Роберт Стивенсон - Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр) Страница 35

— Вероятно, сэр, вас ждут в Амершеме? Надеюсь, что вы получите лучшие известия о здоровье его сиятельства. Мы слышали, что графу очень дурно. Да, сэр, все мы почувствуем, когда не станет этого милого, благородного господина. Не знаю, есть ли на свете более вежливый человек, чем он. Люди говорят, что он страшно богат, что до революции он был настоящим принцем в своей собственной стране. Но простите меня, сэр, я слишком много болтаю и говорю вещи, без сомнения, уже известные вам. У вас есть фамильные черты, сэр. Я вас сейчас же узнала бы всюду по сходству с нашим дорогим виконтом. Ах, бедный виконт, невесело ему, должно быть, в настоящее время!

Из окон этой же гостиницы я заметил слугу в ливрее, составлявшей принадлежность моего дома, ливрее, которую, понятно, я никогда не видывал до тех пор или если видел, то так давно, что не мог этого помнить. Правда, я очень часто воображал себя маршалом, герцогом, кавалером большого креста ордена Почетного Легиона и так далее, представляя, что при этом кругом меня будет толпиться целый ряд лакеев, одетых в мои цвета. Но воображать и видеть в действительности — две совершенно различные вещи; вдобавок, с одним чувством смотрел бы я на свои ливреи в моем доме в Париже, с другим — увидел, что они красуются в самом сердце враждебной Англии. Боюсь, что если бы этот лакей не был на противоположной стороне улицы, а я не стоял за стеклом одностворчатого окна, я поступил бы, как глупец. Было что-то сказочное в этом перемещении в чужую страну богатства и значения нашего рода, то есть в перемещении того, что по самой своей природе прикреплено к земле. Было что-то ужасное в сознании, что я еду в родной дом, стоящий так далеко от моей родины.

По мере того, как я отъезжал от Дунстабля, подобные впечатления делались все сильнее и сильнее. Тому, кто не был в Англии, трудно себе представить, что такое замки английских аристократов или, лучше сказать, их усадьбы, и ничто не дает ему понятия о раболепстве населения, окружающего жилища этих богачей. Я ехал в закрытом экипаже, но, очевидно, слух о том, куда я направлялся, предшествовал моему появлению: встречавшиеся мне женщины приседали, мужчины неловко кланялись. Когда я подъехал к замку моего дяди, я понял, что внушало такое глубокое, широко распространенное уважение к нему: стена, окружавшая парк графа, даже снаружи имела грандиозный вид; когда же я увидал сам дом, меня охватило нечто вроде тщеславия при мысли, что все это принадлежит коему дяде. Я безмолвно смотрел пристальным взглядом на великолепное здание. Величиной замок был приблизительно с Тюильри. Главный его фасад выходил на север, и когда я впервые увидел его, солнце, похожее на раскаленное ядро, садилось среди клубов снежно-белых облаков, и последние лучи дневного светила отражались в бесконечном ряде окон. Портик из дорических колонн, сделавший бы честь любому храму, украшал фасад дома графа. Меня встретил слуга чрезмерно — я чуть не сказал «оскорбительно» — вежливо. Он через стеклянные двери ввел меня в переднюю; ее нагревал и уже освещал большой камин, в котором горела груда буковых корней.

На вопрос слуги, как доложить обо мне, я ответил: «Виконт Анн де Сеит-Ив». Слуга поклонился мне еще ниже, провел к мажордому, право же, способному навести ужас! В свое время я видел много сановников, но никто из них не мог бы вполне сравниться с этим важным существом. Он был велик, он лоснился, казался вежливым, в разговоре пропускал букву «h» и, несмотря на все эти качества, имел снисходительность носить простое имя Даусон.

От него я узнал, что моему дяде стало очень плохо, что доктор постоянно наблюдал за графом, что мистера Ромэна ждали каждую минуту, что за моим двоюродным братом послали утром в этот же день.

— Значит, с ним случился внезапный припадок? — спросил я.

Даусон не мог сказать этого; граф постепенно угасал, таял; но накануне ему внезапно стало гораздо хуже; дядя послал за мистером Ромэном, а мажордом немного попозже решился от своего имени отправить записку к виконту.

— Мне казалось, милорд, — сказал он, — что в такие минуты вся семья должна быть в сборе.

Губы мои согласились с этим замечанием, но не сердце. Очевидно, Даусон всецело стоял на стороне моего двоюродного брата.

— А когда могу я надеяться увидеть графа? — спросил я.

— В течение вечера, — был ответ. В то же время мажордом объявил мне, что он проводит меня в комнату, давно уже приготовленную для меня, что я приблизительно через час пообедаю с доктором, то есть в том случае, если «мое сиятельство» не будет иметь ничего против этого.

«Мое сиятельство» не сделало никаких возражений.

— Но, — сказал я, — со мной случилось очень неприятное происшествие: я потерял мои вещи, и у меня нет никакого платья, кроме надетого на мне. Не знаю, формалист ли доктор или нет, я же во всяком случае не в состоянии появиться за обедом в надлежащем виде.

Даусон попросил меня не беспокоиться,

— Мы уже давно ждем вас, — заметил он, — все готово.

Он сказал правду. Для меня была приготовлена просторная комната. Последние лучи зимнего заката падали через большие окна, смешиваясь с отсветом великолепного пламени в камине, постель стояла открытой; перед огнем висело вечернее платье, и из дальнего угла комнаты мне навстречу вышел молодой слуга с заискивающей улыбкой на губах. Греза, среди которой я жил все это время, достигла своего апогея; можно было подумать, что только вчера вечером покинул я этот дом, эту комнату. Я пришел к «себе» и впервые в жизни понял значение слов «дом» и «добро пожаловать».

— Все ли по вашему вкусу, сэр? — спросил Даусон. — Этого слугу, Роулея, мы отдаем в полное ваше распоряжение, сэр. Нельзя сказать, чтобы он был настоящим лакеем, но господин Поуль, камердинер господина виконта, дал ему несколько уроков, и можно надеяться, что малый будет служить вам удовлетворительно. Если вы, сэр, пожелаете потребовать что-нибудь, скажите это Роулею — я сочту своей обязанностью, сэр, постараться удовлетворить ваше желание.

Сказав это, важный и уже ставший мне ненавистным Даусон ушел. Я остался наедине с Роулеем. Мое сознание, можно сказать, пробудилось в тюрьме аббатства среди полных грации и глубокого драматизма образов мужественных и чистых честных людей, ждавших смертного часа и лишенных самых необходимых удобств, поэтому я никогда не испытывал роскоши и удовольствий, связанных с положением, которое я по рождению имел право занимать в обществе. Я пользовался услугами слуг только в гостиницах. В течение долгого времени я совершал свой туалет быстро, по-военному, между двумя сигналами рожка и нередко подле какой-нибудь канавы. Поэтому нечего удивляться, что я с некоторым недоверием смотрел на моего нового слугу. Однако я вспомнил, что как он был моим первым лакеем, так и я был его первым господином, и это соображение успокоило меня; я велел приготовить себе ванну уже вполне уверенным тоном. Ванная комната находилась рядом с моей спальней. Через невероятно короткий промежуток времени вода закипела, и вскоре я уже сидел в шалевом шлафроке, наслаждаясь роскошью довольства и комфорта, и, развалясь на кресле перед зеркалом, смотрел, как Роулей приготовлял бритвы; на лице моего молодого слуги виднелась очень понятная для меня смесь двух чувств — гордости и тревоги.

— Роулей, — обратился я к нему, чувствуя некоторое беспокойство при мысли, что мне придется идти в огонь под руководством такого неопытного командира, — у вас все в порядке? Вы умеете обращаться с этими инструментами?

— О, да, — ответил он, — все в порядке, ваше сиятельство.

— Простите, Роулей, но ради краткости я попрошу вас не титуловать меня, когда мы будем наедине, — сказал я. — С меня достаточно, если, обращаясь ко мне, вы станете говорить мистер Анн. Так принято у меня на родине, как вам, вероятно, известно.

Роулей был поражен.

— Но ведь вы носите тот же титул, как и виконт мистера Поуля.

— Как виконт мистера Поуля? — переспросил я со смехом и прибавил: — Будьте покойны, виконт мистера Роулея такой же настоящий виконт, как и тот. Только, видите ли, я принадлежу к младшей линии, и потому вместе с титулом следует упоминать мое имя; Ален — виконт, я — виконт Анн. Говоря мне мистер Анн, вы ничем не нарушите правил этикета, уверяю вас.

— Хорошо, мистер Анн, — произнес кроткий юноша. — Что же касается бритья, сэр, вам нечего беспокоиться. Мистер Поуль говорит, что у меня очень большие способности к бритью.

— Поуль? — повторил я. — Мне кажется, это не вполне французское имя.

— Нет, сэр, ваше сиятельство, — начал Роулей, по-видимому, почувствовав ко мне доверие, — нет, мистер Анн, это не французское имя. Мне кажется, оно скорее произносится Поли.

— И этот Поуль служит виконту?

— Да, мистер Анн, — ответил Роулей. — Ему выпал тяжелый жребий. Виконт очень требовательный господин. Мне кажется, вы будете не таким, мистер Анн, — прибавил он, доверчиво улыбаясь мне в зеркало.