Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона Страница 34

И потому сейчас он отрывисто спросил:

– Чего смеешься? Ну?

– Казя, а ты знаешь, что я сегодня заметила?

– Что еще?

– У нашего хирурга глаза совсем не синие, а – желтые.

И облегченно засмеялся Казимир:

– Слава богу! Теперь ты его наверняка разлюбишь…

Боря Потоцкий завернул на Влахопуловскую, отогнул доску в старом заборе, раздвинул кусты. Вот и заветное окно: здесь живет околоточный шестого участка г-н Баламутов.

– Зиночка, – позвал он шепотом. – На одну только минутку…

Выглянуло в окно юное девичье лицо, и Боря, не будь дурак, залепил ей в губы великолепный поцелуй.

– Ну, это слишком… – возмутилась Зиночка. – Вы, Боря, не имеете на это никакого морального права!

– Я не имею? – сказал Боря с видом демона. – Да вы подумайте, Зиночка, что перед вами стоит человек, который, может быть, завтра пойдет в кандалах на каторгу за высокие идеалы совершенства!

Оскорбленный, он снова нырнул под забор. Нащупал на груди заветный сверток. «Надо бы сказать, что я скоро иду на экспроприацию… Женщины всегда обожают героизм в биографии мужчины…» Из Банковского проулка выкатилась навстречу гимназисту пролетка, в которой сидел Ениколопов. Замерли кони. Ссыльный врач вытянул руку и – дерг, дерг пальцем: подзывал к себе! Боря с достоинством приблизился, и эсер подвинулся, освобождая место рядом с собой:

– Садитесь!

Лошади сразу понесли, взяв бойкую рысь…

– А куда мы? – спросил Боря, удерживая фуражку на голове.

– Глупый вопрос, – сумрачно ответил Ениколопов. – Мужчины, если их более одного, могут ехать только в ресторан. А вы, Боря, когда-нибудь бывали в «Аквариуме»?

– Признаться – нет. Все как-то, знаете, не собраться было…

Первый ресторан в жизни молодого человека – как первый бал для девушки. Только бы удалось сделать вид, что нас ничем не удивишь. Нет, не удивишь!

– Какое вино предпочитаете? – вежливо спросил Ениколопов.

– Ну, если можно… кагору!

– Бабакай Наврузович, – позвал хирург ресторатора, – вы когда-нибудь видели такого молокососа?

– Впервые вижу, – склонился татарин, хитренький.

– Вы посмотрите на него внимательнее, ибо – даю вам слово – сегодня он станет настоящим мужчиной… – Не снимая перчаток, Ениколопов вдруг устало бросил руки на стол и поник головою. – Коньяк, – сказал эсер столь безнадежно, словно выкинул последние козыри и отныне игра закончена.

Потом он глянул на Борю, и гимназист с испугом заметил, что глаза у хирурга, всегда синие, теперь желтые-желтые. Но тут появились цыгане. Одна из женщин, вся яркая и пестрая, была так хороша, так сладостно томна…

– Послушайте, юноша, – начал Ениколопов. – Выпейте коньяку и отвечайте мне: вас когда-нибудь целовали?

– Представьте! – спохватился Боря. – Только сегодня!

– Груня, – поманил Ениколопов красавицу цыганку. – Вот тебе червонец, и поцелуй этого сопляка…

– Ах ты, червонный мой, – сказала цыганка.

И поцеловала со стоном – так, что Боря чуть не скатился со стула. Вытер рот и обалдел. Конечно, куда тут Зиночке!..

– Эх, кутить так кутить! – заявил Боря решительно.

– На чужие-то деньги? – грянул Ениколопов. – Хорош гусек…

– Извините, – спохватился Боря. – Но чем могу быть полезен?

– Не суйся со своей пользой… В этом скорбном мире Давно уже все рассчитано, взвешено и учтено. Даже этот коньяк, что ты пьешь… Однако – пей, Боря, я пошутил! Я грубый человек.

Желтыми глазами Ениколопов проследил, как неумело вы­глотал Боря третью рюмку, и отставил бутыль – размашисто:

– Теперь все. Буду пить я, а ты слушай… Груня! – крикнул он цыганке. – Обожги нас, ослепи… «Талы воды»!

Разом вздрогнули певучие гитары, и старая ведьма цыганка, качнув громадными колесами серег, не пропела, а – выговорила:

Талы воды, вэшны воды,Та закатылыса пад лед,Табор эидэт, табор скачэт,А меня ныкто нэ ждет…

И, обнажив острое плечико, вышла, подрагивая животом, обворожительная Груня – расцелованная:

Эх, жизнь ты моя, иэх,Да распостыла-ла-лая…

Ениколопов поднял на Борю желтые глаза:

– Вот так и жизнь… как эта песня! И ничего, Боря, не останется. Все расхряпают. Все изувечат. Выгляни, ты, юноша, на улицу. Много народу – верно? Но это же только толпа. Мясо! А где же, спрашиваю я тебя, где же… люди?

– Я никогда над этим не задумывался, – удивился Боря, изрядно хмелея. – В самом деле – толпа, а… где же люди?

Рука Ениколопова (в перчатке) вытянулась над столом.

– Дай-ка, мне, – сказал эсер.

– Что дать, Вадим Аркадьевич?

– Ну, вот… это! Что ты под мундиром прячешь? Нелегальщина? Так и знал. Давай сюда – сейчас разберемся, в чем истина…

И, грубо расстегнув ворот мундирчика, извлек наружу брошюрки, проделавшие долгий путь от Женевы до Уренска.

– Тэкс, – сказал эсер. – Разрешаю выпить еще рюмку. А я пока вникну в большевистскую премудрость… – Читал он недолго, швырнул литературу обратно через стол. – Можешь, – сказал Ениколопов, – отдать их туда… толпе! Она и поймет, наверное. Но люди… Нет, личность сего не принимает!

– Вы такого мнения? – справился Боря.

– У кого спрашиваешь? – горько усмехнулся Ениколопов. – У человека, который имеет три покушения на губернаторов? У человека, который бежал с Карийской каторги? Кто ходил по канату? Кто сторублевыми бумагами подтирался, гордый и презрительный?..

– Неужели? – восхитился Боря.

– Посмотри на эти руки (но перчаток не сбросил)… Видишь? Через эти руки прошло столько жизней, столько миллионов, пересыпалось столько пороху! Милый мой Боря, – вытянулся Ениколопов, – мне жалко тебя… Ты думаешь с помощью праздного блудословия перевернуть мир? Милый мальчик, разве так это делается?

– Ну, а… как? Как?

Ениколопов взял нелегальные брошюры и, размахнувшись, далеко забросил их в кусты – через головы цыганского хора.

– Вот так! Было бы из-за чего пострадать, – рыкал он гневно на Борю, – но только не из-за этих шпаргалок! Можно созвать хоть триста съездов завтра, но они не сделают революции… Личность – сильная, безжалостная к себе и к этому подлому миру, – вот основа, на коей зиждется всякая революция! Вспомни историю: Спартак, Гарибальди, Нечаев, Бланки, Гершуни, Каляев… Революция – стихия, она возникает не потому, что ее создали, а взрывается сама по себе. И наше дело – помочь ей бомбами! Пусть другие пишут мудрые резолюции. А когда рабочие пошли к Зимнему дворцу, говоруны сами не знали, что им делать. Ибо они столкнулись со стихией. Толпа… им только и быть в толпе! Чтобы навсегда в этой же толпе и затеряться!

– Нас слушают… – испугался Боря. – Мы не одни!

– Пусть слушают, если хотят… Какое это блаженство – противопоставить себя, одного себя, всему этому миру сволочей и шпионов. Возвыситься над ними и зашвырять его – бомбами… Вы можете погибнуть, Боря, но это смерть на высоком эшафоте… Что вы, юноша? Разве можно так бездарно базарить свою юность? Да оглядитесь вокруг: ведь это же – мразь…

Снова пальцем сделал – дерг, дерг. Боря приставил ухо.

– Но один раз в году, – страстно зашептал Ениколопов, – истинный революционер свободен. Его душа устала от взрывов и тревог погони. Вы сходите на пристань. Волнующий аромат цветов! Вы, Боря, – в роскошной Ницце… И в кармане у вас паспорт на имя виконта Мельхиора Вогюэ. Отель «Ренуар»… Ах, Боря, Боря! Что вы можете знать в этой жизни? А я – верьте – знаю. Все женщины к вашим услугам. Да и какая откажет вам в ночи любви? Конечно, вы же – не толпа! Вы – человек, личность…

Ениколопов печально замолк. Боря с трудом опомнился:

– Вадим Аркадьевич, а вы, кажется, были эсером?

– Боря, – воспрянул Ениколопов снова, – да, я отдал партии лучшие годы. Но я же не скотина, я мыслю! Каждое время имеет свои претензии к миру. Новое поколение должно пересмотреть старые взгляды. И теперь я мыслю иначе… Я… безмотивец!

– Безмотивец! А что это такое, Вадим Аркадьевич?

– О, милый, это самая страшная партия в мире. О ней я расскажу тебе позже. Вступай и ты в наш железный легион…

Да, было над чем задуматься бедному гимназисту.

– А вот мой брат… – сказал Боря.

– Что он? – спросил Ениколопов.

– Мой брат, говорю, которого сослали в Сибирь…

– Место?

– Не знаю.

– Ты узнай, Боря, где он находится. Нашей партии – это раз плюнуть: мы устроим ему великолепный побег… Пошли!

Бабакай Наврузович потом подобрал брошенную в кусты литературу, и вскоре она лежала на столе перед капитаном Дремлюгой.

– Так, – сказал жандарм. – Видать, кто-то уже прибыл в нашу губернию. Ведь не с небес же в ресторан упало! Внимание, господа, и еще раз говорю вам – внимание!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Итак, сегодня ему удалось создать новую в Уренске партию и обзавестись одним ее членом.

Вадим Аркадьевич вернулся домой, подошел к зеркалу:

– Черт! Как это неудачно…