Вера Хенриксен - Знамение Страница 32

Сигрид знала, о чем идет речь; она слышала от Финна Харальдссона о поездках на юг Асбьёрна Сигурдссона.

Сначала он отправился в Сэлу и купил зерно у раба, принадлежащего брату его матери, Эрлинга Скьялгссона, поскольку рабы были не обязаны следовать указам короля. Но наместник короля в Авальдснесе, Турир Тюлень, все зерно отобрал у него на обратном пути; он отобрал у него также парус, а взамен дал какое-то тряпье.

Асбьёрн очень тяжело переживал все это, обдумывал план мести. Следующей весной он снова отправился в Авальдснес, где на его глазах Турир Тюлень врал о нем в присутствии короля. Для Асбьёрна это было уже слишком; и он убил Турира прямо в королевском зале. Король пришел в ярость и не хотел слышать никаких объяснений. И только благодаря вмешательству Скьялга Эрлингссона, его племянника, и Торарина Невьольвссона Асбьёрн остался в живых. Скьялг отправился в Сэлу за своим отцом, а Торарин пустил в ход всевозможную лесть, чтобы король повременил со смертным приговором пока Скьялг не вернется с Эрлингом. И только увидев вооруженных людей Эрлинга, король согласился оставить в живых Асбьёрна. Но тому пришлось пообещать королю занять место Турира Тюленя в Авальдснесе.

Это очень не понравилось брату его отца, Туриру Собаке; тому казалось, что это позор для их рода. И когда Асбьёрн приехал на север, чтобы присмотреть за своим хозяйством, тот посоветовал ему остаться там. Этот совет показался Асбьёрну дельным, и он остался в Тронденесе вопреки воле короля.

На следующий год он был убит одним из королевских людей по имени Осмунд Транкьеллссон. В убийстве был виновен и еще один человек по имени Карле.

— Ты, — сказал Сигват, — ты прав, конунг действовал слишком поспешно в деле, требующем всестороннего рассмотрения. Но это было несколько лет назад, теперь он стал мягче. Я пробовал усмирить его и, можешь быть уверен, я не всегда во всем согласен с ним.

Он зевнул.

— Давай поговорим о чем-нибудь более интересном, — добавил он, — Хьяртан, не расскажешь ли ты нам что-нибудь?

— Думаю, тебе известны все мои саги.

— Ты был со мной в торговом плаваньи, наверняка ты выдумал что-нибудь новенькое.

— Я стал слишком стар и медлителен, — ответил Хьяртан. Теперь ему больше нравилось сидеть за веслами и удить рыбу. — Здесь, в Трондхейме, я обрел покой.

— Местным жителям явно не хватает весельчаков-исландцев, — сказал Сигват, бросив на Кальва глубокомысленный взгляд. Кальв рассмеялся.

— Ты прав, — сказал он. — Но теперь, мне кажется, ты должен показать, на что способен скальд…

В глазах Сигвата загорелся веселый огонек, когда он встал и принялся слагать шутливые стихи о тех из присутствующих, кого он знал.

В этот вечер Кальв слишком много выпил, и двое работников уложили его в постель. Все разошлись.

Прежде чем отправиться спать, Сигрид стояла некоторое время во дворе. Вечер был на редкость тихим и ясным. Зелено-желтый свет озарял дома и деревья; казалось, что небо светится…

У нее не было особого желания отправляться к пьяному Кальву. И ее раздражало не только его неумеренность в питье; по сравнению с Сигватом он казался ей косноязычным, особенно в конце вечера.

Когда разговор снова зашел о королевском правосудии, Кальв упомянул о смерти Эльвира в Мэрине и о том, что он был христианином. Сигрид обрадовало то, что на Кальва это произвело куда большее впечатление, чем она думала. Но разговор об этом казался ей неуместным, в особенности с таким человеком, как Сигват, стоящим близко к конунгу.

Тем не менее ответ Сигвата ее удивил. Он сказал, что, по его мнению, король не нанес тем самым большого ущерба христианству.

Она вздрогнула, услышав шепот Сигвата, входя под навес перед домом.

— Сигрид…

— Тс!

Она испуганно огляделась по сторонам. Отверстия в стене были слишком маленькие, свет через них почти не проникал. В лунном свете, падающем в проем двери, она увидела силуэт Сигвата.

Он молча притянул ее к себе, крепко прижал. В первый момент она смертельно испугалась и хотела закричать. Но тут же сообразила, какое наказание ожидает его, если она закричит, — и промолчала.

Обняв ее правой рукой, он принялся ласкать левой рукой ее волосы и шею, пробравшись под косынку.

Она стояла, словно околдованная, не делая даже попыток освободиться.

В ней поднималось какое-то волнение, напоминающее едва заметную рябь на спокойной поверхности моря. И это волнение усиливалось в ней, словно волны у берега, и она ничего не могла с этим поделать.

Она обняла его за шею и склонила голову на его плечо.

Он ничего не сказал, только крепче обнял ее. И когда он повернул к себе ее лицо и поцеловал ее, он увидел, что она плачет. Он осторожно вытер ее слезы и снова поцеловал.

— Ты тосковала обо мне так, как я тосковал о тебе? — прошептал он.

— Думаю, что да… — ответила она. Но до этого момента она не догадывалась, как велика была ее тоска.

— Да поможет нам Бог! — прошептал он, отпуская ее.

Вскоре после Вознесения священник Энунд пригласил Сигрид и ее старших сыновей поехать с ним в Мэрин.

У Сигрид не было особого желания; она не была в Мэрине со времени смерти Эльвира. Но она не посмела отказать священник.

Она молчала всю дорогу, когда они переправлялись через фьорд и скакали из Кроксвога в Мэрин.

Как хорошо она знала эти места! Но теперь все это казалось ей порождением какой-то другой жизни. Она подумала, что такое ощущение должен испытывать тот, кто рождался вновь, вспоминая о своем прежнем бытии. Она украдкой взглянула на священника; христианам не разрешалось верить в то, что им предстоит родиться вновь.

Знакомые места не вызывали в ней чувство горечи. Воспоминания о времени, проведенном с Эльвиром, она хранила в себе, словно драгоценность; когда она думала о нем, у нее появлялось ощущение потери, но не скорби. Она подумала о сокровищах, которые люди имели обыкновение зарывать в землю в языческие времена, чтобы после смерти воспользоваться ими. Так было и с ее отношением к Эльвиру.

И тут, как это бывало всегда, когда она думала об Эльвире, у нее возник вопрос; почему Бог дал ему умереть? Ответ на этот вопрос ей было дать куда легче, когда она верила в богов. Тогда все объяснялось судьбой. Человек принимает нужду, скорбь и опасность, зная, что все, что происходит, неотвратимо, что сами боги связаны нитями норн. Но теперь ей предстояло поверить в Бога, который был сильнее самой судьбы. Почему же тогда Эльвир вынужден был умереть, если он, наконец, обрел своего Бога, добровольно отдал себя в Его руки? Она думала не только о своей личной утрате. Она считала расточительством со стороны Бога создать инструмент, а затем разбить его на куски.

Впрочем, кто был инструментом в руках Господа? Далеко не единичные люди.

Король считал себя инструментом Господа и ввел в стране христианство. Но, думая о его христианских деяниях, она не была уверена в его правоте: во всем, что он делал, ощущалось его болезненное властолюбие. Король Олав, по ее мнению, больше использовал в своих целях Бога, чем Бог использовал в своих его самого.

И все то, что она слышала за последние годы относительно королевского законодательства, не меняло в ее глазах облика короля со времен Мэрина и Каупанга. Думая о том, что только на основе доносов, в обход тинга и законов, он давал распоряжение убивать и калечить людей, о том, как по одному его приказанию был убит Эльвир, без всякого суда, она чувствовала, что в ней поднимается удушающая ненависть к этому самонадеянному человеку.

Повернувшись, она взглянула на сыновей.

Они признались ей, что провели первую половину лета у короля Кнута. Они встречались и разговаривали со своим врагом ярлом Хаконом Эрикссоном.

Король Кнут приветливо принял их, спрашивал, что нового в Норвегии. Но было ясно, что он в курсе всех дел; он говорил об убийстве их племянника Асбьёрна, преемника Турира Тюленя. Он говорил и о том, что юноши не должны забывать об убийце своего отца, он сказал, что, если придет к власти в Норвегии, им следует помнить, что он был родственником и другом рода Ладе. И перед тем как отправиться с пилигримами в Рим, он подарил каждому из них по массивному золотому обручью.

Сигрид гадала, сколько времени еще пройдет, прежде чем они выступят против конунга Олава. И ей становилось страшно, потому что в любом случае — а не только в случае мести — убийцы короля должны были быть сами убиты королевскими людьми.

Она думала также и о своем брате. Она не говорила с Туриром Собакой с тех самых пор, как был убит сын их брата, но она не думала, что он слишком уж благодушно настроен по отношению к конунгу. Этим летом на Грютее побывал Финн Харальдссон и скоро должен был вернуться; и она с нетерпением ожидала его рассказов.

Впереди показался холм Мэрин. Она вспомнила, как Эльвир рассказывал ей легенду об этом холме в первый раз, когда она приехала сюда, и подумала, что со временем он сам стал частью этой легенды.