Карин Эссекс - Фараон Страница 33

Последний экипаж выехал со двора; верховые держали факелы, освещая путь, и яркий свет образовал в непроглядной ночи светящийся туннель. На краткий миг Клеопатра испытала облегчение, но затем она вспомнила, что ее вечер еще не окончился. Она встретила Цезаря в коридоре, держа в руках небольшую свечу.

— Пойдем взглянем на нашего Маленького Цезаря, — сказала Клеопатра.

Она поняла, что не в состоянии спокойно отдыхать по ночам, если предварительно не убедится, что с ее сыном все в порядке. Особенно здесь, в этом доме, где только что пировало столько врагов Цезаря. Хотя никто из них не упомянул о ребенке — должно быть, из уважения к Кальпурнии, — все знали, что Клеопатра привезла отпрыска в Рим и что, с согласия самого Цезаря, мальчик носит имя своего отца. Конечно же, они не думали, что Клеопатра назвала ребенка Цезарем из простого уважения к политическому союзнику. Но Клеопатра с Цезарем решили, что они не будут делать никаких официальных объявлений касательно их сына, во всяком случае до тех пор, пока Цезарь не обеспечит условия для быстрого и безупречного развода.

— А как насчет супружеской измены? — как-то раз поинтересовалась Клеопатра. — Кажется, это очень популярный довод при римских разводах.

— Однажды я уже использовал этот довод, — отозвался Цезарь. Он имел в виду свою вторую жену, которую поймали на горячем с его другом Клодием. — Кроме того, никто не поверит в измену Кальпурнии.

Один из доверенных солдат Цезаря стоял у дверей детской комнаты; левая половина лица легионера была изуродована шрамом. На стене отчетливо вырисовывалась тень меча, висевшего у солдата на боку. Он подождал, пока Цезарь обратится к нему, а затем правая сторона его лица осветилась улыбкой.

— Я разрешил царевичу подержать мой меч, диктатор. Я подготовлю его, чтобы он мог заниматься с вами.

— Позаботься, чтобы мой сын вскорости стал таким же искусным стрелком, как галлы, Требоний.

Требоний сделал шаг в сторону, позволяя им пройти. Клеопатра спросила у Цезаря:

— Может, солдату позволят хотя бы сидеть во время ночного дежурства?

— Они привыкли проходить по тридцать миль в день, моя дорогая, — шепотом сообщил Цезарь. — Всего лишь простоять ночь — это для них роскошь.

Две служанки-египтянки спали на толстых тюфяках в комнате мальчика и дружно посапывали. Они не проснулись; видимо, ребенок их утомил. Царевич лежал в маленькой кроватке с высокими бортиками. Клеопатра не любила эту кроватку — она напоминала ей саркофаг. Малыш тихо дышал во сне. Лунный свет играл на блестящей детской коже.

— Ты только взгляни, какой он серьезный, — сказал Цезарь.

Это было правдой; при взгляде на мальчика казалось, будто он ведет философскую беседу с самим собой или с каким-то незримым собеседником, привидевшимся ему в сновидении. Изящные тонкие брови сведены к переносице, и видно было, как глазные яблоки перекатываются под веками.

— Он сочиняет опровержение Цицерона, — прошептала Клеопатра.

Цезарь не ответил; он лишь осторожно провел пальцем по нахмуренному лобику сына, разглаживая складку.

— Ну, будет, будет, мой царевич. Тебе не о чем беспокоиться. Твой отец позаботится о тебе.

— Его отец сперва должен позаботиться о себе самом! — прошипела Клеопатра. Она поцеловала ребенка в мягкую, влажную щеку, вдохнула его запах и двинулась к выходу из комнаты, жестом позвав Цезаря за собой.

Клеопатра провела его в спальню, отослав своих служанок. Она услышала, как Цезарь произнес: «Доброй ночи», задержавшись в дверях, чтобы отдать плащ слуге, а затем вошел в спальню следом за Клеопатрой. Звякнули мечи телохранителей: солдаты заняли свой пост. Цезарь говорил, что вся эта стража — для нее. Сам Цезарь не желал обзаводиться охраной, невзирая на мольбы Клеопатры и своих сторонников. «Любовь римского народа — вот моя стража», — говорил он.

— Ты напряжена, Клеопатра. Может, примешь ванну?

— Я не напряжена, Цезарь. Я обеспокоена.

— Ты чем-то недовольна?

— Я недовольна тем, что сижу сложа руки, в то время как враги моего партнера и союзника нападают на него в его же собственном доме, а он в ответ лишь продолжает кормить и поить их.

— Ты имеешь в виду то, что читал Цицерон? — Цезарь небрежным взмахом отмел все тревоги Клеопатры. — Он хотел упрекнуть меня за то, что я пользуюсь популярностью людей, которых он сам считает отвратительными. Он — усталый и пресыщенный старик, дорогая. Из числа тех, кого уважают и на кого не обращают внимания.

— Ты часто говорил о его влиятельности. Он что, внезапно лишился ее? — поинтересовалась Клеопатра.

Она извлекла последнюю шпильку из волос, которые Хармиона уложила более свободно, и те водопадом пролились ей на плечи. Клеопатра с удовольствием прекратила бы этот разговор и занялась бы расчесыванием волос, чтобы избавить голову от напряжения, но вместо этого она продолжила:

— А как насчет Брута? Он близок с Цицероном. Он выступал против тебя вместе с этим Кассием. На редкость ворчливый и заносчивый тип. Почему ты привечаешь своих врагов, Цезарь? Почему ты подпускаешь их так близко?

— Брут — человек мыслящий, и его враждебность, равно как и враждебность Цицерона, порождена преданностью государственному строю, их возлюбленной умирающей Республике, а не плохим отношением ко мне лично. Кассия же я терплю потому, что меня упросили это сделать Брут и Сервилия, а они хоть и не являются мне родней в прямом смысле слова, но все же много лет были мне близки.

Клеопатра сняла изумрудную пряжку, удерживавшую складки ее хитона, распахнула полы и позволила ткани соскользнуть к ногам, оставив ее раздетой.

— Брут — твой сын?

— Нет-нет, он копия своего отца и деда и всех прочих Брутов, что с незапамятных времен были добродетельными и законопослушными республиканцами. Разве ты не видишь, он ни капли на меня не похож, в то время как наш сын унаследовал все мои черты?

— Пожалуйста, дорогой, сейчас не время сердиться. Я — не враг тебе. Я люблю тебя. Но я уверена, что на сегодняшнем пиршестве я была одинока в своей любви к тебе.

— Думаешь, моя жена меня не любит?

Клеопатра не поняла, то ли Цезарь поддразнивает ее, упоминая о своей жене, то ли ему действительно интересно, что она ответит.

— Твоя жена — женщина загадочная. Я не возьмусь утверждать, будто понимаю ее чувства. Но в том, что касается прочих, я уверена. Да, они не любят тебя. Почему ты, покарав смертью моих врагов, со своими обращаешься так, словно это твои домашние любимцы или заблудшие дети?

— Потому что ты молода и уязвима и нуждаешься в защите. Я же стар. Я прожил достаточно долго. Я ни в чем не нуждаюсь. У меня уже есть все.

«У тебя еще нет того, что мы задумали вместе!» — хотелось крикнуть Клеопатре, но кричать на Юлия Цезаря представлялось неуместным. Он что, пытается таким образом дать ей понять, что эти замыслы были лишь ее мечтами, а не их общими? Что она — просто еще один человек, которого он расположил в свою пользу?

— А Сервилия? Ее ты тоже причисляешь к предателям? — спросил он.

— Она — мать Брута, — ответила Клеопатра. — Для матери сын важнее любовника.

Клеопатра понимала, что Цезарь скоро применит эту формулировку к ней самой, но не собиралась брать свои слова обратно.

— Это универсальное правило? Должен ли я ожидать такого и от тебя?

— Ожидал бы ты этого от своей матери?

— Да, — сказал Цезарь. — Конечно.

— Тогда я не стану просить прощения за то, что является обычным женским инстинктом. Не будь мы такими, мужчины могли бы и не выжить.

— Но тогда почему же ты так ворчишь, дорогая? — спросил Цезарь. — Тебя замучил Цицерон? Ну да, он бывает отвратителен. Я это понимаю. У него неважное здоровье, и это побуждает его критиковать людей.

— Со мною он как раз любезен. Ему хочется заполучить те редкие манускрипты, которые я привезла из Библиотеки. Но кроме того, он болтает о нас у нас за спиной. Аммоний слыхал об этом из многих источников.

— Ну что поделаешь, таков уж Цицерон. Он очень критически настроен по отношению ко всем женщинам, кроме своей дочери, Туллии, которая за всю жизнь не произнесла ни единого слова, которое вызвало бы у него раздражение. Он считает, что в этом и заключается величие женщины. Он просто не способен благосклонно относиться к женщине с твоим положением в обществе и твоим характером.

— Вряд ли ему часто приходилось общаться с царицами, — возразила Клеопатра.

— И я полагаю, что он намеревается и дальше продолжать в том же духе.

— Я презираю его. Он во всеуслышание твердит о том, что нужно вести чистую, простую жизнь, отречься от богатства, отказаться от всех общественных почестей, а сам при этом владеет домами по всей Италии и наживает состояние, распоряжаясь постройкой твоего нового Форума.