Половецкие войны - Олег Игоревич Яковлев Страница 3

всей массой навалились и смяли немногочисленную дружину Святополка, стоявшую на правом крыле. После, истребив почти всех русских стрельцов, метнулись лихие половецкие всадники на черниговцев и переяславцев. Мономах и его люди долго упрямо отбивались от наседавших врагов, орудуя мечами и саблями, но в конце концов, когда ударили половцы справа, не выдержали натиска, обратились вспять и бросились назад, в мутные, бешено клокочущие воды Стугны.

За ночь река ещё сильней набухла, да вдобавок пошёл сильный дождь, бешено свистел в ушах злой ветер.

Владимир видел впереди себя алое корзно Ростислава, ехал за ним следом, как вдруг яростный бурный поток сбил брата с коня. Корзно исчезло в волнах.

– Ростя, брат! – Владимир с отчаянием, выпрыгнув из седла, бросился ему на выручку. Тяжёлые франкские доспехи, в которых Ростислав щеголял накануне, тянули юношу ко дну.

«Наказанье, кара Божья!» – стучало в голове Мономаха.

Его самого едва не унесло бешеным течением, вокруг крутились воронки, засасывая людей и коней в водовороты. На выручку подоспели верные Бусыга с Годином. Дружинники подхватили своего князя и вытащили его, уже теряющего силы, на спасительный левый берег. Половцы не рискнули переходить вброд разлившуюся Стугну и только пускали им вслед свои длинные смертоносные стрелы.

– Что с Ростиславом?! Где он?! – вопрошал Мономах.

Годин, перекрестившись, сухо обронил в ответ:

– Утоп брат твой! Поглотила его пучина!

Не выдержав, князь Владимир горько разрыдался. Жаль, безмерно жаль было ему глупого несмышленого мальчишку. А перед глазами стоял берег Днепра и расколотый кувшин Григория, и в голове по-прежнему сидела страшная мысль: «Кара Божья!»

С остатками своей дружины Мономах укрылся в Чернигове.

…Тело Ростислава только три дня спустя выловили из воды и торжественно положили во гроб в соборе Софии, рядом с отцом и дедом.

Дольше всех держались на берегу Стугны ополченцы. Ощетинившись, как ёж иглами, длинными копьями, изнемогая, отбивали они половецкие атаки как могли и как умели, и все до единого человека либо пали, либо угодили в неволю. Много людей недосчитались и княжеские дружины. Так, Святополк, в злобной ярости кусая дрожащие от страха и стыда губы, добрался до Киева всего с двумя людьми. Да, с горя и печали начиналось его великое княжение. И ещё не знал, не представлял себе князь, какие трудности и беды ожидают его в следующие годы.

Половцы же тем временем жгли киевские волости, грабили, убивали, и не было русским людям – купцам, ремественникам, крестьянам – в бешеном смертоносном вихре никакого спасения и никакой пощады.

Но, видно, сильно разгневался на русичей христианский Бог. Едва отхлынули поганые орды назад в степь, как новая беда пришла на порог: на берегах Донца, в станах ханов появился старый враг Всеволодова рода, двухродный[25] брат Мономаха – князь Олег. Снова звучали слова посулов, сыпались монеты, давались клятвы. Тревога и волнение царили на беспокойном лихом пограничье.

Глава 2. Ворог пуще поганого

В разгар ясного воскресного дня, когда на площадях и улицах Чернигова кипела бойкая торговля и народ со всех концов города и окрестных сёл сбегался посмотреть, какие диковинные товары привезли на сей раз с собой русские и иноземные купцы, посреди шумной галдящей толпы объявился некий рослый плечистый человек, худой и одетый в грязные лохмотья. Борода его, густая и нечёсаная, доходила едва не до пояса, а левый глаз заплыл от вздувшегося кровавого рубца – видно, следа от нагайки. Мало кто признал в страдальце считавшегося убитым кузнеца-ополченца Милонега. Тот же, кто узнавал, шарахался в сторону и испуганно крестился, шепча жаркие слова молитвы.

Милонег ловко вскарабкался на деревянный помост посреди торговой площади и, набрав в рот побольше воздуха, что есть мочи заорал:

– Слухайте меня, люди добрые! Слухайте, христиане, что скажу вам я, Милонег, сын Вояты из Лукомля![26] Довелось мне хлебнуть лиха, пережить мытарства у поганых в полоне! Вот они, раны мои, глядите! – Он разорвал на груди рубаху, и люди увидели на его теле кровавые рубцы и ссадины.

– Ради чего страдал я?! Князья-вороги вывели нас в чисто поле на Стугне, бросили на погибель под сабли половецкие! Сами ж, яко зайцы, разбежались по своим теремам! Всех нас изрубили половцы-сыроядцы, я ж в полон угодил, чудом выжил, а после убёг! Долго скитался по земле родимой, везде видел, сколь нашему брату худо живётся! Чего тамо поганые, коли сами князья смуту меж собою чинят! А нам костьми ложиться за них?! Нет, браты! Давай, бей княжьих холуёв! Айда к терему княжому!

По площади пронёсся глухой робкий ропот. Кто-то из толпы визгливо выкрикнул: «Долой Мономаха!» И тотчас же народ всколыхнулся и дружными яростными криками стал поддерживать Милонега:

– Долой Мономаха! Ольга хощем[27] князем! Бей бояр-кровопивцев!

Разъярённая толпа хлынула к княжескому терему. Дружинники впопыхах выскакивали из гридниц и, вооружаясь длинными копьями, в несколько рядов выстраивали заслон.

В долгом травчатом опашне[28] зелёного цвета с широкими рукавами, опоясанный мечом, невысокий, но плотно сбитый и широкий в плечах, на крыльце хором появился князь Владимир Мономах. Сощурив по привычке серые внимательные глаза, он пристально всмотрелся в беснующуюся толпу, словно пытаясь выискать в ней главных смутьянов, зачинщиков столь внезапно вспыхнувшей встани[29].

– С чем пришли, други? Чем недовольны? – негромко, но твёрдо и уверенно, без малейшей тени сомнения в своей правоте, спросил он.

– Пришли путь те с Чернигова указать! – послышался в ответ такой же твёрдый, заглушивший злобные крики толпы голос.

Владимир тотчас узнал Милонега.

«А ведь сказывали люди, будто пал Милонег на Стугне в сече», – с немалым удивлением подумал князь.

– Чем я вам плох? – спросил он, умело скрывая волнение. – Али заместо того, чтоб супротив поганых биться, умыслил ты, Милонег, смуту в городе зачать?

– Хватит, навоевались под твоим началом. Помним, как бросил ты людей посадских[30] на погибель под сабли половецкие! – вскричал Милонег.

– Так что ж, Ольга захотели во князи?! Что ворогу Русь продал?! – разгневался Владимир. – Не ты ли, Милонег, первым ослушался совета моего реку не переходить, не из-за тебя ли биты были полки и дружины наши на