Степан Злобин - Степан Разин Страница 31

– Что ж ты, боярин, в приказ?! Доброе ли то место такого великого гостя принять? Ты бы домой пожаловал, и я рад был бы тебе угодить!

Сухощавый стройный старик с острыми бегающими глазами, с черной серебрящейся, будто бобровою, бородой быстрыми шагами прошел, резким движением сел на указанное место, недовольно взглянул на отворенную дверь, и хотя ничего не сказал, но Никита Иванович понял и сам, затворил дверь... Хитрово снял с головы тафейку, вытер платком лысую голову...

– Дело великое, ждать-то невмоготу, князь Никита Иваныч! – пояснил он причину своего приезда в приказ. – Разорение пришло на меня...

Одоевский отвел в сторону косой взгляд. Старый боярин славился алчностью, и разорить его было не так легко: по всем концам просторного Русского государства лежали его земли – пашни, леса и широкие невспаханные пастбища. У Богдана Матвеевича были свои рудные промыслы, реки и озера с рыбными ловлями, табуны коней и стада овец, поля, засеянные коноплею и льном; житницы его ломились от хлеба, и при нужде он мог накормить в осадный год несколько городов. Он продавал иноземным купцам пеньку, мед, воск, кожи, поташ, смолу, деготь.

– В чем же твое разорение, боярин Богдан Матвеич? Чем могу пособить?

– Черемиса ворует, боярин... Ветлужская черемиса напала на будны майданы в лесах, разорила станы. Приказного моего человека сожгли в печи, двести бочек готового поташу в реку выбили, смолу отвезли на остров и всю истопили огнем – сожгли вместе с бочками... А у меня весь товар запродан иноземным купцам. Вот-вот голландец приедет ко мне за товаром... А прошлый год были нужны деньжишки, я их вперед взял... Купцы с меня станут искать за убытки, а мне-то где взять!.. Разорят!..

– Беда на тебя пришла! – сочувственно сказал Одоевский. – Да с чего же безбожники на тебя воровство такое затеяли? – спросил он, сам хорошо зная все это дело.

Уже года три подряд в приказ Казанского дворца наезжали черемисские ходоки – староста с двоими десятскими, богатые черемисы. С боярином Хитрово у них была тяжба в течение нескольких лет из-за того, что боярская вотчина в царской жалованной грамоте была писана вместе с лесами, в числе которых была небольшая, священная для язычников роща в излучине реки. В царскую грамоту эта рощица попала по явному недоразумению, из-за отсутствия точных чертежей. Леса и земли боярина Хитрово охватили ее с трех сторон. Черемисские посланцы через приказ Казанского дворца добивались того, чтобы царь указал выключить рощу из боярских владений. Они ходили уже несколько лет подряд по Москве, приносили в подарок приказным людям и боярам меду, пушнины. Одоевский и сам носил шубу, привезенную черемисами, сам целую зиму ел черемисский мед. Когда в прошлом году ему довелось беседовать с черемисскими ходоками, он посоветовал им ладить добром с самим боярином Хитрово, законным владельцем лесов. Черемисы несли дары и Богдану Матвеевичу, и его приказчикам, для которых спор о роще стал выгодным источником получения доходов.

– Видишь, жалуются, что будными станами мы все их леса на поташ повыжгли, золой повывезли и у них-то лесов не останется скоро, – пояснил Хитрово.

– Так твои же леса, не их. А чай, просеки рублены?! – словно бы удивился Одоевский.

– Поди, разбери, где там просеки! Лес-то дремуч. Ныне просеку вырубил, завтра, глядишь, заросла! – сказал старый боярин. – Межеваны были леса, да чего-то они не поладили там с моими приказными.

Одоевский хорошо понимал, «чего они там не поладили».

– Какая-то роща языческа, что ли, у них там была, – подсказал Одоевский.

– Была, – согласился гость. – Ну, добром бы сказали ту рощу не трогать! А кто ж ее знал, что таков пожар из-за нее загорится!.. В чем у них спор, я и сам не ведаю. А ты ведь помысли, злодейство какое: человека в печи сожгли!.. На куски порубили – да в печь. И сгорел, как полено!... Лучший поташник был во всех вотчинах!

– Чего тебе было ту рощицу не уступить! Язычники за нее небось не жалели бы лесу. Раз в сотню больше тебе отвели бы добром, полюбовно, – сказал Одоевский.

Он знал, что в прошлом году черемисский староста предлагал за каждое дерево этой злосчастной рощи по пятьдесят деревьев в другом черемисском лесу. Но приказчик Хитрово требовал сто деревьев за каждое дерево.

– Я бы лишнего с них и не взял, да приказный корыстлив. Они, мол, боярин, говорят, что с той рощицы пчелы меду несут. А мы с них и воску возьмем! Их староста, черемисский, мне сам говорил: «За каждое дерево сто дадим! Перво дело, что в роще и деды и прадеды наши молились!» Он сказал, а приказной мой не стерпел – стал секчи их леса. Да сколько он там насчитал дерев, я не ведаю, право, сто аль больше за каждое дерево, только взбесились, пришли черемисы с дубьем, с луки-стрелы, учали гнать мужиков. Налезло их целая тьма. Мужики подалися назад, а приказной огнем распалился, стал бить черемис из мушкета. Поранил ли, нет ли – не знаю, а озвереть – озверели. Кинулись бочки с поташом крушить топорами, рассеяли по лесу бочек триста... Поташник мой тогда осерчал: в одну ночь половину языческой рощи срубил за дерзость... Должно быть, за то у них и пошло. Да ты сам подумай, боярин Никита Иванович, ведь зверство какое: за дерева человека пожечь! – возмущался корыстный старик.

– Язычники, боярин! С язычников много ли взять! – сказал Одоевский, с тайным злорадством отметив, что корысть не ведет к добру. – Чем же теперь я тебе пособлю, боярин? Ведь человека, который сгорел, не воротишь.

– Не в чудотворцы тебя звать приехал, боярин Никита Иваныч! – раздраженно сказал старик. – Человека с того света кликать не стану. Ты мыслишь – от старости Матвеич уж из ума вовсе выжил?! Ты черемису свою усмири!

– Какая ж она моя, боярин, помилуй! – отозвался Одоевский.

– Казанскому воеводе указ напиши, чтобы высылку выслал на черемису, – потребовал Хитрово. – Не то уж я стал не хозяин в моих лесах. Показать им боярскую крепкую руку! А не покажешь сейчас, то и пуще в дерзость придут. Уж тогда не уймешь их дву сотнями стрелецкого войска. Пойдет, как намедни в башкирцах, пылать...

Одоевский покачал головой.

– Помилуй, боярин, – откликнулся он. – Повсядни приказчики сварятся с мужиками на межевых делах. Тот с русскими не поладит, тот с черемисой, с мордвой... Не царское войско вздынать нам повсядни! Мыслю, довольно тут будет твоих людей с сотню выслать, и весь мятеж, как метлой, пометут! Не то и дворовых боярских доволе. – Одоевский взял со стола столбец – отписку казанского воеводы князя Урусова. – Вот ныне прислали, – сказал он. – Пишут нам из Казани: свияжские чуваши убили ясашного приставка, ясашный сбор – соболей и лисиц – по рукам расхватали назад да в леса подались!.. Неужто на них посылать воеводскую высылку? Мы их пуще ожесточим так, боярин. С месяц-два проживут в лесу и назад приберутся, челом бить в своей вине государю. Заводчиков выдадут головой, ясак {Прим. стр. 140} соберут – и все подобру потечет, как река... А ведь тот приставок – человек государев, и ясашный сбор – государево дело. А вышли на них стрельцов – станут засеки строить, смутьяны найдутся, стрелы, пики пойдут ковать, и покоя от них не жди.

– Сам ты молвил: ясак принесут. А мне кто поташ воротит?

– И высылку выслать – поташ не сберут, коли в реку спустили, боярин, – возразил Одоевский.

– За то мне иным товаром заплатят. Купцы прибегут – скажу: поташ потерял. А взамен им продам воску, рухляди мягкой – лисиц али белку... – не унимался Хитрово.

«Царским войском тебе собирать-то лисиц да белок!» – подумал Одоевский.

– Я бы и рад пособить в твоих бедах, боярин, – сказал он, – да, вишь, у нас и опять непокои: слыхал ты, что на Дону думного дворянина Евдокимова вор Стенька злодейски убил? Черкасском ныне вор завладел, то и гляди, что сызнова встанет на Волгу. Того для от государя указ: всем воеводам по Волге держать наготове ратных людей для высылки против воров на низовья. Стоял у меня зимою в Казани полк головы Лопатина, да ныне уж вышел он на низа. А иных стрельцов и прочих ратных у меня лишних нет... Либо, боярин, дворовых туда посылай, а не то погоди до осеннего времени, сами придут поклониться. А не придут, то и я тебе осенью ратных людей отпущу...

Старый боярин обиженный поднялся с места.

– Кабы твоя была вотчина в разорении, ты бы не так судил, Никита Иваныч! Ты к государю дошел бы со своею нуждишкой... А на мою у тебя и полсотни стрельцов лишних нет!.. Не хотел я в печали тревожить своими заботами государя. А ты пособить не можешь – дойду до него!..

– Напрасна обида твоя, боярин! – сказал Одоевский. – Знать, год удался таков воровской! – усмехнулся он. – Годами идет урожай – когда на чеснок, когда на малину. А ныне, вишь, на ворье урожай. Потому и ратных людей не даю. А государю, в его великой печали, мы и с державными нуждами ныне стараемся не докучать. Тут – как совесть твоя дозволит, боярин! – сказал Одоевский на прощанье.