Виктор Поротников - Куликовская битва Страница 31

– Пересвет!.. Пересвет… свет… свет… – пронеслось среди ратников, будто листва зашуршала под дыханием ветра. Это имя передавалось по всем шеренгам, через весь русский строй, от одного до другого фланга.

Немного отъехав от передовой русской шеренги, Пересвет оглянулся, отыскал глазами образ Богородицы на священной хоругви, переданной в войско из обители Сергия Радонежского, и поклонился. Затем Пересвет отвернулся, выровнял на весу склоненное копье и пустил коня вскачь.

С другого края поля ему навстречу уже летел ордынец.

Прохор расслышал глухой резкий стук и короткое ржание одного из коней. Он вытягивал шею, силясь рассмотреть, кто кого одолел, но в шеренгах перед ним ратники желали того же, вытягиваясь во весь рост и привставая на цыпочки.

– Упали! Оба! – прозвучал чей-то взволнованный голос.

Молчание, сковавшее на несколько долгих мгновений русскую рать, разом нарушилось бурным взрывом беспокойства за павшего русского богатыря. От дружины тарусского князя помчались пятеро верховых к месту, где упал Пересвет. Его пронесли на скрещенных копьях сквозь расступившихся воинов пешего московского полка, пронесли неподалеку от того места, где стоял Прохор. Павший богатырь был велик ростом, плечист и красив. Его неживое бледное лицо, обрамленное длинными волосами, с густой темной бородой, было объято глубоким спокойствием. Ордынское копье, пробив щит, угодило ему прямо в сердце.

– Прими, Господи, душу раба твоего! – негромко промолвил Галактион, осенив себя крестным знамением.

– Ну, други, Пересвет битву начал, а нам ее надобно продолжить с честью! – раздался над рядами ратников громкий голос тарусского князя, объезжавшего сторожевой полк верхом на белом коне. – Не посрамим земли Русской! Враг волен убить нас, но сломить не волен!

Ордынцы, видимо, потрясенные гибелью своего лучшего воина, довольно долго не двигались с места.

Когда, наконец, конные татарские отряды пришли в движение, шеренги русских ратников ощетинились склоненными копьями. Тучи стрел, взлетая раз за разом с татарской стороны, с гудением и свистом сыпались смертоносным дождем на поднятые красные щиты русской пехоты. Такого густого и убийственного стрелопада Прохору еще не доводилось видеть. Тысячи и тысячи длинных стрел под острым углом обрушивались на русичей, дробно стуча по щитам, тут и там находя все новые жертвы среди пешцев и конников. Стреляя из луков, татары постепенно сближались с русским войском, поэтому убойная сила их метких стрел только возрастала.

В передней шеренге убитые и умирающие лежали по несколько воинов в ряд, раненые были повсюду, как впереди, так и в глубине строя. Русские лучники отвечали ордынцам дружными залпами, и было видно, что среди врагов тоже имеются убитые и раненые от русских стрел.

Но вот колчаны опустели. Конная татарская орда с громкими воплями и завываниями широкой лавой хлынула на сторожевой русский полк.

Удар ордынцев был чудовищной силы. Это почувствовал даже Прохор, стоявший в середине боевого русского строя. Потеряв множество своих, которые полегли, напоровшись на русские копья-рогатины, татары все же продавили боевые порядки русичей сразу в нескольких местах.

Сторожевой полк, отбиваясь и огрызаясь, как раненый зверь, медленно откатывался назад. Воеводы, видимо выполняя некий общий замысел, все время приказывали ратникам понемногу пятиться. Это отступление помогало русичам, которые несли большие потери, выравнивать свой боевой строй и быстро устранять разрывы в шеренгах.

Низина под ногами отступающих русичей стала понемногу повышаться. Этот плавный подъем стал ощущаться еще явственнее, когда сторожевой полк, отступая, миновал широкую горловину между Березовым оврагом и речкой Нижний Дубяк. В этом месте и начиналось Куликово поле.

Татары, узрев позади сторожевого полка плотные колонны основной русской рати, перегородившей все поле от края до края, вдруг утратили боевой пыл и повернули коней обратно к Красному холму.

Ратники передового полка теперь могли перевести дух, перевязать раны, подсчитать убитых.

Прохор, так и не пустивший в дело свой длинный меч, чувствовал себя немного неловко, глядя на ратников из передних шеренг, на их страшные раны, на их поломанные копья и утыканные стрелами щиты. У некоторых воинов в щитах застряло до двух десятков стрел.

– Сплотить ряды! – зычно выкрикивал тарусский князь. – Встать плотнее, щит к щиту! Смелее, братья! Главный натиск нехристей впереди!

Утренняя прохлада между тем сменилась липкой, удушливой мглой, которая как бы зависала над полем. Воздух постепенно загустевал тяжелым зноем. Высоко в небе парили орлы и коршуны.

– Скоро будет для них большое пиршество! – задрав голову кверху, промолвил пожилой ратник в стеганом полушубке без рукавов, в обычной шапке вместо шлема. Он стоял в шеренге прямо перед Прохором.

Прохор взглянул на парящих хищных птиц, и тягостная мысль о возможной скорой смерти вдруг затуманила его сознание.

Откатившаяся татарская конница замерла длинной темной линией у склона Красного холма, вершина которого вдруг начала покрываться скопищами новых и новых конников, расползавшимися подобно гигантской тени. Эта конная масса не стояла на месте, переваливая через вершину холма, скользя по его широким склонам, она загустевала и полнилась.

В сторожевом полку кто-то вдруг притих при этом зрелище, а кто-то, наоборот, от тревожного волнения не мог сдержать изумленного возгласа. Напряжение от осознания надвигающейся, еще более кровавой, битвы довлело над всеми: ратниками, князьями, воеводами…

Сомнений ни у кого не было: это надвигалась вся Мамаева орда!

До вражеских полчищ было не меньше шести верст. Конная лава, пролившаяся с вершины Красного холма, стала заметно приосаживать ход и, наконец, совсем остановилась. Восходящее солнце светило татарам в спину, от этого полчища Мамая виделись русичам темным растекающимся потоком.

Услышав за спиной протяжные сигналы труб, Прохор оглянулся.

Русские полки в глубине Куликова поля пришли в движение и стали медленно продвигаться вперед, спускаясь с холмистого отлога в низину между руслом реки Смолки и топкими берегами Нижнего Дубяка. Это было грозное и завораживающее зрелище! Десятки тысяч ратников, конных и пеших, растянулись вширь на четыре версты. Солнечные лучи, бившие из-за туч русичам в лицо, озаряли это людское море, рождая яркие блики на остриях копий, на еловицах шлемов, на зерцалах броней.

Продвинувшись по направлению к сторожевому полку с добрую версту, русская рать замерла на месте с развернутыми знаменами, огородившись червлеными щитами.

Эта собранная воедино мощь русских полков наполнила сердце Прохора уверенностью и спокойствием.

«Ужо будет ныне ордынцам за все их злодеяния достойная расплата!» – мстительно подумал он.

Лишь к полудню подтянулись к Красному холму все Мамаевы полчища, заполнив склоны холма и обширную низину перед ним. Было видно, что конница татар расступилась на фланги, освободив место в центре ордынской пехоте, которая выстроилась длинным – с две версты! – четырехугольником, обращенным своим фронтом в сторону сторожевого полка.

Сеча, разгоревшаяся в полдень, выказала всю основательность подготовки Мамаевых полководцев к этому походу. Пехота ордынцев построилась глубокой фалангой, применив для лобового удара копья очень большой длины. В передних трех шеренгах ордынской фаланги наступали фряги в прочных шлемах и доспехах из черной вороненой стали. Для русичей было диковинно видеть белые знамена фрягов с красными крестами на них, которые реяли над пешими отрядами Мамая рядом с ордынскими бунчуками из конских хвостов и зелеными стягами со звездами и полумесяцем.

Ордынская фаланга навалилась на сторожевой русский полк, намереваясь опрокинуть его с ходу. Русичи гибли в большом числе от более длинных ордынских копий, но именно завалы из мертвых тел замедляли наступление Мамаевой фаланги. С громким треском ломались копья, глухо громыхали топоры и булавы по металлическим доспехам и щитам; еще и часа не прошло, а уже стало душно и жарко от смешавшихся дыханий тысяч бойцов, сошедшихся в тесноте и давке на узком пространстве, заваленном окровавленными тушами лошадей и трупами воинов.

Убыль в ратниках совершалась столь быстро, что там, где только что была середина русского боевого строя, вдруг обозначилась его передовая линия. Прохор остервенело рубил мечом вражеские копья, напиравшие на него густым частоколом, за которым виднелась стена круглых щитов с красными крестами и яйцеобразные шлемы фрягов. Оттуда неслись воинственные крики, смешиваясь с грозным гулом боевых литавров.

Там, где удавалось поломать копья фрягов, русичи врывались в ряды ордынской фаланги, яростно орудуя мечами и топорами. На этот раз отступать русским ратникам было нельзя, воеводы и сотники кричали до хрипоты, призывая воинов стоять насмерть. Воеводы кричали и не слышали сами, что кричат, ибо страшный гул сражения поглощал все звуки. Воины обливались потом и захлебывались пылью. Тут почти не было места для удали и ловкости, дольше выдерживал тот, кто крепче стоял на ногах.