Василий Ян - Батый Страница 36

– Первый десяток! – сказал, не шевельнувшись, сотник.

Десять джигитов вскочили и направились к своим коням. Они поднялись по скату, и тени их скрылись во мраке. Сотник отошел к своей землянке. Остальные джигиты, оправляя оружие и настороженно прислушиваясь, продолжали сидеть у огня.

– Наши, – сказал чей-то голос.

На бугре показались четыре всадника. Возле переднего шел пленный без шапки, со связанными за спиной руками. Светлые, как кудель, волосы сбились. Лицо было измучено. Ноги с трудом передвигались. Второй всадник сидел, пригнувшись к гриве коня, и непрерывно повторял:

– Вай-уляй! Жжет!.. Огонь во мне!.. Воды, дайте холодной воды затушить огонь в моем животе!

Медленно спустились всадники по косогору и остановились у костра. Сотник, узнав вернувшихся четырех братьев, заложив руки за пояс, подошел к пленному и внимательно его осмотрел. Высокий худой юноша, в холстинных портках, в расстегнутой рубахе и босой, стоял равнодушный, окаменелый, с посиневшим от холода лицом и только облизывал рассеченную верхнюю губу, из которой сочилась кровь. Метнув недоверчивый взгляд на сотника, он опять уставился в одну точку.

Три брата, соскочив с коней, осторожно сняли четвертого и положили на войлок около костра… Раненый лежал на спине с полузакрытыми глазами, лицо его обтянулось, нос заострился. Рот кривился, и губы что-то шептали.

Мулла Абду-Расуллы опустился на пятки возле раненого и, вглядываясь в его лицо, строго говорил:

– Повторяй за мной: «Бог, царь царей! Слава Аллаху! Нет бога, кроме Аллаха, и Бог велик!..»

Сотник Тюляб-Бирген долго стоял возле раненого, подняв правую бровь, всматривался в его судорожно дергавшееся лицо, наконец безнадежно махнул рукой и, сбросив с плеч баранью шубу, покрыл ею умирающего джигита.

К сотнику подошли вернувшиеся братья. Бури-бай сказал:

– Как ты приказал, мы пробрались оврагами до дубовой рощи. Мы оставили коней внизу, а сами проползли на высокий бугор. Увидели лагерь урусутов. Их было около тысячи. Они храпели на всю степь. Мы стали пробовать, как бы скрасть одного из спящих, и продвигались к ним. Демир двигался первым и наткнулся в кустах вот на этого мальчишку. Мальчишка вскочил и перерезал Демиру кишки. Если бы не твой приказ, мы бы тут же прикончили сосунка, – так обидно было за Демира. Такого смелого брата, укротителя диких коней, потерять из-за такого сопляка! Мы связали его и заткнули ему рот. Если бы Демир закричал, нас бы схватили урусуты, – они были рядом. Но Демир молчал, точно откусил язык… Сутки мы просидели в дубняке, выжидали. И справа и слева проходили отряды урусутов. Теперь пленный перед тобой. Мы свое дело сделали, а брата Демира зовет к себе Аллах. Давай нам обещанные тулупы.

Сотник сказал сухо:

– Храбрый был джигит Демир! Аллах его успокоит в своих райских рощах… Моя шуба на нем. А почему вы ободрали пленного раньше времени? Зачем сняли с него чапан? Почему он босой? Я должен показать его хану Баяндеру целым и необмороженным, а голый он подохнет этой же ночью.

Ворча и ругаясь, три брата стали одевать пленного, наворачивать ему на ноги онучи и подвязывать лапти. Проводник Сентяк, знавший немного по-русски, расспрашивал пленного, сколько всех урусутских воинов, хотят ли урусуты драться?

Пленный говорил мало и отрывисто. Глядел злобно и все облизывал рассеченную губу.

– Зовут его Торопка, родом он из лесной деревни Перунов Бор. Сколько войска – он не знает. А драться с татарами хотят все урусуты, и все пошли на войну…

Сотник внимательно слушал, что переводил проводник Сентяк, и заставлял муллу Абду-Расуллы записывать все сказанное на лоскутах с заклинаниями… Переводчик скоро использовал все русские слова, какие знал, и больше ничего не мог выпытать от пленного. Несколько ударов по голове плетью не помогли делу: мальчишка упрямо молчал.

Сотник сказал, что сам отвезет пленного к хану Баяндеру. Его гнедой жеребец, давно оседланный, был привязан возле землянки. Десять джигитов должны были его сопровождать. Но выезжать в метель среди ночи было опасно. Тропы замело снегом, и вьюга усиливалась. Приходилось ожидать рассвета, и сотник ушел в свою землянку.

Торопка сидел на земле близ костра. Руки, закрученные за спиной, затекли и мучительно ныли. Снег, летевший сбоку, засыпал голову и плечи, и Торопка не мог стряхнуть его с лица. Петля аркана давила шею. Конец аркана держал в руке молодой джигит, сидевший рядом. С другой стороны лежало на конском потнике тело Демира, покрытое бараньей шубой. Демир уже перестал стонать и навсегда затих.

Прошло много времени. Костер, в котором лежали с вечера большие жерди, почти совсем догорел. Последние огоньки перебегали по тлеющим в золе красным углям. Лагерь заснул. Не спал лишь Торопка, обдумывая, как бы вырваться из плена, и не спала изможденная, тощая старая «ясырка». Она сидела на пороге своей полуразвалившейся землянки и смотрела на огоньки костра злыми черными глазами… Она дожидалась, когда джигит, стороживший мальчика, приляжет на бок. Тогда она поднялась и бесшумными кошачьими движениями приблизилась к костру. Она не искала остатков еды. Она склонилась к лицу похрапывавшего джигита, отшатнулась и сделала шаг к Торопке. Вытащив из широких складок своих синих шаровар обломок отточенного ножа, осторожно перерезала волосяные веревки и безмолвно указала рукой в ту сторону, где стоял гнедой жеребец сотника. Затем бесшумно исчезла.

Торопка почувствовал, как ослабели веревки, но сразу не мог сделать ни одного движения онемевшими руками. Медленно приливала кровь, постепенно начали шевелиться пальцы. Торопка, выжидая, посматривал на спавшего джигита. Наконец поднялся и осторожными шагами направился по мягкому пушистому снегу к гнедому коню. Дрожащими руками он отвязал повод и оказался в седле…

Он был на бугре, когда услыхал позади себя крики. Но ветер уже свистел в ушах, снег бил в лицо, а сильный жеребец упругими прыжками уносил его вперед, в простор немой беспредельной равнины.

Часть четвертая

Первые схватки с монголами

Во всей нашей истории не было более страшного, рокового события, которое могло бы произвести более потрясающее впечатление на воображение наших предков, чем этот опустошительный ураган, пронесшийся почти над всеми землями Руси, поглотивший сотни тысяч человеческих жизней, покрывший наше отечество пожарищами, развалинами и поработивший остатки населения ненавистному татарскому игу.

Глава первая

Русское посольство к Батыю

Грозные вести о наступлении татарских полчищ заставили крепко призадуматься князя Феодора и обо всем позаботиться перед выездом в Дикое поле. Был он хотя и молодой, но настоящий домовитый хозяин, ничто не ускользало от его зоркого глаза. Он переговорил и с боярами, и с прибывшими с разных концов князьями и воеводами, и с простыми крестьянами, заполнившими своими возами городскую площадь. Хотел он знать, крепко ли они будут стоять за русскую землю и о чем и как придется ему договариваться с татарским царем?

Все говорили одно: «За нас не бойся! Мы своей грудью встретим первый удар. Суздальцы хотя и соседи, но, как это и раньше бывало, не захотят нам помочь. Еще обрадуются, что рязанцы ослабнут. Суздальцы, пожалуй, надеются, что князь владимирский спрячет под свою полу всю ослабевшую рязанскую землю и сделает ее старых бояр своими конюхами. Не бывать этому!»

Никто не знал, о чем совещался надменный владимирский великий князь Георгий Всеволодович с молчаливыми, угрюмыми татарскими послами. Что он выговорил у них в свою пользу? Что ему пообещали косоглазые соглядатаи?

Приехавшие из Дикого поля раздетые и ограбленные половецкие ханы рассказывали, что татары и мунгалы жалости ни к кому не имеют, что слова своего они не держат. Один половецкий хан, раньше владевший конскими табунами в десятки тысяч голов, прискакал со своим слугой только на трех конях; он говорил:

– Татары через своих гонцов обещали: «Сдавайтесь на полную нашу волю, и мы тогда вас не тронем! Мы оставим вам все ваши табуны и стада!» Кто им поверил и поклонился в ноги хану Батыю, тот был ободран в тот же день, как баран. Татары заставили их работать конюхами. Татары хвастают: мы-де отдыхаем в Кипчакских степях, коней подкармливаем и готовимся к набегу на урусутов. «Мы охватим облавой, как петлей, все урусутские города и выгребем из них все дочиста». Эй, рязанские друзья, готовьтесь к смертному бою! Не верьте татарским уговорам!

Князь Феодор Юрьевич страха не имел. С юных лет он был удалой охотник, и на медведя был ловок, и на тура. Он и теперь решил ехать в лагерь царя Батыя, как раньше ходил на лютого зверя: «Где не возьмешь силой, попытайся взять уловкой!»

Уже все было готово к отъезду, обо всем князья договорились; подарки отобраны и уложены в кожаные сундуки и переметные сумы, часть навьючена на коней, часть погружена на повозки. Глиняные запечатанные кувшины с хмельным медом и бочонки с пивом бережно укутаны войлоком и уложены в сено. Из повозок торчали ноги мороженых телячьих и свиных туш.