Людвиг Филипсон - Яков Тирадо Страница 30

Командор был в высшей степени изумлен этим сообщением и тотчас сообразил, какую важность должно иметь это событие для британской политики. После некоторого колебания он сказал:

– Знай я, какую тайну услышу от вас, я, может быть, не стал бы вас расспрашивать, так как мне неизвестно, как взглянет на это дело моя государыня, какую позицию займет она относительно теперешних отношений между Испанией и Португалией, даже в настоящую минуту, когда беглец-король ищет у нее приют и защиту. Но раз уж это совершилось само собой, то я не имею права оставить дело без последствий. Вы понимаете, однако, капитан, что я не могу оставить вашего высокого гостя на вашей яхте; уже ради этикета обязан я перевезти его на свой фрегат. Обычай требует также, чтобы я лично представился дону Антонио и просил его занять почетное место на моем судне. Ему должны быть оказаны все требуемые почести. Потрудитесь, пожалуйста, предупредить о том короля; но вместе с тем вы должны дать ему понять, что я не имею права титуловать его величеством, так как не знаю, признала ли моя всемилостивейшая государыня его королевский сан.

– На этот счет, герцог, вы можете быть совершенно спокойны. Дон Антонио, бывший до этих пор таким же истинным священником, каким истинным королем видим мы его теперь, положительно запретил оказывать ему какие бы то ни было монаршие почести во все время его изгнания.

– Еще один вопрос, капитан: кто сопровождает его в побеге и кто находится вместе с ним на вашей яхте?

Тирадо в нерешительности помолчал, потом ответил, правда, менее спокойно и при этом пристально глядя на герцога:

– Кроме экипажа, там находится несколько молодых людей, моих друзей, которые не захотели терпеть испанское господство в своем отечестве и ищут себе прибежища в другой европейской стране. Вы понимаете, что такой поспешный и тайный побег мог состояться только в самом скромном сопровождении. Лично при короле находится только его племянница донна Мария Нуньес Родригес Гомем.

– Ну, это пустяки! – небрежно заметил англичанин. – Ровно в двенадцать часов я буду на вашей яхте, чтобы взять с собой дона Антонио. Что касается вас, капитан Тирадо, и вашей яхты, то ее я, к сожалению, принужден арестовать. Но я до такой степени доверяю вам и чувствую потребность доказать вам это совершенно особым образом, что довольствуюсь вашим честным словом – поплыть к Лондону. Поэтому в вашей воле – сопровождать мой фрегат или идти отдельно.

Тирадо поклонился.

– Благодарю вас, господин командор, – сказал он. – Даю слово, что оправдаю ваше доверие. Но позвольте задать один вопрос. Насколько мне известно, ее британское величество в настоящее время не находится в состоянии войны с испанским королем и еще менее – с Португалией. На основании какого же права вы объявляете испанский корвет английским призом и арестовываете даже португальское судно?

Герцог взглянул на него с некоторым недоумением, еще больше выпрямил свою длинную фигуру и гордо ответил:

– На этот вопрос я не имею надобности отвечать вам. Если герцог Девонширский что-нибудь делает, то этого достаточно, чтобы заставить предположить, что он имеет на это право…

Но тут же, будто спохватившись, он прибавил более приветливым тоном:

– Однако для такого храброго моряка, как вы, которому притом я и сам обязан, я готов сделать больше, чем для любого другого – и объясню, в чем дело. Недавно генуэзские корабли, по поручению испанского короля, повезли в Нидерланды, герцогу Альбе, крупную сумму денег. Но гезы погнались за ними, и они укрылись в английских гаванях. Генуэзцы давно уже отказываются удовлетворить нашу королеву за бесчинства, учиненные в их владениях над английскими подданными. Поэтому государыня приказала конфисковать генуэзские суда. Герцог Альба же в отместку за это конфисковал английские корабли в нидерландских гаванях, и король Филипп, вместо того, чтобы осудить такой поступок, сделал то же самое на всем испанском берегу. Поэтому нам поручено теперь захватывать все испанские корабли, какие будут встречаться на пути, а так как Португалия в настоящее время фактически принадлежит Испании, то точно так же должно поступать и с португальскими судами. Вы видите поэтому, капитан, что я не могу действовать иначе и предоставляю вам лично защищать свои права уже в Англии. Теперь возвращайтесь к дону Антонио и предуведомьте его о моем посещении.

Они раскланялись, и Тирадо, полный великих дум и планов, вернулся на свою яхту.

III

Командор Невиль, герцог Девонширский, был старшим сыном одного из старейших домов крупной английской знати. Английские аристократы всегда умели соединять с гордым сознанием своих прав и своего достоинства чувство долга и, сообразно высокому положению в обществе, являться первыми и деятельнейшими людьми на суше и на море, в государственном совете и в парламенте, в церкви и науке, во всех делах, касающихся жизни народа – и не отступать ни перед какими жертвами и ни перед какими трудностями для того, чтобы всюду удерживать за собой первенство. Отец герцога был любимцем девственницы-королевы в ее молодые годы, и это главным образом потому, что он при своих больших заслугах обладал самой милой скромностью и никогда не обременял государыню различными притязаниями – добродетель, которая фаворитам Елизаветы была наименее свойственна. По тогдашнему обыкновению он дал своему сыну наилучшее воспитание, и молодой пэр, благодаря своим блестящим способностям, пользовался в Итоне и Оксфорде большим успехом, что, впрочем, в последнем городе омрачалось иногда весьма беспутной жизнью. Он был еще очень молод, когда окончил университетский курс и поступил в придворный штат Елизаветы в качестве пажа. Елизавета была очень расположена к нему как из-за его отца, так и благодаря привлекательным достоинствам семнадцатилетнего юноши, с которым она умела так хорошо беседовать по-латыни и перед которым могла блистать своими солидными познаниями в греческой литературе. Много труда поэтому нужно было приложить ему для того, чтобы хоть отчасти утратить эту благосклонность. Но чем старше становилась Елизавета, тем строже делалась она в вопросах нравственности и приличий. Она любила окружать себя красавицами, но горе тому, кто видел не в ней самое блестящее светило этой плеяды, не к ней одной относился с поклонением, подобающим прелести и грации; горе тому, кого уличали в волокитстве за какой-нибудь из ее придворных дам или в любовной связи с ней. Правда, она любила – и соединение противоречий в этой великой женщине было не редкостью – когда любезничанье молодых людей заходило довольно далеко, и они оказывались подходящими друг другу, но тем сильнее ненавидела она пустое волокитство, а более серьезные в этом отношении шаги и подавно. Тут она поступала круто, даже жестоко. Но при легком нраве молодого Невиля и его пылком темпераменте в таких «шагах» не могло быть недостатка, да и осторожность отнюдь не принадлежала к числу добродетелей молодого принца. При дворе Елизаветы шпионаж был достаточно развит, и через него до ее слуха скоро дошло, что впечатлительное сердце молодого Невиля, независимо от других проявлений его легкомыслия, обратилось к одной из придворных дам и попало в сети ее красоты и что она, со своей стороны, относилась к нему не слишком сурово. Елизавета потребовала к себе пажа и пожурила его с материнской нежностью. Но это мало помогло, и опасная игра продолжалась на глазах королевы. Приведенная этим в крайнее негодование, Елизавета исключила влюбленную чету из своего придворного штата. Невиль скоро утешился, перешел на морскую службу, и благодаря своей ловкости, мужеству и познаниям, быстро прошел первые чины. По смерти отца он не захотел оставить службу, с которой совершенно сжился, и королева, примирившаяся с ним по старой памяти и видя его успехи, поручила ему командование несколькими из лучших военных судов. И герцог оправдал это доверие блестящим образом…

Знакомый со всеми тонкостями и хитросплетениями политики, он решил оказать прежнему приору монастыря, бежавшему португальскому королю, всевозможные почести, нисколько не компрометируя при этом свою государыню и оставляя для нее открытыми все пути, какие она пожелала бы избрать в этом деле. Было ясно, что дон Антонио со своими притязаниями мог послужить английской королеве полезным орудием против короля Филиппа, с которым она находилась если не в открытой вражде, то в состоянии полувойны. Но возможно было также, что она еще не найдет своевременным осуществление решительного разрыва с Испанией и поэтому не признает, по крайней мере пока, прав дона Антонио. Во всяком случае герцог знал, что не было ничего опаснее, как предупреждать решение королевы и лишать ее возможности выбора.

В назначенный час командор приказал снарядить шлюпку по самому высшему классу. Дюжина матросов в красных шелковых камзолах и белых панталонах, опоясанные шарфами цветов королевского дома, были посажены на нее вместе с маленьким оркестром; днище было устлано драгоценными коврами, посредине сооружен великолепный балдахин, под которым помещены вышитые шелками кресла. Герцог сошел в шлюпку в парадном мундире, сопровождаемый старшими офицерами, раздались пушечные выстрелы и звуки труб, и она отплыла от богато расцвеченного флагами фрегата.