Зинаида Чиркова - Кабинет-министр Артемий Волынский Страница 35

С замиранием сердца думал Артемий о том, что такое Персия, кто таков шах Султан Хосейн, каковы персы и их жизнь и что ему делать в этой дальней стране, о которой он никогда и не слышал.

Прежде всего он затребовал из Посольского приказа копии всех документов, относящихся к истории дипломатических связей между Россией и Персией за предыдущие 150 лет. И обнаружил, что только с 1566 года начались регулярные сношения с этой восточной страной.

Он хорошо представил себе всю историю отношений России и Персии, раскапывая материалы, справки, журналы посольств. И понял, что в то время государство Сефевидов, правящей династии Персии, являло собой просто сборище разных племён и народностей, связанных лишь завоеванием их территорий. Шах Исмаил I в самом начале XVII века объявил шиизм[19] государственной религией, и почти целое столетие государство это лихорадило от внутренних распрей, невзгод и лишений из-за бесконечной войны с Османской империей. Узбекские ханы также беспрерывно нападали на молодое государство и лишали его возможности расти и развиваться. Господствовали в государстве кочевые знатные азербайджанские люди, которые постепенно захватывали всё более и более богатые области этой страны, потерявшей своё значение после монгольских завоеваний прошлых веков. Турки хотели поставить под свой контроль все пути вывоза шёлка-сырца из Персии, изгнать Россию с Каспийского побережья, разорить Астрахань и лишить Русское государство возможности вывоза ценного сырья из Персии. Страна как могла отстаивала свою независимость, и летом 1586 года полуслепой и неспособный к правлению шах Султан Мохаммед, по прозвищу Ходабендэ, то есть Божий раб, слуга Бога, обратился к русскому царю, послав в Москву своего приближённого Гади-бека. Русские назвали его Анди-беком. Посол смог пересечь Каспийское море только летом следующего года. В грамоте своей шах Султан Мохаммед писал русскому государю, чтобы тот был с ним в дружбе и любви, как были отцы их, и деды, и прадеды.

И просил Султан через своего посла Анди-бека, чтоб «в соединенье стоял бы против всех недрузей заодин и на вопчего недруга, на турского салтана, дал в помочь ему своих ратных людей с вогненным боем, а ему бы царским вспоможеньем свои города назад достать, а достав, города Дербень да Баку государю поступитися».

Анди-бека хорошо принимали во всех русских городах, через которые он проезжал на пути к Москве. Содержался он на всём государевом обеспечении, но караван его был ограблен на Волге беглыми казаками, и все дорогие шахские подарки были взяты. Царю Фёдору пришлось в три раза больше уплатить за этот разбой и казнить разбойников, разграбивших шахский караван. Государь пожаловал Анди-бека, «звал его к руке и руку положил на него».

Однако за то время, что Анди-бек путешествовал по Московии, власть в Персии захватил сын старого Мохаммеда, убив его, и на отчёты Анди-бека, а также на русскую миссию, высланную по просьбе старого шаха, новый правитель даже не ответил.

С таких вот противоречий начались русско-персидские отношения. И чем больше вчитывался Волынский в справки, отчёты, грамоты великих посольств России в Персию, тем в больший ужас приходил. А справится ли он, двадцатишестилетний полковник, с таким трудным делом, как заключение торгового договора с Персией? Но он вспоминал, как спокойно и легко отбивал все атаки на себя и русский двор Шафиров, какие чудеса изворотливости проявлял при всей своей тучности и неподвижности, как старательно и тщательно обговаривал каждый пункт Адрианопольского мира, и ставил его себе в пример. Но барон Шафиров был искушён в политике, каждое слово говорил веско и доказательно, явную ложь перемешивал с правдой, и речь его всегда звучала ровно, доброжелательно, хоть и ненавидел он порой собеседника. Нет, таким, как Шафиров, Артемий никогда не станет, не хватит у него ни характера, ни выдержки...

Материалы дипломатических миссий читал Артемий ночами, с трудом разбирая старинные рукописные свитки, а днём ездил по приказам и выбивал то, что полагалось для его малого посольства. И вечером едва мог отдышаться от словесных баталий и перепалок. Везде ставили ему зацепки. Государственная машина скрипела и тормозила на каждом повороте. Полтора года потребовалось, чтобы подготовиться к отъезду: то лес сырой поставлен для строящихся в Астрахани шняков[20] и галер, то канаты гнилые, то провиант недогружен, к тому же подмокший, испорченный. И приходилось всего домогаться самому, за всем приглядеть.

Читая материалы великих посольств, Артемий понимал, с какими трудностями сталкивались посланники. А как насчёт приёма, церемониалов? Как быть, ежели потребует шах припасть к земле по мусульманскому обычаю, ползти к его трону, целовать полу его одежды или ногу?

Тут Артемий и вовсе терялся и твёрдо усвоил, что надо всё знать до мельчайших деталей, чтобы не посрамить чести великой России, не дать себя оконфузить и показать персиянам, что русский царь велик и могуч, что Россия — великая страна и что он, Артемий, не просто русский человек, а посол, представитель великой и сильной державы...

Но наконец был сформирован штат малого посольства — Волынскому придали в качестве секретаря Венигеркинда, учёного и философа, француза де Виллета и англичанина Белля д’Антермони — врача.

30 мая 1715 года Пётр подписал указ о малом посольстве Волынского, и через неделю Артемий выехал со своей свитой — дворянами Карцевым, Лопухиным, Кудрявцевым и иеромонахом Илларионом Рогалевским — и верным своим дворовым Федотом в Москву и только 4 июля следующего, шестнадцатого года на восьми судах с отрядом солдат Хрущовского полка отправился вниз по Волге.

Девять дней ушло на сплав по реке, а 13 июля посольство уже прибыло в Астрахань. Начались новые заботы: посольство перегружалось на три больших корабля и две баржи.

Каспийское море оказалось на редкость тёплым и светлым, ни одна волна не поднималась выше ватерлиний судов, и скоро отряд прибыл в Низовскую пристань, расположенную ниже Дербента.

Пока шла выгрузка, пока располагались на ночлег, от шемахинского хана прибыли представители. Они имели приказ составить конвой в двести вооружённых солдат-конников, чтобы сопровождать русское посольство по новой земле.

Артемий строго наблюдал за соблюдением ритуала следования посольства. И только тогда, когда убедился, что все мелочи выполнены, позволил двинуться в путь.

Впереди ехал литаврщик на немецкой лошади. Артемий проследил, чтобы все лошади были представлены ханом. За литаврщиком следовали три трубача на персидских лошадях, за ними конюший, и три егеря вели в поводу лошадь посланника. Гофмейстер двора посланника возглавлял шествие камердинеров, числом в двенадцать человек, отдельно за ними следовал верный камердинер Федот в белой ливрее с двумя помощниками — молоденькими пажами — на маленьких лошадках.

И только после всего этого шествия гордо ехал на арабском скакуне сам Волынский, разряженный в пух и прах, в белом пышнейшем жабо и ослепительных манжетах, в синем бархатном камзоле с золотыми галунами, с голубой андреевской лентой через плечо и всю грудь, в белых чулках и лакированных башмаках с громадными пряжками. Вся свита следовала за посланником на красивых лошадях по двое в ряд, за ними — вооружённый отряд Хрущовского полка, а за ними с белыми знамёнами — солдаты шемахинского хана.

Позади почти на версту растянулся обоз, охраняемый солдатами. Артемий ехал молча, вытянувшись в струнку. Это был его первый парадный выезд, и он старался сохранять важность и величавость. Но это плохо ему удавалось. Немилосердно жарило солнце, из-под красивой шляпы то и дело скатывались по лицу горячие капли пота, пыль от растоптанной в песок дороги повисала в воздухе туманным облаком и закрывала почти все окрестности. Но Артемий держал в уме секретную инструкцию царя — всё разузнавать, всё разведывать до полного описания, и он незаметно, кося карим глазом, вглядывался в окрестности, по которым двигался караван посольства.

Глинобитные стены скрывали дома и дворы, ничего не было видно, кроме этих голых глиняных стен. Кончались стены, чистое поле встречало посольство жарой, пылью и песком. Даже малейшего ветерка не было, чтобы обдуть потные раскрасневшиеся лица.

Однако всё на свете кончается, даже эта пыльная пустая дорога.

Завиднелись горделивые узкие высокие минареты, снова пошли глинобитные стены — посольство въезжало в столицу шемахинского хана. Перед самым въездом в город оно было остановлено целой толпой богато разряженных в парчовые халаты и разноцветные чалмы людей дербентского правителя Диван-бека. Загремели салюты из пушек, установленных на горбах верблюдов.

Вот и въезд в город, и опять Артемий не увидел почти ничего — голые глинобитные стены, и за ними возвышающиеся над стенами кроны деревьев да изредка крыша наиболее высокого дома. Но улица была довольно широкая, и хотя ни травинки не было на её середине и пыль также поднималась из-под копыт коней, но по сторонам улицы стояли люди в халатах и чалмах, тюрбанах и фесках, кричали и били в ладоши. А перед самым шествием плясали в облаке пыли мальчишки в разноцветных халатах и широких шёлковых шароварах: кружились, вертелись и приседали, задерживая движение каравана.