никого не слушал. Его невестка даже обвинила его… Ой, Джейн, речь идет о рабыне…

Самообладание покинуло ее, и она прижалась к плечу Джейн, пытаясь найти утешение в ее объятиях.