Луи Бриньон - Кес Арут Страница 30

— Не знаю, друг, — последовал ответ, — но я ничего другого придумать не могу. Только это. Если не поэтому нас выгнали из Эрзерума, то по какой причине? И куда ведут столько народа? Где мы найдём пристанище? Где найдём пищу?

— В Харберде, — уверенно отвечал Констандян, — там живет много армян. Они не оставят нас в беде.

— Хорошо, если ты окажешься прав, друг, — послышался вздох.

— Конечно, я прав. Куда ещё нас могут вести?

— А я слышала, как охранники говорили между собой. И они упоминали Алеппо, — раздался женский голос чуть позади них.

Констандян обернулся. За ним шла женщина. Она была одета, как тысячи остальных женщин. В рубашку и длинное платье, края которого волочились по земле. На голове женщины был тёмный платок, узлом завязанный на шее. В руках она держала грудного ребёнка. Ребёнок был укутан коротким одеялом.

После короткого осмотра, Констандян возразил:

— Не может такого быть, сестра. Наверняка ты что-то не так поняла.

— Я слышала своими ушами, — негромко, но твёрдо ответила женщина.

— Нет, нет, — Констандян продолжал идти рядом с дочерью, но голова его была повёрнута назад, в сторону женщины. — Посуди сама, сестра. Мы живём в Эрзеруме. Так?

— Ну, так!

— Скажи, сестра, где находится Эрзерум?

— В Эрзеруме. Где же ещё? — последовал удивлённый ответ.

— Это понятно, что в Эрзеруме, — Констандян испытывал лёгкое раздражение в разговоре с этой непонятливой женщиной, — но ещё он находится рядом с Чёрным морем. А Алеппо, кроме того, что он находится в Алеппо, находится возле Средиземного моря. Так скажи мне, сестра, зачем туркам гнать нас от одного моря к другому? Зачем им это нужно?

— Не знаю, брат. Но я своими ушами слышала, как один из охранников это сказал.

— Вот упрямая, — раздражённый Констандян отвернулся от женщины и посмотрел на улыбающуюся жену, которая шла с другой стороны. Почему-то это улыбка совсем вывела его из себя.

— Что так весело? Лучше внуков проверь, может, что надо им…

Мириам дотронулась свободной рукой до отца. Тот мгновенно посмотрел на неё.

— Не злись, — попросила его Мириам с мягкой улыбкой на губах, — нам всем и так нелегко. Пусть эта женщина говорит всё что хочет. Пусть мама улыбается. Она так редко это делает…

— Конечно, дочка, конечно, — Констандян почувствовал угрызения совести и исподтишка посмотрел на жену. Она в ответ ободряюще улыбнулась.

Вот так, в разговорах и спорах, в молчании и ожидании каких-либо разъяснений, люди двигались вперёд, по направлению к городу Харберду.

Час от часа солнце поднималось всё выше. Начало вовсю припекать. Уже в полдень температура перевалила за тридцать градусов жары. Люди, идущие в колонне, обливались потом и как могли, спасались от слепящего солнца. Было около четырёх часов. Колонна миновала маленький город Кеги, оставив его с левой стороны, когда показались ряды деревьев, рядом с которыми журчала река. Деревья несли долгожданную прохладу, а прозрачные воды реки так и манили. Люди, шедшие в передних рядах и первыми увидевшие это маленький оазис, бросали нетерпеливые взгляды на охранников, надеясь, что последует команда на отдых. Ведь они шли с шести утра. Десять часов подряд. Пора было остановиться на привал. Лучшего места не найти было. Однако охранники молчали. Более того, они начали отходить маленькими группами. На глазах у всей колонны они утоляли свою жажду, умывались и возвращались обратно. Потом шли другие. Увидев такую несправедливость, из колонны вышел юноша лет восемнадцати и подошёл к конному жандарму. Тот сверху вниз посмотрел на него.

— Люди устали, — просительным тоном произнёс юноша, — нам бы остановиться ненадолго возле деревьев. Попить воды… ведь так жарко.

— На место пошёл, — прикрикнул на него жандарм, — вода и деревья для правоверных…а не для тебя, собака армянская.

— Собака армянская? — глаза у юноши вспыхнули злобой, он развернулся и побежал к ручью.

— Стой! — закричал жандарм, поднимая винтовку и прицеливаясь в него.

— Сынок! — закричал чей-то женский голос.

Вслед за этими голосами раздался одиночный выстрел. Юноша остановился, пошатнулся, сделал несколько шагов и рухнул лицом в ручей.

— Убийца! — пожилая женщина, рыдая, бросилась к жандарму и вцепилась зубами в его ляжку. Жандарм завопил от боли. Он несколько раз ударил женщину прикладом винтовки, но та не отставала. Подбежали несколько других жандармов. Они отволокли кричащую женщину и на глазах у всех зарубили её саблями.

Люди в колонне заволновались. Начали раздаваться гневные крики.

— Из-за глотка воды убили. Убийцы! Сволочи!

— Молчать! — кричали жандармы. — Молчать! Идите вперёд!

Крича, они били прикладами близстоящих к ним людей. Но волнение нарастало. Несколько десятков человек одновременно бросилось к ручью. Припав к нему, они начали жадно пить воду. Увидев это, солдаты бросились к ним. Они подбегали к лежащим у воды людям и, не давая им подняться, рубили саблями. После этого начался настоящий ужас. Мужчины и женщины из колонны с голыми руками с остервенением бросались на жандармов и солдат. Голыми руками они рвали и душили своих тюремщиков. Выстрелы в безоружных людей посыпались со всех сторон. Стрельба не утихала ни на минуту. Люди в колонне валились как скошенные. Понимая, что они бессильны перед пулями, вся колонна легла навзничь и прижалась к земле. Хотя сопротивления больше не было, жандармы и солдаты стреляли не переставая. Ровно один час… целый час…расстреливали безоружных людей, лежащих на земле.

Затем верхом появились какие-то важные турецкие офицеры. Они начали кричать на жандармов. Они говорили, чтобы больше не было столько мёртвых тел на дороге. Эти паршивые собаки должны подохнуть в Алеппо. Не раньше.

— Убивайте понемногу, — говорили они, — по двадцать- тридцать человек.

Они говорили, а люди холодели от ужаса и страха, слыша эти слова.

Когда, наконец, стрельба стихла, жандармы подняли живых с земли и заставили убирать тела с дороги. Они заставляли бросать тела в реку. Вместе с мёртвыми в реку заставляли выбрасывать тяжелораненых. Все молча повиновались. Никто из колонны более не смел ослушаться приказов, хотя чаще всего людям приходилось выбрасывать своих отцов, матерей, сыновей, дочерей. Чувства людей после этого безжалостного расстрела притупились. Все они отчётливо понимали, что приговорены к казни и приговор скоро будет приведён в исполнение.

До позднего вечера люди выбрасывали тела своих близких в реку. И только глубокой ночью они обессиленные, разбитые горем, ужасаясь собственной участи и завидуя мёртвым… получили долгожданный отдых. Колонну расположили рядом с дорогой. Сразу же появились сотни костров, на которых готовили пищу. Люди вытаскивали остатки своих продуктов и воды. Пока почти ни у кого не было в них нужды. Однако, несмотря на голод и жажду, они ели, лишь для того, чтобы иметь силы идти. В каждом из этих людей теплилась надежда. А вдруг их спасут? Вдруг передумают и отпустят?

Констандян собрал всю свою семью возле одной из повозок. Сыновья собрали сухие ветки, что валялись в большом количестве. Он тоже разжёг костёр. Жена разложила провизию и начала готовить еду. Всё проходило в полном молчании. Когда еда была готова, они наскоро поужинали. При этом и Констандян и его сыновья постоянно озирались на стоявших невдалеке жандармов, которые о чём-то втихомолку переговаривались.

— Надо бежать, — шёпотом произнёс Констандян, оглядываю всю свою семью, — надо бежать, как только выдастся случай. Турки не оставят нас в живых. Если сейчас они убивают нас среди бела дня, то, что будет потом, когда мы приблизимся к пустыням? Нет, нет, дети мои…надо бежать.

— Но как, отец? — раздался голос одного из сыновей. — Как мы сможем бежать? Всюду жандармы, солдаты…они убьют нас.

— Они всё равно убьют нас, — всё так же шёпотом ответил Констандян, — всё повторяется снова, как при Абдул Гамиде. Нас хотят уничтожить. Всех уничтожить. Иначе они не посмели бы вот так расстреливать людей. Бежать. Только бежать. Нет другого выхода.

— Надо спасти детей, — тихо произнесла Мириам, которая и во время ужина лежала на повозке и особенно сильно прижимала к себе маленькое тельце, — они самое главное для меня.

— Пусть наступит утро, — прошептал Констандян, — у меня есть немного денег. Попробую договориться с жандармами. Может, позволят нам уйти обратно, в Эрзерум. Оттуда поедем в Карс, к русским.

— Дай-то бог, — прозвучал тихий голос жены, — я жить не смогу, если с детьми или с внуками что-нибудь случится.

— Даже не думай об этом, — прошептал в ответ Констандян, — я сделаю всё, чтобы спасти нас.

— А что будет с остальными? — подала голос Мириам. — Что они с ними сделают?