Лидия Чарская - Грозная дружина Страница 35

Уже было несколько битв и на Туре, и на Тавде, и чем дальше подвигаются казаки в глубь Кучумова царства, тем больше помех встречается им на пути.

Осмелели, как видно, ханские воины, и ружейная да пушечная пальба перестала казаться им страшной и грозной как в первое время…

Так глубоко задумался могучий атаман грозной дружины, что и не слышит смятения и глухого ропота вокруг себя. И только когда что-то с силой брякнуло о дно лодки, и легкий струг поднялся носом над водой, точно ожил, проснулся Ермак.

— Што, на мели, што ли?.. Еще не доставало!.. — суровым голосом проронил он.

— Бог весть, что случилось, атаман… А только через Тобол протянута какая-то преграда… Вишь, два челна опрокинуло. Перехитрили нас поганые, неча сказать, — взволнованно докладывал Ермаку Кольцо.

Действительно два струга вверх дном плыли по реке, а сидевшие в них казаки, по грудь мокрые, вылезали из воды.

— Дьяволы!.. — выругался Ермак, — вишь, бритоголовые, чем досадили!..

Ин, ладно!.. Бери чеканы да секиры, робя, разбивай преграду поладнее, обретя сразу свою обычную бодрость и смелость духа заключил атаман.

Но не пришлось на этот раз дружине исполнить приказание вождя. Дикий рев пронесся вдруг над рекою. Мириады стрел засвистели в воздухе. Целая орда татар зачернела на берегу.

Прозвучала громкая команда атамана:

— Челны, ску-у-чь-ся!..

И вытянувшиеся, было, в струнку одной прямой линией струги тотчас же образовали собою огромную площадь, упиравшуюся в оба берега неширокой в этом месте реки.

— На берег вылазать опасливо покеда. Под осокой не больно видно.

Лазутчиков выслать бы. Пускай дознались бы, сколько там нечисти на берегу, — не то советовал, не то указывал Кольцо Ермаку.

Но тот только угрюмо помотал головою.

— Не хочу ребят зря губить. Попадутся в руки нечисти, не приведи Господь, искромсают, замучают их поганые.

— Ты меня, бачка-атаман, пошли, меня за своего примут и хошь бы што, — предложил свои услуги Ахметка.

Лицо Ермака просияло.

— Ладно, ступай. А мы ждать будем, Вызнай все, сколько их там привалило, да смотри поаккуратнее и вертайся скореича.

Татарин-толмач только головою мотнул вместо ответа, вылез из лодки и тотчас же скрылся в густо разросшихся кустах.

Начинало темнеть. Без устали падали стрелы, не причиняя, однако, сидевшим в челнах казакам особого вреда. Но все же ранили то одного, то другого. Знахарю Волку немало досталось работы перевязывать товарищей.

Стрелять из лодок было бесполезно. Крутой утесистый берег мешал пулям вылетать по назначению.

К вечеру стрельба татар чуть поутихла. Очевидно, наступившие сумерки мешали прицеливаться.

— Запропастился собака Ахметка. Чего доброго не махнул ли к своим.

Хошь и наш он, крещеный, а у них это часто бывает, — произнес неуверенным голосом кто-то в атаманской лодке.

Но атаман отрицательно качнул головой.

— Нет, братцы, не уйдет Ахметка. Хошь и бесермен, все же совесть у него есть. Да вот и он! — радостно заключил Ермак, вглядываясь в темному своими зоркими соколиными очами.

И правда, вблизи струга что-то забелело во мгле, и через несколько минут в челн прыгнул проводник-татарин.

— Видал… Выглядел… — залепетал он быстро, — много их… ой, много, атаман-бачка… Видимо-невидимо… А под Бабасанским урочищем, сказывают, втрое боле будет. Сам батырь ихний, сродственник Кучумов, там с добрым десятком тыщей ждет… А и здеся немало… На берег нельзя соваться, — докончил взволнованно и быстро свою несвязную речь татарин.

— Ладно… — усмехнувшись значительно проронил Ермак, — а теперь нужно мне, братцы, надежных человек с пять десятков отрядить вона в лес тот, што за утесами чернеет. Придется мимо поганых прокрасться да хворосту набрать в лесу поболе, вязанки так с четыре на человека. А там, как вернетесь, новую работу вам дам.

— Все мы надежные, всех отряди, атаман, — заговорило несколько десятков голосов сразу.

— Ишь, больно прытки. А здеся кто останется? Дурьи головы, выдумали што, — шутливо остановил их Ермак и тут же отрядил выбранных им самим пятьдесят казаков.

— Веди их, Мещеря, да помни, коли откроют вас поганые — конец всем.

Вертайтесь скореича. Забавное нечто узрите, как вернетесь. Право слово, говорю… Ин, как помыслю о том, со смеху помереть можно, — расхохотавшись в голос заключил свою речь Ермак.

Дивному диву дались казаки. Давно они не видели таким веселым своего батьку-атамана. И когда же? В то самое время, как на высоких утесах, лишь только забрезжит рассвет, их всех, пожалуй, расстреляет татарье. Вперед двигаться нельзя — невидимая подводная преграда мешает. Ночью и искать ее в воде нельзя: не приведи, Господи, потопишь челны, как только двинешься вперед, к Кучумке. Почему же так весело атаману, чего смеется Ермак?..

А он так и хохочет, так и зашелся от смеха. И не заметил, как подошел любимец Алеша к нему и просит его:

— Отпусти меня в лес с молодцами, Василь Тимофеич.

Тут только успокоился от смеха Ермак, чутко, тревожно насторожился.

Глядит на юношу, руку на плечо ему кладет.

— Постой, князенька, не зарись больно. Зря нечего храбриться. Будет и на твоей улице праздник, Алексей. Еще поразомнем белые рученьки не в одном рукопашном бою. А там твоя помощь зряшная будет. Да и не приведи, Господи, попадешь в полон, аль убьют тебя, дед твой мне с того свету покою не даст, — серьезно произнес Ермак.

Юноша только вздохнул, но повиновался. Жажда горячего нужного дела захватывала его все сильней и сильней с каждым днем. Молодая кровь бурлила. Кровь дедушки, казанского героя, кровь Серебряных-Оболенских, рожденных для блага родины, сказывалась на каждом шагу. Удаль и отвага до краев наполняли все существо Алексея. Помочь по мере сил и возможности грозной, удалой дружине — вот чем билось горячее сердце молодого князя.

Чуть не впервые мысленно негодовал он на любимого атамана за то, что тот не пустил его в опасное предприятие. Однако молчал, не смея противоречить ему.

Ночь еще окутывала землю, когда вернулись нагруженные хворостом казаки. Ермак горячо поблагодарил их за спешно и удачно выполненное дело.

— А теперь, ребята, скидавай, что есть лишнего на себе, да свяжи пучками хворост, штоб не менее пяти ста вязанок пришлось, — отдал он новое приказание дружине, — а как свяжешь, обряжай чучела кафтанами да шапками своими, да поаккуратнее, гляди, штоб из засады показалось поганым, что и впрямь казаки в стругах сидят… А мы тем временем один за другим шасть из лодок в потемках да окружим нечисть бесерменскую и в рукопашную вдарим. С Богом, братушки! Пособляй друг дружке обряжать болванных казаков! — заключил с веселым смехом атаман.

Ему самому пришлась по душе выдуманная затея. Откуда она пришла ему в голову, — темная ли сибирская ночь навеяла, непроницаемая тайга нашептала, само сердце подсказало молодецкое — Бог весть.

Закипела работа быстро и спешно под мраком ночи. А когда выплыло из-за облаков северное утро, бледным, тусклым осенним рассветом, более похожим на сумерки, нежели на рассвет, осеняя природу, громкий, победный клич всколыхнул сонную тишину реки. Всколыхнул и татарский табор, стоявший на берегу. Со всех сторон неслись сабли наголо, наперевес бердыши и чеканы. Впереди всех Ермак, за ним податаман Кольцо, есаулы Михайлов, Пан, Мещеряк и другие. Кинулись, было, к берегу оторопевшие татары. А там новые полчища казаков сидят, чеканы наперевес. И нет им числа и счета. С барок глядят медные жерла пушек, с бортов стругов — пищали.

— Алла!.. Алла!.. — не своим голосом взвыли татары и кинулись наутек врассыпную.

Долго потом хохотал Ермак. Хохотала за ним и его грозная дружина, вспоминая, как утекали бритоголовые, испугавшись насмерть чучел из хвороста, наряженных в казацкое платье, и как перехитрил нечестивых Ермак.

Но непродолжительно было радостное настроение казаков. Впереди ждал их храбрый Мамет-Кул с новыми ордами. Впереди ждала их победа или… смерть.

Разбив железные цепи, преграждавшие им путь по Тоболу, двинулись они дальше, отстреливаясь от то и дело тревоживших их с берега татар.

На Усть-озере, на Тоболе легло окруженное высокими холмами урочище Бабасан. Тихое и спокойное в обычное время, оно поражало теперь своим многолюдством. Огромные орды стянулись к этому дикому улусу. До ближайшего селения мурзы Карачи было еще несколько верст, до самого Искера еще дальше. Сюда выслал Кучум своего племянника Мамет-Кула с десятью тысячами чувашей, остяков и киргиз-кайсаков. Воины сибирского султана были вооружены короткими копьями и стрелами. На урочище пригнали стада баранов.

Доставили курдюки с кумысом. Пили кумыс, ели баранину царевич и его ближайшие сподвижники и молили Аллу дать им победу над могучим кяфырским батырем Ермаком, слава о котором облетела всю сибирскую землю. Молились и остяки перед своими шайтанчиками и идолами, стараясь умилостивить грозного Урт-Игэ и могучего Сорнэ-Турома молитвами и жертвами.