Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб Страница 30

Грибами в тот год запаслись в обилии, их сушили и мочили, а грузди солили целыми бочонками.

Потом вернулись теплые, солнечные дни, и в небе понесло серебряные нити паутины. Они цеплялись за ветки, избы, и тут же паучки хлопотливо начали плести свои липкие сети.

В один из таких погожих дней Глеб, едва выбравшись за городские ворота, повстречал охотника. Обвешанный дичью, он, видимо умаявшись от долгого хождения, передыхал, сидя на сваленном дереве.

Князь присел рядом:

— К чему настрелил столько?

Опираясь на лук, охотник ответил:

— У меня, княже, едоков не счесть. Что не съедим, закоптим впрок, зима подберет, а еще волхву жертву поднесу. Да еще попу дам. Поп за нас молится, а волхв идола просит, чтоб напасть не насылал.

Глеб наслышан с той поры, как в Муроме живет, в лесах здешних немало кудесников убежище нашли. К князю приходил муромский пресвитер Исидор, жаловался, люд храм не посещает, волхвам верит, уж как он с амвона ни вещал, по избам ходил, уговаривал, ан нет, к кудесникам тянутся.

Глеб с боярами совет держал, как люд к христианству повернуть?

Бояре головами кивали, однако сетовали, волхвы-де прибежище в лесах нашли, не станем же против них ратников посылать? А Илья Муромчанин рукой махнул:

— Не хлопочись, княже, сколь помню, волхвы в Муроме завсегда в почете пребывали, даст Бог, одумаются муромчане, к вере повернут. Коли же силой народ ломить станешь, волхвов истреблять, люд к ним еще боле потянется.

Глеб с Ильей согласен, народ поймет, в чем истина.

Этот разговор князь припомнил, встретившись с охотником, спросил:

— Часто ль видишь кудесника?

— Случается. Да ты пойди вон той дорожкой, она тя и приведет к озеру, а близ него поляна, на ней валунами выложен жертвенник. Там и волхв. Верно, он и сей часец костер жжет.

— Требище идольское?

— То, княже, как понимать, а я не хочу ни Бога, ни Перуна гневить. Настрелил дичи, всем хватит, завалю вепря либо оленя, поделюсь.

Охотник поднялся:

— Пойду я, княже, да и с тобой все переговорено.

И ушел, а Глеб решил непременно побывать у кудесника, послушать, к чему он люд склоняет…

В Муроме князя ждало известие, в Ростове Борис на княжение сел…

Неделю спустя, оставив в Муроме воеводу Илью, Глеб отправился в Ростов.

Дорога пролегала через Владимир. В то время городок этот числился в малых, как и все другие в Зелесской земле, и только через полторы сотни лет, когда князья владимирские получат от золотоордынского хана ярлык на великое княжение, начнется расцвет Владимира.

Был город основан киевским князем Владимиром Святославовичем, когда ходил он в землю словенскую, и назвал его своим именем. Городок был мал, его обнесли стенами и рвом, срубили церковь Богородицы, а в Клязьме-реке люд крестили…

К исходу второго дня Глеб въехал во Владимир. Отстоял вечерню и, переночевав, отправился дальше.

Много ли знают русичи о степи? Было им известно, что перерезают ее Днепр и Дон, а текут те реки в моря, за которыми страна Византия. В степи живут кочевники, и неведомо, где они поставят свои вежи. Печенеги воинственны и живут разбоем. Они многочисленны, богаты скотом и совершают неожиданные набеги. Прорвутся через рубеж, промчатся ураганом по Киевской Руси и, пограбив, уйдут, угоняя полон. А в степи растекутся по улусам, и ищи их…

В прошлые лета, когда был Владимир Святославович моложе и на здоровье не жаловался, ходил он в степь и достал печенегов. Присмирели на время ханы. Но, видимо, слухи о болезни киевского князя достигли степи, и печенеги снова зашевелились…

Улус, в который привезли Георгия, поставил свои вежи у крутого берега северной стороны Сурожского моря. Заслышав топот копыт, навстречу всадникам кинулась свора собак, но, учуяв своих, убежала.

Георгия сбросили посреди улуса, его окружила детвора, дергали за одежды, плевали, кривлялись, норовили палкой зацепить. На них прикрикнул хозяин Георгия, одноглазый печенег, отвел пленника в сарай, запер. В щели пробивал свет, и Георгий осмотрелся. Увидел в углу ворох травы, присел. Им овладели думы. Чего больше всего боялся, то и случилось, он пленник. Но тут же Георгий отогнал эту мысль, он непременно убежит, но прежде осмотрится, припасет какой-никакой еды, а перво-наперво собак к себе приручит, чтоб в ночь побега лай не подняли.

С нетерпением ждал Борис приезда брата. А когда с дальней заставы уведомили, что муромский князь уже на земле Ростовской, Борис выехал ему навстречу. Далеко за городом спешился, прохаживался, всматривался в даль. Мысленно разговаривал с Глебом и не заметил, как из-за леса показались всадники.

— Княже! — воскликнул гридин. — Гляди!

Тут и Борис увидел, как к нему скачет Глеб, на ходу спрыгнул с коня, бросил поводья, подбежал. Братья обнялись, долго стояли молча. Но вот Борис оторвался, промолвил:

— Брате, вырос-то как! Все казался мне маленьким, а ты вона какой. В плечах раздался, и борода пробивается.

— И ты, Борис, не тот. Ноне еще больше на мать похож. Ликом в нее удался. Особенно когда улыбаешься.

— А я, брате, подумал, ты-то на отца смахиваешь, подбородок крутой, брови нависают, и очи насквозь пронзают. Прежде говаривали, мы с тобой схожие, ан время по-своему распорядилось.

Борис рассмеялся, а Глеб спросил:

— Ты чего?

— Подумал, мы с тобой друг друга разглядываем, а нас трапезная дожидается. Ну-тко по коням.

— Э нет, перво-наперво не трапезная, а баня с дороги… Поведай, как отец?

— О том не на ходу, за столом…

Сидели в трапезной при свечах. Давно уже насытились И теперь только разговаривали. Плавился воск, стекал в серебряные плошки. Время за полночь перевалило, а братья все еще продолжали говорить. Будто обо всем переговорили, но Борис все еще к главному не подступил. Все размышлял, а надо ли знать Глебу, что его терзает. Вдруг да брат не так истолкует. Однако решился:

— Ведомы мне мысли отца нашего, и оттого сомнения меня гложат. Выслушай, Глеб, и совет подай.

У Глеба глаза удивленные, а Борис рассказывал:

— Пришло отцу в голову после себя оставить киевское княжение за мной.

— Так в чем твои сомнения, брате?

— Погоди, Глеб, до конца выслушай. — Борис потер подбородок. — Есть суд Божий и право старшего, а Святополк старший из нас, братьев.

— Но есть, Борис, воля отца. Видно, сомневается он в Святополке, его ляхи обсели.

— Так ли? Я же по-иному мыслю. Сядет Святополк на великое княжение, и отступится он от Болеслава. Вражды меж нами не будет. Я, Глеб, великого княжения не ищу, мне и Ростова достаточно. Совета твоего выслушать хочу.

В трапезной надолго установилась тишина. Наконец Глеб положил ладонь Борису на руку, заговорил:

— Не судья я, Борис, воли отцовской. Сядешь ты на великое княжение, почитать тя буду, Святополк ли, перечить не стану.

— Так как мне поступить, брате? На распутье я. Давай вдвоем удумаем; одна голова хорошо, а две — лучше.

— Оно так, но вспомнил я, как учитель наш Варфоломей говаривал, утро вечера мудренее. Пусть долго живет наш отец, великий князь Владимир Святославович, а когда время его настанет на суд Господний явиться, мы, его сыновья, съедемся и полюбовно решим, кому в Киеве сидеть.

Борис пожал руку Глеба:

— Вот и сказал ты свое слово, брате, теперь бы голос Ярослава и Мстислава услышать.

Вернулся Глеб в Муром и едва с коня сошел, как к нему с вестью огорчительной — воевода Илья заболел тяжко.

Жил Муромец в пристройке княжеского дома, и Глеб поспешил к воеводе. Увидев князя, тот попытался подняться, но тут же опустил голову на подушку. Глеб присел рядом, положил руку воеводе на грудь.

— Занедужил, Илья Муромчанин? Что лекарь сказывает?

Усмехнулся воевода:

— О чем речь, княже, аль есть лекарство от старости? Болезнь временная, седня есть, завтра милует, а года назад не воротишь.

— Те, Илья, жить да жить надобно, великий князь тебя ко мне не токмо воеводой приставил, ты мне и наставник, и вместо отца.

— Не запамятовал я наказ Владимира Святославовича, да над нами Господь, и мы под его зорким оком ходим… Прежде чем жизнь моя оборвется, выслушай, княже, сказ мой. Честь я свою берег и воином был, сраму не имел. Здесь, в Муроме, приглядываться начал к боярину Горясеру, не нравится он мне, нечисто у него на душе, по очам примечаю.

— Полно, воевода, Горясер как и все бояре.

— Дай-то Бог. Ты, Глеб, великому князю передай, я ему благодарен, что в Муром меня послал, и умру я в родном краю, в земле отчей лягу. — Дыхание перевел. — А теперь уходи, княже, не хочу, чтоб видел кто, как Илья Муромчанин смерть встретил.

Смерд пахал землю, он шел за ралом, налегая на него. Иногда останавливался, отирал пот рукавом, и тогда останавливалась и лошадь, тяжело поводила боками. Ратай покрикивал: