Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл Страница 31

- Не податься ли нам в твой заветный Берлад? - обратился к Ивану новый его подручный - одноглазый Губан, от которого всегда пахло выгребной ямой, даже после бани. - Там, рассказывают, богато. Можно поживиться.

- Да, богато, - элегически согласился его предводитель, глядя в даль морскую. - Там жена моя, половчанка, и подросший сын. Ведь ему пятнадцатый год пошёл… Удивительно - пятнадцатый! Бреется, поди…

- Ну, тем паче! Что раздумывать?

- Ты не понимаешь, Губане. - Он скрестил руки на груди, сразу как-то набычившись; шрам на лбу выступил багровым шнурком. - Тут мои враги. Тут мой главный враг - подлый Ярославка. Тут моя земля! Вон за теми холмами - устье Южного Буга и уже Галиция. Я ея хозяин. Я, не он! И уйти, смириться, уползти, как побитый палками? Нет, скорей умру, чем признаю, что остался ни с чем.

- Так-то так, Иване, но откуда ж силы взять для войны с этим Осмомыслом? Ни людей, ни денег…

- Будет, будет всё! - повторил упрямо Берладник. - Недовольных много, и они побегут ко мне. Денег раздобудем - здесь живут рыбаки, мы обложим их данью… и купцов с товарами… А в Берлад - никогда не поздно. Это наша последняя гавань.

- Ну, гляди, гляди. Как решишь, так оно и будет.

- Значит, остаёмся. Коли сам недолго покняжу - то хотя бы сыну Ростиславу-Чаргобаю передам по наследству стол в Галиции. Никого иного не допущу. Пусть и не надеются.

3

В марте 1160 года Настенька и Янка, будучи ровесницами, справили своё семнадцатилетие. Обе сделались совершенно взрослыми: первая повыше, потоньше, с яркой красотой южной женщины, плавными движениями рук и гибкого стана; а вторая пониже, потолще, вылитая мать - синеглазая и курносая, перенявшая от отца грубоватость жестов и слов; внучка Чарга говорила высоким звучным голосом, а её подруга - низким и слегка вроде бы простуженным. И характерами они тоже отличались: половчанка жила чувствами, не умела их прятать, а зато русская всё держала в себе, говорила немного, поступала, заранее хорошо обдумав.

Старая служанка Арепа искренне любила и ту и другую, посвятив им жизнь, заговаривала болезни, отгоняла нечистую силу и следила, чтобы девушки не опаздывали на службы в церкви. Если и покрикивала порой, то не злобно, а просто строго, как и подобает наставнице.

Много раз Настенька и Янка обсуждали между собой, как себя вести дальше: оставаться в монастыре или уходить в мир? И, в зависимости от возраста, их обуревали разные мечты - то отправиться к половцам, кочевать вместе с ними по степям и делить добычу от набегов на русские селенья; то удачно выйти замуж за богатых и знатных молодых людей, нарожать детишек и вести хозяйство; то постричься в монахини, дать обет безбрачия и молиться за тех, кого любят. Но весной 1160 года Иоанна, отведя подругу в дальний уголок монастырского сада, где они работали, зашептала, чтоб никто из посторонних не слышал:

- Водовоз Брыкун мне сказал намедни: в Понизовье объявился родитель мой. С ним ватага бродников, и они орудуют возле Кучелмина. Я решила туда бежать.

- Как? Зачем? - испугалась Анастасия.

- Есть одна задумка, - сузила глаза дочь Людмилки. - Кое с кем надо посчитаться…

- Ах, опять ты за старое! «Мой отец такой, мой отец сякой, не прощу ему маменьку!» И не надоело? Мой отец, Микита Куздеич, тоже поступил с моей маменькой бесчестно - ну, так что с того? Я же не мечтаю его зарезать!

- Каждый рассуждает по-своему. Мне с отцом тесно на земле.

- Ну, сама подумай! Он - вожак разбойников, грабит, убивает людей. Как его найдёшь, как вотрёшься в их круг?

- И сомнений нет: назову себя, он меня и признает. Обживусь, привыкну, а потом - выпущу кишки.

- Ой, не говори, страх Господень! Слушать не желаю.

- …или отравлю…

- Перестань сейчас же! Гадости какие… Погляди сама, Божий свет каков: яблоньки цветут, пчелы прилетели, муравьишки выползли. Воздухом весенним нельзя надышаться! Разве же не чудо? И лишать себя этой прелести, думать о могильных делах? Ты его убьёшь, а тебя убьют те его дружки. И кому от сего станет лучше?

Дочь Берладника помрачнела:

- Маменьке-покойнице. Будет отомщена.

- Ну ведь глупо, глупо! Маменьке-покойнице станет Хорошо от того, что живёшь ты в радости, сытая, счастливая, а не рыщешь, точно бродница, по разбойничьим логовам. Говоришь азартно: «отомщу, зарежу»! А попробуй доберись до отца: по пути злые люди могут ведь прибить да и ссильничать тож. Вот уж угораздит тебя!

- Не накаркай, дура! - обозлилась Янка.

- Дура не дура, а тебе уйти помешаю.

- Интересно, как же?

- Расскажу о твоих намереньях матери-игуменье. И Арепке.

- Только попытайся! Сразу пожалеешь.

- Ой, а что такое?

- Отлуплю тебя, как последнюю сучку.

- Ты - меня? Да поди допрыгни, каракатица, клуша! Я тебе сначала выцарапаю глаза и волосья повыдергаю по одному!

- Погань половецкая!

- Воровское семя!

И, вцепившись друг в друга, дали волю рукам и ногтям, яростно сопя, плюясь и кусаясь. Рухнули на землю, принялись кататься. Наконец более проворная Янка повалила противницу на спину и, схватив за шею, начала душить. Настенька хрипела и дёргалась:

- Отпусти, погубишь!.. Глупая, отстань!..

- Попроси прощения.

- Ну, прости… пожалуйста…

- Поклянись, что не донесёшь на меня.

- Жизнью своей клянусь… задыхаюсь… ах…

- Не своею жизнью клянись, а любезного тебе Осмомысла!

- Нет… не стану… жизнью его - не стану!..

- Ну, тогда прощай. - И сдавила горло до последней возможной степени.

- Хр… шо… кл… сь…

- Что? Не слышу? Громче!

- Жизнью… Ярослава… пусти…

- Жизнью Ярослава клянёшься?

- Да!..

Иоанна разжала пальцы. Та хватала воздух губами, точно выловленный из речки пескарь. Утирала рукавом царапины на лице. Отползала прочь. И бубнила обиженно:

- Ну и полоумная… чуть не порешила… мерзавка… Дочь Берладника выглядела не краше, перепачканная в сукровице и соплях. Отвечала с нотками раскаяния:

- Ладно, не серчай, это я вспылила… Ты ж меня в гневе знаешь… ничего не помню, злоба застилает глаза…

- Знаю, знаю…

- Ну, прости, Настасьюшка. Не сердись, хорошая.

- Не подлизывайся - противно!

- Ты скажи, что простила, я и отлеплюсь.

- Вот ведь приставучая! Так и быть: прощаю.

Обе помолчали. Но потом Янка не без гордости задала вопрос:

- Но теперь уж веришь, что смогу убить? Внучка Чарга судорожно закашлялась:

- Верю, верю, очень даже верю!

- А сбежать отсюда поможешь?

- Как же не помочь? Я ж тебя люблю, дуру окаянную…

Было решено сделать следующее: подпоить водовоза Брыкуна (при обители, кроме сада, был ещё большой виноградник, и послушницы вместе с сёстрами во Христе сами изготавливали вино, зревшее потом в погребе), облачить Иоанну в его одежду и на водовозной подводе выехать за ворота города - в сумерках, под вечер, чтобы караульные на воротах не заметили такого обмана. Вряд ли бы этот план удался - слишком уж несбыточным он выглядел, слишком много условий надо было выполнить для его успеха, и реальных шансов оставалось ничтожно мало; но сама действительность помогла безумной мечте дочери Людмилки. Не успели девушки подступиться к своей задумке, размышляя над возможностью выкрасть у старицы, что заведовала хозяйством монастыря, ключ от винного погреба, как разнёсся слух: к Василёву подошло ополчение Осмомысла - князь пошёл воевать Берладника. И тогда Настенька отправила к Ярославу Арепу - с просьбой о свидании. На куске бересты накорябала так: «Божья раба Анастасия бьёт тебе челом. Окажи помощь Янке, и она поможет Галичу. Дай добро на встречу». Прочитав записку, сын Владимирки ощутил, как усиленно стучит сердце, рассердился на себя самого и, вспылив, накричал на посыльную:

- Что ещё за встреча, Арепка? Вы опять задумали меня соблазнить? Так сему не сбыться!

Та не знала, что и отвечать, кланялась всё время и шамкала:

- Ой, про что ты толкуешь, батюшка, мой свет, я не ведаю. Мы ж от чистого сердца преданы тебе. Ничего дурно го в мыслях и не держим… Он слегка смутился:

- Будет, не скули. Лучше-ка поведай, как живёте-можете?

- Да живём по-старому. Жаловаться грех, а и хвастаться особливо нечем. Слава Богу, что в здравии.

- Это верно. Девочки, поди, взрослые совсем?

- Взрослые, вестимо. Днями справили ужо семнадцатую весну.

- Охо-хо, семнадцатую! Годы так бегут, просто не угнаться… Настя хороша?

- Точно зорька ясная.

- Женихов-то нет?

- Да откуда ж взяться, коли мы сидим взаперти, в монастырских стенах сутки напролёт? А из мужеского рода видим токмо Брыкуна-водовоза!