Александр Богданов - Непокорные Страница 3

День 25-ое октября выдался ветреным и ненастным. Над Петроградом дул сырой, пронизывающий ветер; пелена свинцовых туч затянула небо; ранний снег лежал на крышах домов и на мостовых. Была суббота, стало вечереть и по неметеным улицам и проспектам, где после недавних демонстраций валялся заледеневший сор и лоскуты кумача, повалил уставший после долгой смены народ, предвкушая отдых с кружкой пива или со стаканом горячего чая, или с чем — нибудь покрепче. Некоторые несли зажатые подмышками банные веники и узелки со сменой белья, но свертки не мешали им замечать происходящее. Прошмыгивали зеленые грузовики, набитые солдатами с красными лентами на шапках, торопливо шагали шеренги рабочих дружин, проскакивали конфискованные у буржуазии мерседесы и опели, перевозящие загадочных, нездешних, бородатых личностей в пенсне и шляпах, натянутыx до ушей. Население столицы особенно не удивлялось и не тревожилось. Реалии, разворачивающиеся вокруг, напоминали им 1905 год и казались преходящи. Как и тогда горлопаны и забияки пошумели, покричали и исчезли невесть куда — кто в могилы, кто на каторгу, кто в подполье — а старое опять взяло верх. Сейчас, проходя мимо пустых продовольственных лавок и темных витрин булочных, у которых угрюмые, молчаливые женщины с кошелками в руках уже выстраивались в очередях к завтрашнему открытию, они не благоволили к Временному правительству и винили власть во всех своих несчастьях. C долей симпатии взирали они на накапливающиеся возле Адмиралтейства тучи большевиков.

Фридрих Зиглер, в солдатской шинели без погон и фуражке с оторванной кокардой, остановился посередине Дворцовой площади. Он был крупных размеров, широкоплеч; глубокий сабельный шрам пересекал его суровое, замкнутое лицо с прямым носом и серо — зелеными глазами. Через арку Генерального Штаба ему была видна цепь матросов в черных бушлатах, которые стояли, взявшись за руки на Невском и на других улицах, ведущих к Зимнему дворцу, никого не пропуская внутрь. Они выполняли приказ военно-революционного комитета Петросовета не допустить подкреплений защитникам дворца. Большевики подтягивали силы. Фридрих или Федя, как ласково называли его однополчане, не принадлежал ни к левым и ни к кадетам, а придерживался крайне правых взглядов. Свою опустевшую после отъезда семьи квартиру он превратил в убежище для монархически настроенных офицеров. Двадцать человек из Военной Лиги, разместившихся здесь, за месяц проживания захламили, засалили и прокурили его семейный очаг до неузнаваемости и по возвращении Зинаиде Андреевне предстояло бы много труда вернуть жилищу прежний безукоризненный вид. После провала Корниловского мятежа никто из офицеров не растерялся и не упал духом, но продолжали они строить планы спасения родины. К сожалению организация была малочисленна и в поисках единомышленников члены ее посещали казармы и военные училища. Фридрих был прирожденный боец и часто рыскал по городу разыскивая не изменивших присяге офицеров. Вот так то и забрел он сегодня в полдень в госпиталь, оборудованный в самых больших и великолепных парадных залах Зимнего дворца. Здесь среди тысячи раненых воинов, размещенных на выстроенных в двойные ряды белоснежных койках, он нашел двух своих сослуживцев из 66-го пехотного полка. Закутанная в белый платок и длинное темное платье печальная и молчаливая сестра милосердия провела его по анфиладе больничных палат. Григорий Жеребцов, пехотный капитан, почти выздоровел от ранения в плечо, полученного на Кавказском фронте, и подлежал выписке через неделю. Он полусидел на своей железной кровати наблюдая с высоты второго этажа пустынную набережную, Дворцовый мост и Неву, полную боевых кораблей Балтийского флота. Фридрих подошел к нему и oни крепко обнялись. «Ты не изменился, Гриша,» Фридрих всмотрелся в его смуглое лицо. Высокие скулы и крючковатый нос придавали выздоравливающему что-то ястребиное. «Посвежел и даже поправился.» «Ну, еще бы. Здесь лучшее медицинское оборудование в мире, да и царица с княжнами за нами лично присматривали. И все для нас, сермяжных и посконных. Звания, заслуги и общественное положение пациентов в этой больнице не имеют значения. Здесь мы все одинаковы.» С улыбкой Григорий потянулся и сладко зевнул. «А я готов в строй хоть сейчас.» Широченные плечи и бугры мышц угадывались под его тонким халатом. «Прекрасно. А где Сергей?» «Кудрявцеву не повезло,» огорченный Григорий опустил голые ноги на пол. «Он в Гербовом зале и по-прежнему без сознания. Там, где лежат раненые в брюшную полость. Я вчера заходил проведать его. Уж не знаю, что и думать.» Они замолчали. Их глаза были прикованы к событиям разворачивающимся на реке. Снование там усилилось до чрезвычайности. Корабли прибывали. Выше и ниже Николаевского и Дворцового мостов ошвартовались эскадренные миноносцы и тральщики. Напротив окна, откуда смотрели наши друзья появился крейсер и два минных заградителя. На сигнальных фалах затрепетали разноцветные флажки; на капитанских мостиках замигали частые световые сигналы; Петропавловская крепость зажгла на минуту ослепляющий прожектор. От кораблей стали отваливать одна за другой шлюпки, полные матросов. Ловко и слаженно моряки высаживались на набережной. «По всем признакам они готовятся к штурму. Будет бой,» Григорий поднялся со своего места. «Пойду получать мою форму. А винтовку мне кто-нибудь одолжит.» С помощью любезной медсестры Жеребцов был обмундирован в солдатское и друзья явились в штаб обороны Зимнего, расположенный в угловой комнате с видом на площадь и Александровский садик. Командовал штабом полковник Освальд фон Прюссинг, офицер Русской армии в третьем поколении. Это был худощавый, бледный человек среднего роста с торчащим вверх ежиком темно — русых волос. Расставив ноги, он одиноко стоял посередине обширного помещения. Деревяннные ящики, лари и стопки запыленных картонных коробок вытянулись вдоль блеклых стен. В углу стояли простой письменный стол и несколько стульев. «Очень рад каждому добровольцу,» сердечно, не по-уставному полковник пожал им руки. «Нам не хватает офицеров. Казаки и самокатчики ушли еще днем. Осталась рота девушек — патриоток, но участвовать в подавлении «городских беспорядков», как они называют происходящее, они не желают. Еще есть триста юнкеров. Вот и все.» «Выходит взрослые ушли, а молодежь оставили? Очень некрасиво,» побагровел Григорий. «Возможно, что через несколько часов будет написана позорная страница русской истории,» Фридрих сжал кулаки. «Однако мало кого это интересует.» «Должен с вами поделиться, господа, что более непригодного к обороне здания, чем Зимний дворец, отыскать трудно. Оно открыто для обстрела со всех сторон в том числе и с реки. Недаром бунтовщики привели в Неву целую эскадру. Однако, мы не сдаемся. Мы должны приложить все усилия, чтобы отбить нападение; тогда эта страница истории вместо позорной, станет героической,» нервно хохотнул фон Прюссинг. «Получите трехлинейки и патроны. Этого у нас хватает.» Он открыл дверцы шкапа, в котором хранилось оружие. «Откровенно говоря я считаю, что у нас есть шанс отбиться,» полковник отсыпал каждому из них по щедрой пригорошне патронов. «По данным нашей разведки у противника нет военной подготовки — там только озлобленные рабочие, к которым примкнули уголовники и матросы. Матросы, конечно, люди военные, но сражаться на суше они не обучены. А по зданию из орудий корабли стрелять не посмеют. Ведь здесь расположен госпиталь, в котором находятся на излечении низшие чины армии и флота, такие же как и они сами.» Полковник попытался улыбнуться, но в глазах его застыло беспокойство. «Много их очень. Патронов не хватит всех остановить.» «Будет выполнено!» Офицеры козырнули фон Прюссингу, повернулись на каблуках и вышли в коридор. Пройдя несколько шагов они наткнулись на взвод женщин — солдат, принадлежащих ко 2-ой роте женского ударного батальона, о которых недавно говорил начальник штаба. Они шли гуськом занимать позиции. Хмурые, напряженные лица, серые овчинные папахи на остриженных под «ноль» головах — девушки выглядели заправскими солдатами в своих длинных шинелях и скрипящих, черных сапогах. Одежда топорщилась на них, пояса оттягивали подсумки с ружейными обоймами, они не хотели нравиться, не всегда ладили между собой и не удостоили мужчин даже мимолетным взглядом. Фридрих и Григорий последовали за ними и скоро вышли под открытое небо. Уже стемнело и высоко висящий одинокий фонарь у ворот освещал невысокие штабеля дров, за которыми укрывались последние защитники демократической России. Темнота прятала широкую площадь и мятежников, притаившихся где-то под аркой Генерального штаба. Оттуда доносился приглушенный гул голосов, сопенье и наждачное шарканье множества подошв. Вглядевшись, Фридрих различил тлеющий огонек самокрутки и, хорошенько прицелившись, плавно нажал спусковой крючок. Вопль боли и страха подсказал ему, что он не промахнулся. В ответ грянула какафония выстрелов, со свистом рои пуль пролетели высоко вверх, шлепаясь о стены дворца, но ни одна из них не попала в цель. «Юнкера, разбейте фонарь!» Послышался требовательный женский голос. Метко брошенный камень разнес стекло вдребезги. С мелодичным звоном осколки посыпались вниз. Стало трудно различать соседей и оружие можно было заряжать только наощупь. Слух остался единственным ориентиром. «Готово, барышня! Какие еще приказания?» в кромешной тьме выкрикнул серебристый мальшишеский дискант. «А кто же это такой меткий?» прозвучал неподалеку пленительный альт. «А найдешь ли ты меня без лампы, красавчик?» Ответ юнкера потонул во взрыве всеобщего смеха. Им казалось, что все впереди. Никому из них не минуло еще двадцати, они были идеалистами, полными надежд. В других обстоятельствах между многими из них вспыхнули бы романтические связи, но здесь в Петрограде во мраке ненастной ночи 25 октября 1917 года у стен резиденции российских монархов, пролег последний рубеж их молодых жизней. Проходили часы. Изголодавшиеся, забытые всеми, они продолжали нести свою службу. Казалось конца этой ночи не будет никогда. Ветер крутил в воздухе несколько снежинок. Было холодно, скучно и тоскливо; у кого — то от долгого ожидания стали слипаться глаза. Вдруг площадь озарилась огнями выстрелов. На них с криками Ура неслась лавина красногвардейцев. Оскаленные морды, штыки наперевес, строй неразрывный, как стена каменная, они все ближе и ближе. Баррикады загрохотали пулеметным и винтовочным огнем. Фридрих и Григорий стреляли беспрерывно, едва успевая перезаряжать магазины. Bерхушка баррикад опоясалась гирляндой пульсирующего огня. На мгновение вспышки дульного пламени выхватывали из темноты сосредоточенные мальчишеские и девичьи лица, их плечи с вензелями погон, их прищуренные глаза, их крепкие и надежные руки. Кто-то из них бросил в наступающих лимонку. Ее гулкий взрыв сбил с ног, подбежавшего ближе всех, огромного, похожего на лося военмора. Изрыгая проклятия от бешенства и боли, весь в крови, он повалился на колени и медленно рухнул навзничь. Атака захлебнулась. Неприятель дрогнул и побежал назад, оставляя на брусчатке раненых и убитых. Вдогонку им не стреляли, сберегая боезапас. Наступила недолгая тишина. Защитники провели перекличку, подсчитали потери и опять превратились в ожидание. Пушечный выстрел, донесшийся со стороны Невы, вызвал переполох. «Как они смеют! Ведь в госпитале раненые!» вскричал Григорий. Вслед за первым, близким выстрелом откуда — то издалека последовала продолжительная орудийная пальба. Эхом до них докатились два громовых удара снарядов, угодивших в фасад. Из дворца послышались истерические крики. «Что это может быть, г-н офицер?» спросил Фридриха побледневший юнкер, занимавший место в цепи справа от него. Он был невысокого роста, истощен и дрожал от холода. «Должно быть стреляют с Петропавловской крепости. Настоящих артиллеристов у них нет, вот они и мажут.» «И хорошо, что нет, однако же два раза попали.» «Больше не попадут,» пошутил Фридрих, но глаза его устремились на площадь. Там вновь замелькали черные тени и послышался тяжелый топот бегущих ног. «Глядите, опять супостаты поперли!» выкрикнула одна из ударниц, указывая на молча несущуюся на них густую толпу. «А ну — ка, девушки, целься, пли!» зычно скомандовал ротмистр с другого конца баррикады. «Огонь, юнкера!» вскричал Фридрих, опустошая во врага магазин своей винтовки. До штыкового боя не дошло, после упорной перестрелки большевики были отбиты и откатились назад. Всем казалось, что три безуспешных атаки угомонили противника и он притих. Утомительно долго тянулось время. Бдительность защитников ослабела. Многих стало клонить ко сну. Завораживающий девичий голос протяжно завел «По дороге пыль клубится…». Кто-то стал подпевать. «Женской роте вернуться в здание!» — по цепи была передана шепотом неожиданная команда. Остающиеся юнкера с сожалением и почти с завистью смотрели на уходящих амазонок. Несогласный с командой Фридрих пошел в штаб, чтобы обсудить ситуацию с полковником фон Прюссингом и если возможно, спросить подкреплений.