Схватка за Родос - Евгений Викторович Старшов Страница 3

жители — и подчинились жестким условиям подготовки к осаде, пожертвовав многим — имуществом, святынями, а кое-кто и жизнями. Время наконец-то показало, что он был прав… Но это пламенное воодушевление сменялось горьким отчаянием при осознании того, сколь многое еще оказалось несделанным, непродуманным, но даже и не это главное — сколь много унесет жизней предстоящая борьба… Нет, иоанниты всегда к этому готовы, на то они и воины, и монахи одновременно, чтоб безропотно положить свои жизни к ногам Спасителя за Его веру и Церковь… Но все равно их жалко. Сколько их падет во цвете лет, сколь много зрелых мужей отойдет к Господу и уже не передаст своего опыта новым бойцам! А мирное население? Франки, греки, евреи… Им страдать от вражеских ядер и стрел, погибать под руинами своих жилищ, гореть в огне, переносить муки возможного голода — и все для того, чтобы последние из них пали жертвами османской дикости и ярости… А дети, отроки и отроковицы, связанными вереницами пойдут на невольничьи рынки тешить восточное сластолюбие или воевать за ради славы и прибыли султана…

Как никогда остро почувствовал д’Обюссон свою ответственность за все это. Позор несмываемый и проклятье, если он не приложит все силы для того, чтобы этого не было! И его рука судорожно сжала рукоять древнего меча — благословения предков.

Великий магистр хмуро оглянулся на своих спутников. Все, кто из ордена, облачены, согласно древнему уставу, в боевые малиновые одежды, дабы не смущать ни себя, ни соратников льющейся из ран кровью.

Пылкий лейтенант Фабрицио дель Каретто так и готов ринуться в бой, яростно сверкая очами. Родной брат магистра, виконт Антуан де Монтэй, прищурившись, верно, пытается хоть примерно исчислить силы приближающегося к берегу врага… Старый орденский знаменосец Гал-лардэ, тяжело дыша, уже еле держит древко главного орденского штандарта, но он никому не уступит этой чести и скорее умрет, нежели передаст боевую святыню кому иному в сей грозный час… Однако не должно пасть знамя ордена иоаннитов пред врагом, и если предательница-немощь или вражье железо разожмут старый кулак, священную хоругвь подхватит коадъютор.

Взирают на свое рыцарство с орденских знамен святые покровители иоанитов — Господь Иисус Христос, Богоматерь и Иоанн Креститель. "Столп"[2] Германии, старый богатырь Иоганн Доу, задумчиво гладит длинную седую бороду, пристально глядя на турок, — тоже не против схлестнуться с ними в рукопашной, хоть не показывает это, как молодой Фабрицио.

Прочие братья… Бальи, приоры… Кто-то внизу пытается руководить отпором, многие начальники во главе с кастелланом Гольтье хлопочут в крепости, великий адмирал — в главной гавани, бдит, чтобы нехристи не прорвались с моря… Вечером еще топить корабли, блокируя фарватер… Над Родосом — тревожный набат греческих и латинских колоколов.

— Больших султанских кораблей, думаю, сотни полторы, а то и больше, — промолвил наконец брат магистра. — Все с пушками, по-моему, уже начинают разворот, чтоб изготовиться к стрельбе. Не считая пузатых галиотов, еще фелуки, я смотрю, и прочая дребедень… Барки, надо полагать, гружены десантом… Вон какая-то пигалица резво идет к берегу с белым флагом.

— Все ясно, так что и слушать не будем. Бертран де Глюи, великий приор Франции, повелеваю тебе спуститься к побережью и от моего имени предложение о сдаче отвергнуть с презрением. И не иначе. А дальше — Бог наш командир!

И вскоре христиане и мусульмане открыли друг против друга страшную пальбу: турки обстреливали побережье с султанских кораблей, им отвечали рыцарские форты и, по возможности, крепость.

С приближением вражеских барок и плоскодонок пошла стрельба из луков, арбалетов и тяжелых ружей. Грохот взрывавшегося пороха и треск корабельного дерева оглушал. Кое-где занялись пожары. Кричали раненые. Стоявшие по пояс в воде орденские воины оказались слабым препятствием — кого давили кораблями, прочих одолевали скопом буквально сыпавшиеся за борт десантных судов турки.

Отчаянные безумцы погибли доблестно, но, по большей части, бесполезно. Турецкая артиллерия тоже наносила урон гораздо больший, нежели ответный огонь иоаннитов — слабоваты оказались их пушки против больших корабельных орудий турецкого султана Мехмеда Фатиха.

Султан был дальновиден в военных делах, и рыцарям-иоаннитам следовало считать удачей, что Мехмед лично не возглавил армию, атакующую остров. Турецкий правитель прислал вместо себя визиря Мизака-пашу — грека из рода Палеологов, давно отуречившегося и достигшего высоких постов. Однако этот паша все-таки занимал свое место не благодаря происхождению, а благодаря военным талантам. И пусть самое начало родосской кампании получилось не очень удачным, Мизак-паша теперь отомстил сполна.

"Летучая" артиллерия бранденбургского приора оказалась малодейственной и, несмотря на совершаемые ею передвижения, все же была вскоре подавлена врагом. Огромные ядра разбивали орудия, разносили в щепы повозки и превращали людей и лошадей в кровавое месиво. То же случилось и с фортами: изуродованные пушки иоаннитов вскоре замолкли, каменные укрепления разносились вдребезги и своими же осколками убивали и калечили защитников острова. Деревянные укрепления вовсю пылали, а земляные хоронили под собой греко-латинян.

И тем не менее христиане препятствовали высадке яростно. Султанский визирь Мизак-паша помнил фанес-ский позор, поэтому, хоть и имел все шансы подавить сопротивление иоаннитов, пошел по пути наименьшего сопротивления. Он действовал согласно заранее разработанному им плану, связав силы родосцев первым десантным дивизионом, самым мелким, и высадив прочие десанты в стороны от места боевого столкновения.

Бранденбургский приор положил более двух третей своих конников в тщетной попытке порубить выбравшихся на берег мусульман, но в итоге отошел с огромными потерями. Магистр с холма все это прекрасно видел и сказал приближенным:

— Как и следовало ожидать, мы ничего не можем противопоставить этой массе. Высадка им, бесспорно, удалась… — Тут каменное ядро, выпущенное с одного из больших кораблей, с громким хлопком врылось в склон холма, обдав всадников развороченными комьями земли. — Надо отвести людей — их и так полегло много. Затворяемся в крепости, а дальше видно будет, что и как. Зная турок, можно предположить, что этот день у них уйдет на расстановку орудий. Проследим с колокольни нашего собора, как они… — Д’Обюссон не договорил, все и так было понятно — другое дело, что здесь он несколько ошибся. Мизак-паша второй раз с начала дня переиграл магистра.

Об этом, впрочем, чуть позже, а пока побитое крестоносное воинство понуро отступает по вспаханной турецкими ядрами и дробом земле, изрытой оказавшимися практически бесполезными траншеями, под улюлюканье ободренных первой удачей османов, волоча немногие уце-девшие орудия. Визирь попытался было тут же организовать преследование, но это ему не удалось: легкая конница не успела выгрузиться, а тяжелую — сипахов, выгрузившуюся частично, он пожалел.

Из пехоты — когда отступила