Алексей Новиков - О душах живых и мертвых Страница 3

Белинский, горячо любивший Гоголя и убежденно пропагандировавший его произведения, не принял самоотречения писателя; критик утверждал, что Гоголь уже не властен над своими произведениями – они давно стали достоянием народа.

Интересна и значительна в романе «Впереди идущие» перекличка могучих умов – Белинского и Герцена – по вопросам искусства, философии – о необходимости идти вперед, к революции.

В пророческом видении революционного будущего Виссарион Белинский предрек идейным врагам:

– Вам ложь, нам – истина!

В этом пророчестве Белинского и заключен художественный и гражданский пафос романа Новикова.

Острый аналитический ум и горячее сердце водили его пером: каждая строка романа полна светлой гордости, когда он рисует победное становление родной литературы, ее стремительный выход на мировую арену.

Доктор филологических наук С. М. Петров, проанализировав роман «Впереди идущие» («Октябрь», 1965), особо отмечает большой труд автора, «вложившего в свое творение знания и душу, любовь и талант».

Далеко не случайно обращение А. Н. Новикова в последний этап его творчества к шестидесятым годам, когда бурные идеологические схватки подняли на гребень умственного движения России вождей революционной демократии – Чернышевского и Добролюбова. К сожалению, окончанию романа помешали болезнь и смерть писателя.

К работе над своими произведениями А. Н. Новиков относился взыскательно. Придирчиво и добросовестно изучал огромное количество документального и фактологического материала.

Писатель не брал на веру ни одной канонической версии, не был «рабом факта»: он все оценивал заново, увязывая с исторической правдой, с логикой мышления, с характером героя.

Волновали писателя, отнимали у него долгие часы раздумий драматургия произведения, его композиция. Он многократно переписывал, шлифовав сделанное, искал свои приемы художественной выразительности. В этом плане для Новикова характерен своеобразный метод обрисовки героев. В письме к читателю А. Н. Новиков объясняет этот метод:

«От Вас мне впервые пришлось услышать замечание о том, что мои герои не имеют описания своей внешности. Представьте, никому это не бросилось в глаза. А между тем, в этой манере кроется и раскрывается определенный замысел автора. Мне всегда казалось, что самые подробные описания носов, подбородков, цвета волос и т. д. ничего не дают читателю. По крайней мере, я сам никогда не видел ни одного персонажа в этих описаниях. Мой замысел заключается в том, чтобы дать образ через интонацию. Разумею при этом не только речевой словарь, более или менее характерный для данного персонажа, но именно интонацию, т. е. какое-то своеобразное музыкальное звучание речи. Много бился я порой, переставляя слова, заменяя одно другим, чтобы добиться нужного эффекта».

При обрисовке пейзажа, его настроения писатель тоже прибегает к слуховому образу – к музыкальной интонации с ее компонентами – мелодикой, ритмом, темпом.

В работе над языком романов автор создал своеобразный, ему присущий сплав языка современного, ясного, доступного читателям с элементами языковых особенностей изображаемой эпохи и тем счастливо избежал стилизации, реставраторства.

Скончался А. Н. Новиков 26 ноября 1971 года.

Советские читатели по достоинству оценили талант и литературный подвиг А. Н. Новикова – создателя цикла исторических романов, отдавшего десятки лет жизни беззаветному служению родной советской литературе. Они сохранят светлую память о писателе – удивительно скромном, добром, редкостно трудолюбивом и одаренном человеке.

В. Солнцева.

Часть первая

Выстрел в сторону

Глава первая

Утром, как всегда, Андрей Александрович Краевский принимал посетителей и журналистов. В эти часы к редактору «Отечественных записок» ездили без приглашения.

Хозяин встречал гостей в обширном кабинете, сплошь заставленном книжными шкафами затейливого устройства. Огромный письменный стол в свою очередь свидетельствовал о самобытных вкусах хозяина: на столе громоздились полки и полочки, а искусная резьба ловко прикрывала множество потайных отделений. Корректуры и рукописи были разложены в образцовом порядке. Обилие рукописей наглядно говорило посетителю о том, что такой могучий поток поэзии и прозы мог хлынуть только в лучший из столичных журналов.

Андрей Александрович носил черный, чуть не до пят, сюртук вполне солидного, но тоже несколько экстраординарного покроя. Голова его была покрыта черной шелковой шапочкой, приличной более ученому мужу, чем журналисту.

В костюме редактора «Отечественных записок», как и во всей обстановке кабинета, чувствовалась полная независимость от общепринятых образцов, однако в этом не было ни малейшего намека на легкомыслие.

Злые языки утверждали, что покрой сюртука, шелковую шапочку и даже фасоны мебели Андрей Александрович заимствовал от князя Одоевского. Но Владимир Федорович Одоевский, известный своей ученостью, литературными и музыкальными талантами, а также неуемной страстью к изобретательству, оставался всего лишь вкладчиком «Отечественных записок», хотя бы и весьма почтенным. Андрей же Александрович, едва достигнув тридцати лет, уже метил в литературные генералы. Правда, был он еще не по-генеральски сухопар, зато в голосе его прорывались внушительные, почти басовые ноты, а на висках уже обозначилась серебристая проседь.

Восхождение Краевского по лестнице журнальной славы произошло стремительно и незаметно. Впрочем, были в этом восхождении и досадные срывы. Так, незадолго до смерти Пушкина он расчел, что пушкинскому журналу «Современник» долго не жить, как в силу общеполитической неблагоприятной обстановки, так и по неопытности поэта в хозяйственных делах. И хотя был тогда Андрей Александрович лицом мало приметным в литературном мире, он, объединившись с Одоевским, сделал Пушкину неожиданное предложение – оставить за собой только изящную словесность да «суд над книгами», то есть критику, а в остальном передать все руководство «Современником» ему, Краевскому, вместе с князем Одоевским.

Должно быть, погорячился тогда по молодости Андрей Александрович. Не таков был Пушкин, чтобы вручить судьбы «Современника» кому бы то ни было, даже самому Краевскому, несмотря на все его достоинства и очевидную скромность. Поэт предпочел биться в тисках безденежья и крепко держать руль журнала в собственных руках.

Но Пушкин был убит, и фамилия Краевского все-таки появилась на обложке осиротевшего «Современника» рядом с именами новых редакторов – Жуковского, Вяземского, Одоевского, Плетнева. Именитые друзья Пушкина никак не могли обойтись без помощи милейшего и усерднейшего Андрея Александровича. В свою очередь обложка «Современника» с фамилиями новых редакторов доставила неизъяснимое удовольствие Краевскому и смягчила ту искреннюю скорбь, которую всегда испытывал он при мысли о гибели приснопамятного поэта.

Прошло еще два года, и Андрей Александрович стал редактором-издателем крупнейшего журнала. Никто и не помнит теперь, какое жалкое существование влачили когда-то «Отечественные записки», с таким блеском возродившиеся в искусных руках Краевского.

На этот раз Андрей Александрович совсем не горячился и начал дело как раз вовремя. Даже самые простодушные читатели стали охладевать к «Библиотеке для чтения», которую издавал профессор Сенковский. Пустопорожнее зубоскальство профессора, гордившегося перед читателем полным отсутствием убеждений, давно набило оскомину. Хитрая личина не могла укрыть вполне определенных убеждений ученого редактора – его неизменной склонности к мракобесию.

А пушкинский «Современник» держался теперь только тем, что в нем от времени до времени публиковались драгоценные строки из наследия поэта.

В меру потрудившись в «Современнике», Андрей Александрович Краевский передал бразды правления трудолюбивому профессору Плетневу. Маститый ректор Петербургского университета, Петр Александрович Плетнев усердно наводнял «Современник» серой, но вполне благонамеренной скукой, и читатели, если в очередном номере не оказывалось пушкинских публикаций, оставляли книжки журнала неразрезанными.

Выходил в Петербурге еще один журнал – «Сын отечества», издаваемый Гречем. Но кто не знал, что Греча по справедливости величают Ванькой-каином русской литературы? От Николая Ивановича Греча даже тогда, когда он ссорился с неразлучным своим другом, Фаддеем Венедиктовичем Булгариным, за версту несло – по общеизвестной эпиграмме наступить на Булгарина опасался каждый чистоплотный человек.

К тому же в «Сыне отечества» подвизался Николай Полевой. Потерпевший крушение издатель «Московского телеграфа» перебежал ныне в услужение к Гречу и Булгарину и вещает на страницах «Сына отечества»: «Есть у нас писатели с истинным дарованием – Греч, Булгарин, Загоскин и… Гоголь!» Думает бывший московский романтик Полевой, что найдутся читатели, которые поверят в гений и Греча, и Булгарина, и Загоскина, если вместе с ними, хоть на последнем месте, помянуть Гоголя.