Алан Саваж - Восемь знамен Страница 3

Конечно же, как и все вокруг, он мечтал о сокровищах Востока. Собственно, за пять последних лет он так ни разу и не выбрался домой — отец уже умер, а с братьями Баррингтон не ладил. Все его помыслы были теперь поглощены торговлей с Кантоном.

Так он заслужил окончательный приговор Британской Индии. Тремя годами раньше описываемых событий Баррингтон тяжело заболел в Кантоне, и капитан не нашел ничего лучшего, как там его и бросить. Никто не ожидал увидеть Баррингтона снова. Но год спустя он объявился в Калькутте — оказывается, его выходила маньчжурская семья, глава которой служил чиновником в порту. Забота, с которой за ним ухаживали, наполняла Роберта чувством глубокой благодарности; в глазах же окружающих он всего-навсего прожил несколько месяцев как язычник среди язычников, погрязнув в невесть каких варварских обрядах и обычаях. Поговаривали даже, что он возжигал ритуальные благовонные свечи, дабы умилостивить судьбу. А взять настойчивость, с которой он отделял китайцев от маньчжуров, тогда как что те, что эти были всего лишь желтолицыми язычниками…

Однако тот случай имел замечательные последствия: Роберт Баррингтон оказался единственным белым человеком в Калькутте, бегло говорящим на маньчжурском.

Одетый в свою лучшую синюю накидку, Роберт занял место рядом с его светлостью. Он прекрасно понимал важность предстоящих минут. Остановив свой выбор на Баррингтоне, Макартни относился к нему как к другу, не обращая внимание на неодобрительные взгляды помощников. Однако его светлость, проявив таким образом решимость полагаться только на собственное мнение, будет чрезвычайно рассержен, если вдруг это мнение окажется опрометчивым. Роберт это прекрасно понимал. На трапе появился встречающий. Вглядевшись, Баррингтон понял, что перед ним евнух. Он бросил быстрый взгляд на Макартни, но, судя по всему, виконт не заметил ничего странного в облике маньчжурского посланца. Как и следовало ожидать, евнух был одет чрезвычайно богато, в красную шелковую куртку и зеленые шелковые же штаны, на ногах мягкие лайковые сапоги. Лакированная трость заменяла ему меч, голову прикрывала круглая шляпа с четырьмя «рожками» по полям. Почти так же роскошно были одеты и люди из его свиты, сгрудившиеся у борта позади своего начальника.

— Мой господин, Хошэнь, Правитель вверенных ему народов, шлет приветствие. — Евнух поклонился. Голос у него был высокий и ломкий. — Меня зовут Ван Луцин.

— Мой господин, лорд Макартни, — Роберт в свою очередь поклонился, — посылает ответное приветствие вашему господину, премьер-министру Хо, и от имени своего господина, короля Великобритании, Франции и Ирландии Георга III, Защитника веры, передает приветствие его Небесному величеству императору Сяньлуну. Меня зовут Роберт Баррингтон. — Как он полагал, Ван был достаточно образован, чтобы разбираться в британской табели о рангах.

Ван вновь поклонился и, выждав, пока Роберт закончит, спросил:

— Можем ли мы посидеть в тени?

— Скажите ему, что вот это как раз вполне возможно, — одобрил Макартни. — Как вы думаете, что наш приятель предпочтет выпить?

— Можно попробовать предложить ему рома, милорд.

По движению глаз Вана Роберт понял, что тот, вероятно, знает пару слов по-английски. Гость с большим интересом озирался вокруг и, когда над палубой натянули брезентовый полог, уселся за стол вместе с английскими офицерами; до некоторых из них уже дошло, что он из себя представляет, и они были явно шокированы.

Стюарды принесли подносы с ромовым пуншем, Макартни собственноручно подал бокал Вану. Поколебавшись, евнух осторожно принял его обеими руками, а Роберт в душе проклял свою забывчивость. Предложив бокал одной рукой, а не двумя, Макартни, с точки зрения китайцев, обнаружил полное отсутствие хороших манер, — об этом следовало бы заранее предупредить его светлость. Но теперь ничего не поделаешь, оставалось лишь продолжить беседу.

— Вы привезли дань от вашего короля, — констатировал Ван.

Когда Роберт перевел, Макартни закашлялся, прочищая горло.

— Скажите ему, что мой король никому не платит дани.

Роберт перевел, и Ван улыбнулся.

— Все правители на земле платят дань его Небесному величеству. Правда, некоторые внешние варвары нерадивы в этом, но они, несомненно, будут наказаны.

— Клянусь, этот приятель меня рассердит, — буркнул Макартни.

— Я уверен, он просто-напросто следует этикету, которого обязаны придерживаться китайцы, милорд, — предположил Роберт. — Но для нас самое главное добиться аудиенции у императора Сяньлуна, не так ли?

— Надо думать, для этого я здесь и нахожусь, — уступил Макартни.

Ван переводил взгляд с одного собеседника на другого, при этом его широкое лицо без всяких признаков растительности совершенно ничего не выражало.

— Разумеется, вопрос о дани — один из тех, которые мой господин хотел бы обсудить с вашим, — сказал Роберт. — Когда мы получим возможность встретиться с его Небесным величеством?

— Это невозможно, — ответил Ван.

— Как? — Сердце у Роберта упало.

— Его Небесное величество пребывает сейчас в Жэхэ. А это его родные места, вы понимаете, Баррингтон. Именно из Жэхэ бессмертный Нурхачи впервые повел Восемь маньчжурских знамен на штурм Великой китайской стены. Каждую осень императорский двор выезжает туда на охоту и остается там до первых признаков зимы. А признаков зимы пока не видно.

— Черт возьми, — воскликнул Макартни, — разве нельзя нам отправиться в Жэхэ и там побеседовать с императором?

Ван обвел взглядом английскую флотилию.

— Вашим судам туда не подняться. Жэхэ находится во многих милях от моря.

— Но вы можете предоставить моему господину необходимый транспорт, — не отступал Роберт.

Ван Луцин пристально посмотрел на него:

— Приятно узнать, что ваш король так стремится засвидетельствовать свое почтение Небесному величеству. Я поговорю с моим господином, Хошэнем, и мы подумаем, можно ли устроить вашу поездку.

Он едва пригубил ром и поставил бокал.

— У вашего вина кровавый оттенок. — Евнух поднялся для прощального поклона.

— Чертовски наглый негодяй, — прорычал мистер Марджорибэнкс, один из кантонских купцов, которые сопровождали экспедицию. — И послать евнуха… это же знак полного презрения.

— Евнуха? — Макартни вопросительно посмотрел на Роберта. — О Боже! Почему вы меня не предупредили?

— Потому что, как я подозреваю, он немного понимает по-английски. Но, милорд, евнух — не обязательно презренное существо. Умные и достойные часто получают очень ответственные посты. Этот Ван, очевидно, у Хошэня служит кем-то вроде секретаря.

— У премьер-министра? — уточнил Макартни.

— Можно сказать и так, милорд, в нашем понимании этого поста. У императора он главный министр.

— И мерзкий выскочка сомнительной нравственности, которого все в этой стране ненавидят, — добавил Марджорибэнкс.

Макартни взглянул на Роберта.

— Действительно, милорд, Хошэнь молодой и самый что ни на есть настоящий дворцовый фаворит. Правда и то, что он корыстолюбив и, следовательно, многие его ненавидят. Но… главных министров с такой репутацией и у нас было немало. Для нас с вами самое главное, очевидно, то, что он является фаворитом императора Сяньлуна.

— До тех пор, пока он им остается. Что ж, джентльмены, думаю, придется нам набраться терпения и ждать возвращения сего ущербного создания. Баррингтон, освежите-ка мои знания об этих маньчжурах.

И Роберт принялся за дело. Он рассказал, что маньчжуры стали так называться сравнительно недавно. Имея общие с тунгусами родовые корни, всего двести лет назад они кочевали по северным степям. Но затем у них появился великий вождь Нурхачи, военный гений, подобный Чингисхану. Он превратил тунгусов в воинственную нацию, создав армию из подвластных племен, причем каждое получило свое знамя. Первые четыре — красное, желтое, белое и желто-синее — принадлежали к роду самого Нурхачи. Потом он создал еще четыре отряда, они получили знамена тех же цветов, но с каймой, и считались «меньшими знаменами».

Во главе Восьми знамен Нурхачи пронесся через Маньчжурию и обрушился на одряхлевшую империю Минов, обескровленную недавней жестокой войной с восставшими островитянами — японцами. Нурхачи изначально мечтал об установлении новой династии. Он назвал своих людей «айсингиоро», или «золотое племя», и провозгласил их прямыми потомками Танской династии, которая после нескольких столетий разобщенности объединила Китай в 618 году нашей эры и которая была уничтожена монголами в 1234 году. Сам же взял титул Чжинхан, провозгласил себя властителем Маньчжурии, а время своего правления обозначил девизом Тяньмин.

— Какое счастье, что у шотландцев не нашлось такого вождя, — сухо заметил Макартни, и его свита послушно заулыбалась.