Николай Данилов - Кордон Страница 30

— Откровенные стихи, — произнесла супруга и добавила — Но они, Николя, еще и правдивые, написаны от разума и души.

— Правдивые! — Муравьев грустно усмехнулся. — Ты забываешь, когда и в какой стране живешь. Это тебе не Франция, где равнодушно взирают на всякие вольнодумные сочинения.

Супруге слова мужа показались обидными и она ответила взаимным упреком:

— Но и свою невежественную Россию не хвали. Тут запрещают человеку думать так, как он хочет. Преследовать людей только за то, что уклад их мыслей не схож с другими — это чудовищно!

— Вот-вот-с! — подхватил Николай Николаевич. — Раньше ты так не высказывалась. Вольнодумству тебя научили новые друзья.

— Я им за такую науку благодарна, — не сдавалась супруга, все еще не понимая, почему мужа так встревожило ее знакомство с вполне приличными людьми. — Ты слепец, Николя! Народ твоей любимой России стонет от крепостного гнета. Твоя жалкая попытка что-то изменить в этом деле потерпела фиаско. Умных интеллигентных людей отправляют на каторгу и в ссылку: инакомыслящий — значит, преступник! А они своему народу просто-напросто хотят сносной жизни…

— Кого ты конкретно имеешь в виду? — настороженно спросил Николай Николаевич. — Может, Петрашевского? Я был недавно у него в тюрьме и пришел к выводу, что он психически ненормален.

— Я не верю, что Петрашевский был таким до Сибири, иначе его определили бы в дом для сумасшедших. Ты же лучше меня знаешь, какому эксперименту подвергли этого человека, прежде чем отправить в Сибирь. Его же вывели на публичную смертную казнь. Как эта «шутка» у вас называется, когда под бой барабанов на смертника направляют ружья, а потом казнь отменяют?

— Примерное расстреливание, — сухо пояснил Муравьев.

— У человека от страха могло ведь разорваться сердце.

— У таких не разрывается.

На это Екатерина Николаевна только всплеснула руками.

— А за что, разреши полюбопытствовать, — не могла угомониться супруга, — так травили, а потом убили Пушкина? Это же гений!

— Кстати, тебе известно, что Александра Сергеевича застрелил француз, — с сарказмом ответил Николай Николаевич.

— Обрусевший и огрубевший, как я, — вставила супруга. — Но ты в смерти Пушкина французов не обвиняй. Его затравили твои соотечественники и вложили в руку Дантеса пистолет… Ты, Николя, не знаешь своей любимой России.

Николай Николаевич удивленно вскинул брови:

— Интересно-с! А кто ее хорошо знает? Может, ты? Просвети, пожалуйста!

Женщина отрицательно покачала головой:

— Нет, Николя, не могу. И для меня она загадка. А вот Лермонтов ее знал. Он на себе испытал «пылкую любовь» своей отчизны, сосланный невесть за что на Кавказ.

— Прекрати! — оборвал муж. — Не забывай, чья ты жена. Надо быть разборчивее в выборе друзей. Ты подумала о супруге, о его престиже и карьере, когда согласилась идти в гости к ссыльным?

— Ничего предосудительного в своем поведении не вижу, — не унималась обиженная жена. — Ты хочешь обречь меня на полное одиночество? — Голос женщины задрожал. — Завез в свою каторжную Сибирь и намереваешься посадить в клетку, как канарейку? — Ее глаза повлажнели.

Мужчины нередко бывают бессильны против женских слез. Обескураженные плачем, слабостью и наивностью суждений обаятельных особ, они в таких случаях чаще отступают. Но у Муравьева на этот раз были основания стоять на своем.

— Читай! — Он резко протянул ей лощеный лист, извлеченный из большого конверта с сургучными печатями.

— «Милостивый государь Николай Николаевич! — прочитала она, шмыгая носом, — Ваши старания и усердная служба на благо России на посту Тульского губернатора у нас не вызывали сомнения…»

Супруга пожала плечиками,

— Не понимаю. Почему — Тульского? Неужели в Санкт-Петербурге забыли, что ты какой уж год служишь в этом «теплом» местечке?

— Не спеши удивляться, — сдержанно ответил Муравьев. — Столица ничего не забыла.

— «Однако, — продолжала читать вслух супруга, — Ваши действия на посту военного губернатора Восточной Сибири вызывают изумление…»

То, что Муравьева прочитала далее, ее покоробило:

«Нам доподлинно известно, что Вы, несмотря на личные указания государя, весьма лояльно относитесь к государственным преступникам, так называемым декабристам. Никакой работой их не обременяете, на нередкие сборища у Трубецких и Волконских не обращаете внимания. И если Вам нельзя отказать в осторожности, то Ваша супруга-француженка, урожденная де Ришмон, посещала семьи ссыльных неоднократно. Обращаем на это самое серьезнейшее внимание…»

Екатерина Николаевна беспомощно опустила руки. Наступила тишина. Отчетливо было слышно потрескивание раскаленных углей в камине.

— Николя, уедем отсюда, — тихо сказала супруга. — Совсем из России. Уедем во Францию…

Муравьев молчал. Углубленный в свои мысли, он, казалось, не слышал слов жены, не понимал ее отчаяния.

— Из России мы пока никуда не поедем, — наконец медленно произнес он. — И Сибирь оставлять не время. Сейчас я тут нужен. Россия в опасности. Вот-вот нагрянет война…

Супруга закрыла лицо руками и торопливо удалилась на свою половину. Она не могла сдержать так внезапно нахлынувшие чувства обиды, горечи и бессилия. Женщина дала волю слезам. Несчастье, свалившееся на их семью, ей казалось непоправимым…

АРБУЗОВ

Капитан 1 ранга Александр Павлович Арбузов прибыл в Иркутск зимним путем в середине марта 1854 года. Опытный черноморский моряк, как значилось в предписании, высочайшим приказом по Российскому императорскому флоту от 16 декабря 1853 года за № 1271 был назначен помощником губернатора Камчатки, капитаном над портом Петропавловска и командиром Сорок седьмого флотского экипажа.

Александр Павлович, отдав служению Российскому флоту более двух десятков лучших лет, новое назначение воспринял как подобает в таких случаях военному человеку: направляют, значит надо, этого требуют интересы Отчизны. Нет слов, климат Черного в отличие от других морей, омывающих берега России, более теплый и мягкий. На юге, почитай, круглый год лето. А тепло для морской службы уже большое благо. Однако и на Черном море бывают зимой снежные метели и сильные ураганы. Из российских моряков черноморцам хорошо знаком ветер-бора. Это он, несясь с Кавказских гор, со страшной силой обрушивает на суда тяжелые снежные заряды. Они обляпывают корабли до такой степени, что под тяжестью ледяного покрова суда вот-вот готовы перевернуться. Нет, не. согласен Александр Павлович с теми, кто с веселой легкостью утверждает, что служба на Черном море — одно удовольствие. Поставь его, Арбузова, рядом с офице-ром-одногодком с Балтийского флота, и по внешности не угадаешь, кто из них с какого моря. Смуглое волевое лицо капитана 1 ранга с густыми черными усами обветрено, морщины на щеках и лбу редкие, но глубокие, поседев-

шие волосы жесткие, ибо видели чаще соленую, чем пресную воду. Арбузову, пожалуй, и не подсчитать, сколько раз он попадал в такие штормы, когда людям казалось, что они больше никогда не увидят берега.

Во многих переделках побывал черноморский моряк, участвовал в восемнадцати боевых морских кампаниях. Отважного офицера заметили и в 1841 году наградили орденом святого Георгия 4-й степени. Возможно, он имел бы больше поощрений, если бы ни его своеобразный характер. Арбузов, по мнению многих, человек не глупый, службу знает и любит, но натура у него тяжелая, характер неровный. Запись, сделанная при первой аттестации офицера — «склонен к самовольству», «упрям» — с годами переносилась во все последующие характеристики. И ничего тут не поделаешь. Те, кто аттестовывал офицеров, как правило, знали их плохо, а посему полагались на объективность предшественников, не затрудняя себя поисками новых формулировок. Это озлобляло Арбузова и не раз подталкивало его на стычку с тем или другим начальником. А таким поведением, как известно, карьеру себе не сделаешь, наоборот, можешь оказаться перед угрозой предупреждения о полном служебном несоответствии. Арбузов, не желая расстаться раньше срока с морской службой, без которой не мыслил жизни, стал стараться служить по уставу, хранить честь и достоинство морского офицера. И хотя тяжелый характер временами давал о себе знать, он силой своего же характера, иногда с болью в груди, подавлял самовольные порывы. Это помогло ему потом ровно подниматься по служебной лестнице.

Прощаясь с Черным морем, Арбузов не понимал одного: почему его послали на Дальний Восток? Слухи о войне с Англией достигли апогея. Сражение, по его мнению, развернется именно в бассейне Черного моря, а он оставляет опасный очаг… Александр Павлович о чем-то не догадывался. А может, он недостаточно знает о назревающих событиях?